Глава 74

Глава 74.

Заручившись согласием обеих сторон, Бутон-биг-Надир пригласил некоторое количество зрителей на редкое. Бой двух неморских чудовищ. В основном борцов с правого крыла, с самого Южного торговцев, кто посмелей и побогаче. Не упускал своей выгоды. Цена за приглашение и, конечно, они будут делать ставки… Добравшийся загодя, пешком, Буро медлил заходить в Оливковый Рынок, заняв место на возвышенности, в ущелье. С удовольствием и с горечью он наблюдал прибывавших Белых Драконов, игривых, кувыркавшихся, и гордых, степенных, удерживаемых всадниками… Как знал, что спускаться незачем. Не придётся. Снаружи рынка драться вольней.

С Архи-Сада не мог не прилететь Бест. Удивительно, если б не увязалась Мурена. Приотстала, завидев друзей, и Бест воспользовался этим. Приветствовав Биг-Буро, рванул к своим обратно. Не умел фальшивить вообще. Бесту казалось на лбу у него, как цифры на "вечерних часах" Олива, высвечивается безмолвный, не сформулированный вопрос: "Буро?.."

Изумруд прибыл. Без особой охоты. Рогатый дракон, как и угольно-чёрный всадник, гигант, привлекали внимание. Впрочем, приглашённые Буро, примерно таких зрителей и ожидали встретить. Сдружился с Оливом, учил как-никак. Сомневался, брать ли Селену, она хотела. Настаивала. Невесело, предвидя итог, на его счёт отнесла понукавшее её безрадостное любопытство. Вместе так вместе. Прилетели. Оценив количество и состав публики, Изумруд пересадил девушку на своего дракона спереди. С приветственным возгласом к ней, пикируя в рискованном над землёй кувырке, живо устремилась Мурена, к подруге, соскучилась… Ну вот!.. Так и не посекретничать даже!..

Густав прибыл к началу, когда потянуло в воздухе туманом, зрители собрались. Он сразу же затерялся среди сияющих драконьих спин и вычурных, дорогих нарядов, неброский. Хан-Марика не было. И Густав-то не собирался, с Буро всё обговорено, своё он получил, что-то позвало его. Хороший бой посмотреть всегда полезно, так объяснил себе.

Публика не спешила оставлять драконов, с опаской поглядывая на протяжённую, как небольшой коридор, раму Оливкового Рынка. Кому охота с вольного неба, с белой спины, чья скорость — вторая по силе защита полудроиду, после рамы мира, спускаться… Залезать в какую-то нору… Чёрных Драконов, сопровождения на рынке, у большинства в помине нет...

Ездовые дроиды зависают на воздухе, на одном месте в редких случаях. Бывает, наездник уж необычайно глубоко задумается, куда повернуть. В остальном, если и замечтается, но о вещах посторонних, дроид продолжит полёт, замедлившись, змейкой… И с высокого неба, планируя на континент, они кружат немного… При любом удобном случае — кувыркаются! В мрачном ущелье, благодаря этому их свойству, получилось, как на Мелоди: обгоняя и отставая, Белые Драконы стали кружить посолонь, широким кольцом. Чуть выше Буро, удачно, не заслоняя обзора.

Под этот белый круг, едва шагнув из рамы, из пелены рынка, прогнувшись дугой, запрокинув к небу лицо, призвав дракона нечеловеческим, но чистым возгласом, Пёс влетел первый. Притормозил дроида, огляделся мельком, по-собачьи двигая бровями, пригнув голову… Морда суровая, нахмуренная. Подбородок драконий, выставленный. Плечи как крылья — развёрнутые, как отроги гор — каменные, собранность стопроцентная. Нет, не проявляющаяся во всём, а во всём скрытая, в каждом движении. Печатью близкого праздника осенённый. Изумруд другого и не ожидал. Мысленно сказал Оливу: прощай… За собакой, демоном неморским, продолжил наблюдать с интересом.

Пригнувшийся к драконьей гриве, Олив влетел с другой стороны, ждать себя не заставил. Такой откровенный оскал пёсьих зубов можно было принять за неподдельную радость встречи с другом! Ждал, долго ждал. Олив вежливо обнажил клычки в ответ.

Зрители плавно, на значительном расстоянии кружили по ходу солнца. Драконы не кувыркались, разