Глава 87

Глава 87.

В здравом уме нет, а в тогдашнем состоянии… Густаву показалось неплохой идеей сбежать так. Десятки самых разных людей пробовали — и ничего, живы здоровы вернулись. В какой-то мере сработала ассоциация, подсознательная: там Лал — тут Лал, лучистый пурпурный свет, спасение...

А началось с того, что он оттолкнул Хан-Марика. Ясно, Марик далеко не ушёл! Но когда обнаружилась слежка, наглая, демонстративная, — преследование, они оказались разделены.

Тупиковый, боковой тент шатра с одной стороны, заграждающий ряд пирамидок между ним и Мариком с другой. Впереди стоял здоровый парень рядом с хозяйкой. В птичьей маске. В красных сапожках чар. Последний день борьбы за свободные места начался. Густав резко обернулся. Порезать шатёр и назад? Чего там, за тентом, сколько людей и подставок? А черти придонные знают это! Что же за тентом, это и он знал — лабиринт тайников, кое-где открывающийся в торговые ряды. И на этих поворотах особо неприятный, там бывали ловушки без шатров, общественные… А чего там точно нет, это рамы Южного. Она в другой стороне. К Чар подошли ещё трое ранних пташек, зрителей. Крепких весьма. Птичья маска кивнула парню, и он двинулся вперёд.

"Вбок, вдоль заграждения, к раме! Соседним рядом!" Густав махнул Марику, и тот исчез, отказавшись от столкновения с парнем, явно не решающей фигурой здесь. Короткая пробежка преследователям навстречу закончилась резким прыжком в сторону. Густав откинул незакреплённый чей-то полог, ворвался внутрь, никого. Пирамидка ограничена маревом торгового шатра, удобно. Обежал его, не тормознув и секунды, располосовал стену, ткань, отражавшая его и окружающее в ядовитых цветах, казалась тонкой, как вуаль танцовщицы...

Выскакивая наружу, Густав успел презрительно скривиться, любил основательность во всём, тент — так металлический кольчужного плетения!

Первое, что увидел на перекрёстке, — опять-таки к выходу с рынка! — полная птичья маска… Рядом — двое. Миновав торговый шатёр, два необходимых шага от него, проявился Чёрный Дракон. Дроид не против людей дроид, чтоб Густаву обманывать людей!..

Хан-Марик, так же порезав чужой соседний тент, выкатился перед ними в пыль. Не подбежал с ног сбить, а так — сразу… Один из парней словно ждал, хлестнул в его сторону обыкновенной отододи. Вместо торса обвил руку, и они покатились в пыли. Второй не спеша приближался. Самое время — в Собственный Мир через шатёр! Ни его, ни места, ни времени!

Этот, четвёртый от центра ряд тоже выгодный. Из прямых, как ствол, с момента образования рынка. От них кораллами ветвятся ряды по прихоти людей. Плотно стоят тенты, без промежутков. Торговые, нематериальные шатры соблюдают обусловленные расстояния… Так соблюдают, образовывая рынок, что и пирамидки не поднимешь в ряду...

Парень приближался… За спиной, Густав приметил, маячит ещё непонятная какая-то группа… Что, так и уходить, с ножом, прокладывая себе путь сквозь тенты в дорогущем ряду?! Если и не напорется на ловушку, если до ворот Южного таким варварским способом дойдёт… Неузнанным уж точно не останется!.. О, сколькие предъявят ему внушительные счета! Густаву совсем переставало происходящее нравиться. Чёрный Дракон ворчал за спиной… Дроид против людей?.. Числа их он не уменьшит. А в спешке придушить сильнее, чем надо и утратить статус навсегда — легче лёгкого… Чего ради?.. Ради стаи недроидских охотников, для личного загона решивших использовать особый день, а заодно у галло подзаработать?.. К чёрту.

Не дожидаясь Хан-Марика, Густав метнулся в следующий тент, разрезал, оказался в коротком, кривом переулке. С развилкой… Не она ли когда-то его привела к шатру Секундной Стрелки? Точно — она. Сейчас Густав не ведёт хозяина в богатом халате… Жизнь перепутана и переменчива. В одну сторону от развилки их общий шатёр, а в другую… Площадь и на ней ленточное ограждение гастролёров. Этих, в гости зовущих и к бегству...

Густав не побежал к своим, на помощь или к удваиванию рисков. Выбрал, как обычно, независимый путь.

За плетнём, бьющихся на ветру, разноцветных лент хозяин опорной точки снимал пурпурную драгоценность с кого-то вернувшегося. Аккуратными, точными движениями манипулируя с медянкой отододи. Пурпурный Лал разбрасывал пленительные лучи...

И Густав решил, что это — хорошая идея...

Шум драки в покинутом переулке. Решайся быстрей! Снова она… Хозяйка в клювастой маске, кого-то перепрыгнув, вылетела на площадь и стала, как вкопанная, метнув быстрый взгляд туда, откуда пришла.

Густав последний раз огляделся, крутанувшись. Ох!.. С четырёх сторон разом просто ни с того, ни с сего люди не появляются… Густав выбежал на середину площади. Несколько местных поспешили скрыться в шатрах, увидев такое дело. Один чужак — нет. Пришёл за тем же. Но Густав опередил его.

Упругим, лёгким без наворотов прыжком фазана ленты перемахнул, встал перед Шаманом, кивнул коротко… И медянка отододи с Пурпурным Лалом в петле обвилась вокруг шеи. Крепче, чем ожидал… Тесней… Ещё крепче… Дьявол!..

Выхваченный на дракона резко, бесцеремонным рывком, Густав дальнейшего в деталях не видел и не слышал. Всё слилось воедино: крик Хан-Марика, гулкий, как море, удушье… Удушливый сон, клыки и бивни Гарольда, встающего из глубины… Белые, драконьи крылья, жар, удушье, жар...

Разбойничий, пронзительный свист разлетелся над Южным Рынком от рамы до самых задворок. С того места, откуда Густав был унесён, взвилась Сигнальная Звезда, рассыпая, разматывая над рядами свои золотистые волны. Все опорные точки гастролёров исчезли, за минуту оказались сняты! Дело сделано.

Оптимистка? Да, Мадлен оптимистка. И не скупердяйка, притом. И варан комодо, идущий за жертвой до конца. За другим ящером комодо. Дешёвые, показушные сюрхантеры выполнили свою дешёвую работу. Фон. Дорогие, скрытые сюрхатеры выполнили свою, фактическую. Да, оптимистка...

Целый день Сигнальная Звезда собирала обратно свои золотые волны… Вернувшийся Шаман смотрел на неё и ждал. Уже Чары скомкали бумажные маски птичьи и убежали, улетели вольными пташками на Мелоди. Когда в тонкий обруч канула последняя волна, он повертел его в руках, механика… Понёс к неприметному шатру на богатой площади, как бы случайному тут, на день, на два. Положил Сигнальную Звезду на пороге с поклоном, негромко хлопнул в ладоши и поклонился ещё раз. Шатёр не откликнулся ему. Но этого и не требовалось...

Он распрямился, запрокинул голову, свистнув ещё раз. Для своего удовольствия. Взлетел бы без дракона, так вольно потянулся! Будто над ним лазурь открытая и сам он дракон, изготовившийся к кувырку. Всё!..

Присвистывая, отправился на правое крыло. Вечереет, но, может быть, бой или два блица? На развилке замедлил шаги, обернулся и плюнул.

Собственный Мир похитителя, Шамана, сработавшего чётко, Густав не разглядел, не расслышал, едва осознал вообще. Перевалочный пункт кратчайший. Мертвенно-серый мир, перекрещенный, беспорядочно исчирканный градом. Трассирующие следы гудели струнами, задерживаясь надолго, понижая звук от взвизга до нижнего гудения ультразвука… Мир для жизни совершенно не пригодный. Сокровищ не хранивший. Лихой, разбойничий свист, свист града вынес Шаман из его испорченной ипостаси.

С пирамидки — за раму — на другую пирамидку. Там опомнился. Очнулся. Связанный по рукам и ногам так, что можно только дышать, и то не особо свободно. Ещё биться головой, тупой...

Все пятнадцать Пурпурных Лалов, все, красовавшиеся тогда на груди у Шамана, восхищая Рынок Горн, начавшееся на котором не проходит бесследно, лучились теперь на связанном. В пятнадцати же ярь-медянках, сплетённых иным манером. В глазах у Густава ещё было темно, но кожей он ощущал размеренное, редкое пощёлкивание… Провалился в беспамятство. Вынырнул. Прояснилось в глазах.

На полированном полу алые и багровые, острые и растёкшиеся в пурпурном свете, расходились от него расходились лучи. От таких же, до блеска полированных круглых колонн отражались, искажёнными красными хризантемами, подкрашенными медью.

Между двух колонн открывался взгляду малый кусочек тёмно-зелёного, пасмурного, стриженого парка. Тянуло запахом мокрой травы. Не вечернего инея, а срезанной травы. Парк, где недавно кончился дождь. И, несомненно, скоро начнётся… "Я в Гала-Галло..." — подумал Густав. Без страха, без удивления и снова закрыл глаза...

Какой-то яд, пролитый на него в полёте, исчерпывал действие… "Ха-ха-ха, — припомнил он, вынырнув снова, наивную версию Клока на заре знакомства под большим секретом поведанную ему, про коварных галло, крадущих охотников с рынков, — ха-ха, дурачок, чёрный хохолок, в точку!.. Ха-ха-ха!.." И опять негромкое пощёлкивание привлекло его внимание. Яд отпустил, жар изнутри кончился. Густав отметил неприятную вещь… То есть, вещь-то нейтральную для свободных, несвязанных людей… Лалы излучали некоторое тепло. И не надо быть технарём, чтобы понять, это проявившееся в них свойство вдруг, само по себе — не исчерпается… А их пятнадцать. Не, Густав не видел, но сразу угадал, скоро и почувствовал...

Он скосил глаза. Медный, сложно плетёный шнур отододи, пришедшийся на его локти и предплечья издавал этот звук. Поперечные рёбра медянки, сочленения толщиной с волос из жёсткой, драконьей гривы скрипели об Лал. Кроваво-красные лучи самоцвета вздрогнули в очередной раз при тихом, сухом щелчке, и сомнений не осталось… Отододи связаны в цепь с ничтожной ошибкой. Сжимаемый на толику сильней, однажды Лал выскочит… А зная галло… Не раньше, ровно в момент предшествующий тому, когда дышать станет невозможно, когда замрёт Огненный круг.

Три медянки идут по груди, Лалы держат, треугольник вершиной вниз… Жарко… От них откровенно жарко!.. Проклятье навек! Как в его Собственном Мире ночью… И днём, и ночью… Вместо шороха песчаного, шум затяжных дождей о стриженую листву, кубики кустов, мелкий гравий дорожек… И ни капли ему… Нет плеска фонтана, брызг...

Протрубил, венчая прозренье, где-то далеко белый слон в пасмурных, зелёных лабиринтах раз, ещё раз… И донёсся мелодичный перезвон его сбруи. Глоток свежести, да. Для слуха. Жарко… "Хороший слон, славный, загляни сюда… Крылатый слон… Как во Впечатлении они брызгались фонтанами воды из хоботов!.. Загляни сюда, дай мне воды, прохладной… Сбежим из Гала-Галло, ты хочешь сбежать, я знаю!.." Жарко...

Густав, меж тем, находился в особом месте рынка, откуда сбежать-таки можно. На сухой тверди поставить и через неё, через торговую пирамидку сбежать. Он связан и брошен в хранилище, кладовой галло. В личной части Мадлен.

Хвост крайней отододи, защемлённой дверцами в полу не позволял ни встать, ни сесть, ни откатиться. С трудом Густаву удалось повернуться, чтоб обнаружить это, лицом вниз. И там он увидел, что полированный камень пола перемежается тонированным стеклом. Дымчатые дверцы. Сквозь них видны по-дамски аккуратные ящики для хранения, обитые шёлком. Пятнадцать. С круглыми углублениями. Под скатом. То есть, когда его не станет, Мадлен просто повернёт ключ где-то в замке, дверцы распахнуться и, погулявшие на воле, в рядах Южного Рынка не запылившиеся, пурпурные камни скатятся вниз, оставшись там в прежнем, безупречном порядке. Откуда взяты… Густав покосился на своё лицо в отражении, и увиденное не понравилось ему больше, чем обычно.

Шло время. Мадлен не появлялась. Никто из галло не появлялся.

Густав и не ждал её. Он всё понял… И не скрип медянок по огранке драгоценных лучистых камней — венчающий штрих мести. Гарольд. Корень Гарольда, в едином, будь оно проклято, касании виденный им. Гарольд, к которому направила сама. Ни слова, ни жеста Мадлен не делала зря. А многое с дальним, весьма дальним прицелом.

Когда сутки прошли, нарастающие жар и жажда утянули Густава в сон, а Впечатление Гарольда, ревущий ужас, бивнями поддев, вышвырнул в жар обратно, в удушливый треск отододи, и жажду, жажду… Он сам зарычал. Второй, третий, пятнадцатый, сто сорок пятый кошмар за кошмаром… Рычал и ругался, словами, что знал и не знал, что затуманенным рассудком выдумывал сам. Проклинал каждого, чьё имя всплывало в уме, заслоняясь клыками чудовища, рёвом и жаждой… Жаждой!..

Затем тише ругался, только дышал, заглатывая ртом, как рыба, хоть сколько-то сырого воздуха, сквозящего из сада.

Жар расплывался, растекался, окутывал… Возрастал. Амплитуда сужалась: жар — сон, жажда — Гарольд, рёв — скрип, жар — ужас… Удушье — ужас… Удушье — ужас… Удушье...

Ужас, подбрасывавший так, с такой силой, что скрежетал в пол уходящий конец удавки, щёлкали сочлененья на Лалах быстрей, дальше входили камни из медных тисков… Дроиды светлые, непреклонные...

Раз он заснул всё же нормально, неглубоко. И увидел жёлтый от фантазийных, до неба, упругих фантазийных мимоз, недоступный сад Файф… Осыпающийся, благоуханный. А проснулся — с именем Марика?.. А, ну да, у него же шатёр засыпан… Жёлтыми шариками, по колено. Забыл… Всё забыл...

Амплитуда стала совсем краткой: жажда — забытьё — Гарольд! — удушье — забытьё… Гарольд!.. Чудовище вздымается, распахивает клыки… Стотонным ударом в грудь, под дых! И он отлетает обратно — в жажду, ужас, жар, удушье, забытьё...

Густав звал смерть. Ждал её. Он оценил изобретательность Мадлен. И лаконичность мести, и размах ловли. При виртуозном исполнении, очевидной дороговизне… Оценил пренебрежительно низко.

Как если бы Биг-Буро пригласили посмотреть рукотворный артефакт энной, не последней эпохи, а тот оказался из вонючей илистой соли рукотворной, ха-ха, штуковиной. Оценил, в руки не беря, с гадливостью. Словно наткнулся на кого-то хуже себя. Вдруг. Такого на побережье не испытывал, у Олива в шатре, при этом, вошедшим за нескончаемым клювом своим, чудовище… Даже милым вспоминалось чудовище, на Файф прислуживавшее Буро, демон с гарпуном вместо руки, с малахитовой лысой головой...

Поначалу Густав надеялся, что между обитателями Гала-Галло могут обнаружиться какие-то трения, желание перемен, и это сыграет на руку ему… Некоторые столетиями терпят, ждут повода, предлога… Да, бывает. И тысячелетия ещё подождут. Не при Мадлен.

Изо всех галло разок в хранилище заглянул Андре. Именно — заглянул, не отходя от колонны, держась за неё. Господин Андре… Сощурился в полумрак. Сквозь лучистые, яркие пурпурные звёзды разглядел медные изгибы отододи… Пленника скованного ими. Белки глаз широко распахнутых, миг назад видевших — снова, снова, снова!.. — Гарольда! Не перенесших ужаса там, во мраке забытья, глаз безумных… Андре напоролся на них и отпрянул. Спрятался за колонной. Пропал в саду, за шумом нового дождя. Моросящим шумом… Как Густав смеялся!.. Обессиленный. Хриплым, сухим, лающим смехом в спину ему так смеялся...

Всё же увиделись они с Мадлен. Не как ожидали… Как? Увидел он её, она его, но Густав притворился без сознания. Не каялся, не торговался. Побрезговал услышать её глубокий, грубоватый, к нему обращённый голос. Будь проклята.

А она и пришла не к нему. Не предполагала, что живучий настолько. Что доведётся застать.

За Впечатлением прилетели они с Котиничкой. Густав заметил, как разъезжаются в стороны между высоких колонн, над капителями малых, держащих их, дверцы. Барабан, скрытый внутри, прокручивается открытыми секторами. Ему было настолько жарко и душно, что даже это, ничтожное дуновение ощутил. Или показалось, что ощутил.

Густав видел прямо — спину Мадлен, в полировке — профиль… Ни звяканья ключей, ни поворота замка, никакого жеста специального или касания она не сделала. Всё открыто. На замке только сам Рынок Гала-Галло. Барабан в стенной нише продолжал крутится туда-сюда, просматриваемые стеклянные сосуды позвякивали. Мадлен сняла браслет, щёлкнула, переломив, и очевидно не находя искомого, посветила туда… На ближайших колонах отразились ряды, этажи пробирок, тонких стеклянных трубочек.

Бесстрастно Густав понял: это и есть хранилище тех самых "свирелей". Основания покрашены и подписаны. "Ха-ха-ха, вот они!.. Искал, Гутка?!" Не настоящий он коллекционер. Настоящий над предметом своей коллекции в жизни не засмеётся, и при смерти. Густаву было смешно. Выживи, не откажется от проклятой колоды. Но дрожать над собранным не станет. В последний миг не вспомнит о ней. А о чём?.. Вспомнит о случившемся тогда, великом подарке?

Мелодичный с хрипотцей оклик Мадлен позвал невидимую Густаву Котиничку во внутренний дворик. Посмаковать с собой принесённое, посплетничать, побыть вдвоём.

Они обе недавно вынырнули из Великого Моря. Не успели высохнуть на ветру, в пути. И в парке, в пасмурном Саду Гала-Галло снова попали под дождь. Мадлен быстро шмыгнула в хранилище, а Котиничка, житель глубин, шла не спеша. Грациозная. Необыкновенная. Ей непривычно бегать по земле. У входа задержалась… Густые, переплетённые без лент, шнурков и бус своими же прядями, волосы мокры. Она провела вдоль них, глубоко запустив пальцы, распустила…

…и проходя мимо Густава, встряхнула головой… О, дроиды...

Кто-кто, а Женщина в Красном, — на йоту не взаимно, — сразу понравилась Густаву. С первого взгляда. В тумане, на Горьких Холмах. В ней самой было что-то горькое, сродственное им и ему...

…О, дроиды светлые… Она и лица не повернула…

Водопад брызг окатил его, умирающего. Голову, руки, ноги босые, ворот распахнут, каждая сорванная пуговица в счёт!.. Лужи, мокрые следы оставив на полированном полу, рядом… Капелью с волнистых прядей, не человеком мимо прошла.

…Влага… Простая вода… Вспышки Свободных Впечатлений, оставшиеся с моря… Обрывки… "Да!.. — Свет… — Столько!.. — Их?.. — Взмах чего-то… — Ровно?.. — Свет!.. — Свет!.. — Свет!.." Между Впечатлений, похожих не на видения, а на вскрики в сознании, — обыкновенная влага… Дроиды, влага!.. Вода...

Густав впитал их как одну вспышку, один глоток света… Поймал несколько капель приоткрытыми губами. Потом, катаясь с пола соберёт… Если что и задержалось на нём, горячем, то, может, на веках чуть-чуть… Потому что, да, он звал смерть! И да — он хотел жить!

Через минуту вспомнит все свои проклятия, через минуту скажет себе: "Это продление пытки, не более! Насколько галло Великого Моря продлила её?!" Не признается себе, что врёт, что воспринял иначе… Сразу. Мгновенно, пока ещё брызги летели, а он не верил глазам, коже своей… Если б в насмешку, она бы взглянула на него?.. Да?.. Хоть как на Морскую Собаку, закончившую последний бег. Усмехнулась бы?.. Но она не взглянула. В глубине души, там, где Чарито не предполагала у охотника человеческого сердца, остался этот взмах мокрых волос. Как милость. Как дроидский подарок. И он спас Густаву жизнь.

Сколько прибыло сил, собрал, чтобы перевернуться, щекой лечь на капли. Достал… Слизнул. Скрипнул пурпурный Лал в медных тисках отододи, сжавшихся ещё. Что-то жёсткое впилось в бок, но и самую малость повернуться Густав не способен был, прежде не отдохнув. Полежал горячим виском на холодном полу сдвинулся и покосился… Несколько примятых, жёлтых шариков… За подкладку забились что ли… Выдохшиеся и всё же благоуханные одним своим видом. Пушистые до сих пор.

Сквозняком потянуло от нового дождя и светлячки мимозы покатились… Не они же мешали, так что? Грузики его цепочек? Не там они. Густава не обыскивали. Шаман борец, а не мародёр, и он спешил.

"Мимозы… Частокол круглых, зелёных гибких, ровных стволов… Причёсана лёгким ветром трава… Лес до неба, до жёлтого света небесного, из них состоящего… Ими осыпающегося… Гроздья облетающие… Метель… Пятистенок Файф..." Чёрная вода, стремительно поднимаясь по стенам, выплеснулась бурлением за балкон, в метель жёлтых шариков, между чистых стволов загудела… И оттуда, из померкнувшего всего… Гарольд!.. Разрываемая яростью морда! Бивни, складки, клыки и клокочущий. Утробный, нарастающий рёв!.." Прочь из глубокого сна! Швыряя в явь, как рыбу на берег, судорога выгнула, ударила об пол… Отпустила...

И Густав — вспомнил!

Его медянка! Вот что впивалось в бок, свёрнутая отододи!.. Точно, аккуратно, но легко, легко, — светлые дроиды! — скручивают их… Их легко развернуть!

То проваливаясь в дремоту, то выныривая из неё, Густав вечер и ночь провёл в отчаянных попытках вытолкнуть, извлечь отододи из кармана. Отцепить крючок на одном конце. Дальше сама разберётся. Лишь бы развернуть, подставить не руку, а грудь или горло… Чтобы наверняка. Обрёл цель и ему стало легче. Спроси его кто-нибудь очевидное: "Ты задумал самоубийство?" Он бы искренне удивился. Густав был не в себе, и он очеловечивал её… Медянка спасёт, отпустит его, верёвкой с балкона до земли… Отпустит в недостижимое Там тихого Файф, закроет дверь за ним… Оставит чудовище снаружи...

Он мог кататься чуть-чуть и потягиваться. Удачно, что, связавшие его отододи, не пересекали карман. Целенаправленность ничтожных движений возымела результат.

Свиток в три петли медными боками поблёскивал перед ним. Как лицо возлюбленного, утреннее рядом на подушке. Без подушки, не на траве и даже не на песке Собственного Мира, в Галло проклятом, прекрасное видение… Его медянка. Густав улыбнулся ей уголками губ, нравится. Плетение гладкое почти… "Привет..." Непреодолимо утягивало в сон. Потянулся… "Привет..."

Не спать! Дыши, головой бейся!.. Вслух разговаривай!.. Не помогло… Вознамерившийся ярь-медянке пересказать всю свою жизнь, Густав преуспел, дошёл уже до середины. Когда, кровью налитые глаза Гарольда встретили его, ринулись бивни, едва не коснулись лица. За горло едва не поддели! Очнулся… Ура, отододи на месте! Всё тихо...

Человек строго практического плана, имея в досягаемости хоть какую возможность действовать и обретя малейшую ясность ума, Густав резюмировал известное. "Мадлен… Вышли или ещё там? Много времени прошло. Либо вышли, либо оттуда улетели. Оттуда возможно улететь? Тихо… Тишина… Промедление ни к чему..."

Распутывать зубами не понадобилось. Зацепил крючком за петлю отворота, навалившись плечом на сам моток. Медный хвост скользнул, размотал петлю… Как и положено ей, медянка отреагировала на тепло тела… Обвилась… Вот же горло! Вниз потекла, обвилась вокруг связанной руки. "Предательница!.." Скользила, сочилась между рук. "Нет же, нет!.. Как же в драке рассчитывают на тебя, бестолковая?!" Нормально рассчитывают. Не раскаиваются.

Густав не учёл, не знал одного момента. Касающегося изобретения медянок, оружия последней эпохи. Знать-то он не знал, но мог бы задуматься: столь злое оружие не попало в запретные артефакты… Дроиды не отнимают его и схемы его изготовления. Почему? А потому что медянка — щит, в первую очередь, а удавка — во вторую! Медянки, оружие нападения и защиты, реагируют на тепло тела и особо на Огненный Круг — не препятствует ли нечто движению его, влаги, огоньков в теле? Не душит ли, не преграждает ли путь? Разорвать опередившее её кольцо удавки, захвата чьих-то рук, её первая задача. Затем станет опасна, да.

Скрипнула медь об медь. Новая змейка встроилась в цепь пятнадцати, ослабели все разом. Густав вдохнул животом, глубоко, о!.. И выпутался… Отполз… Чего ему это стоило! Лишившись ориентира, цепь распалась на змейки. Лалы выкатились. Пятнадцать пурпурных звёзд. Нет эмоций. Дрянные стекляшки.

В охотах и вне их, в торге, тренировочных боях правого крыла, редких ночах на Мелоди, даже там, Густав не ориентировался лично на людей. На позиции, обстоятельства, лёгкость добычи… Ненавязчивость партнёра в торге и танце, на раз, на один танец… А тут, едва обретя второе рождение, дыша полной грудью, замер… Неотрывно следил затихающее распадение медной связки… Чтоб отличить свою! Не перепутать! Её забрать… Не в себе, жар и жажда помутили его рассудок. Но выполнил задуманное. Прежде чем на четвереньках доползти до выхода, до мокрого сада, он забрал её, свою медную отододи.

Лалы тоже, стекляшки, измучившие до смерти, заберёт потом. Но пока, как ни был беззащитен, открыт, прятаться, осторожничать не мог. Он хотел воды. Воды… Густав умудрился встать, подняться на ноги при входе, держась за колонну. Вдруг поджидают, вдруг смерть. Так не на четвереньках. Шагнул...

И там уже рухнул, на безлюдном повороте дорожки. Дождь начался. Он должен был начаться. Вода, просто вода… Ноль Впечатлений… Чистая вода… Что такое блаженство, что такое исполненье желаний, прежде не знал. Уронив голову, так и оставшись сидеть, как упал колени, в дальнем уголке стриженого парка, под усиливавшимся, стихавшим дождём, равно далёким от прекращенья и бури, Густав мок до утра. Незамеченный. А если кто издали и приметил его, Андре, например, то предпочёл смыться и промолчать. К чёрту, связываться… К чёрту и его, и Мадлен!

Готовый к действию, как только свет наступавшего дня позволил ему ориентироваться, Густав вернулся в хранилище. Ухмыльнулся. Изгрыгнул последние проклятия ему. И занялся делом. Собрал Лалы, снял рубашку. Тонкие носил, но как мешок сгодиться, не особая тяжесть.

Фантик Олива пригодился! Распахивая между колонн дверцы за дверцами, довольно быстро Густав вычислил по цвету оснований морские свирели. Подписи ни о чём не говорили ему, незнакомый язык. Из морских, рассматривая фантик на просвет, переводя взгляд с него на основание, а затем и прикладывая палец к открытому верху трубочек, Густав выбрал тёплого, лёгкого сине-зелёного цвета все. Все пять. Старался не торопиться. После едва не доконавшей его жажды чувствительный ко влаге сверх меры. Не требовалось долго всматриваться. Завязал добычу в рубашку, с Лалами вместе. "Принципиально не проливаются? Очень хорошо".

Очередные высокие, непрозрачные дверцы, раскатившись в стороны, открыли не полки шкафа, а внутренний дворик Гала-Галло. Густав закрыл их за собой и огляделся.

"Важно — сухо. Ага… Отсюда уходят. Улетают". Без промедления поднял пирамидку, положил добычу… И задержался.

Сплошная высокая стена. Штукатурка со следами фресок, подписанных вязью на том же, неизвестном ему языке. Восемь дверей закрытых, узких. Косяки — колонны. Вместо капителей поочерёдно, попарно: наконечники копий и нераскрывшиеся лилии. Вытесанные грубо, но уверенно.

Навес посреди двора. Провисшее, вылинявшее до белого, голубое когда-то, полотно. Стол овальный под ним. Вокруг вместо стульев лежанки. Жёсткие, с валиками и коврами. Стол заставлен, завален. Сосуды с Впечатлениями, опустошённые и полные, отпитые. Письменные принадлежности. И оригами без счёта. Завершённые, начатые, скомканные, разорванные свирепо, на клочки. Сложные, простые. Цветные, белые, раскрашенные. Они разбросаны и по двору.

Его пустынность нарушают, миниатюрная и побольше, две альпийские горки. Хвойники, мхи. Мало цветов. Деревца возле навеса. Ближнее цветёт, безлиственное. Белые простые цветки, венцы длинных жёлтых тычинок, красиво. Не шарики мимоз, но Густава притянуло к ним. Остальное отмечал инстинктом охотника, так, отрывочно, будто скорописью запечатлевая впрок. На месте пытаясь вникнуть в характер обитателей, детали собирая на будущее.

На обломанной нижней ветке, незаметный издалека, как цветки бело-жёлтый, висел двойной барабанчик. Тончайший, эластичный металл натянут шнурками до колокольной звонкости. Неплохая вещица… Забрал, повесил на шею. "Я, как Маричка, увешался… Хорошо, не по небу домой лететь".

Дощечки и меловое стило задержали его внимание. "А, кое-что позабыл… Поблагодарить за приют! Охота на галло была предложена ему? Что ж, более чем логично принять заказ. Особенно теперь! Уйти, не забросив крючка?.. Забросив… В глотку пропихнув сразу, чёртовы мстительные галло! Отсюда улетают, снимая пирамидку? А он — оставит. Пирамидку с отказом! Торговую подставку демонстрации!.. Придётся чаще бывать у себя, ждать, вдруг постучатся!.. Ха-ха, оставит! В сердце Гала-Галло, в хранилище Гала-Галло, в гнезде восьми основательниц! Но что же на острие?.. Письмо!"

Гениальный, примитивный, как атиньи дёсны, охотник, Густав запечатал письмо ругательством, у них же слышанным. Думал — проклятием, ругательством… Но для галло, это куда больше, чем ругательство… Пустую угрозу выплюнул и очертил срок. Не знал, что одним кратким слогом превращает в приказ. Пусть добыча, если желает, ищет его, думал. Оказалось — без "если", без вариантов. Он оставил ядовитый шип в сердце Гала-Галло, жить с ним нельзя, без вариантов.

Письмо не отличалось оригинальностью. Преисполненное яда. На скрипнувшей под мелком табличке Густав размашисто начертал:

"благодарю за тёплый приём

жду в гости

или навестить вас

по окончании сухого сезона

ача"

Так написал, знаков препинания не ставил… В яблочко!

"Получите, чёртовы галло!.."

Запрокинув голову, расправив плечи, долгим зовом, не веря своему счастью, осязая звук из груди, Густав позвал дракона… "Белокрылая воля… Ящер небес, зверь!.."

Перекинул добычу на белую спину его. Утвердил табличку, поправил… И дроид унёс его в Собственный Мир. "До скорой встречи, галло!.."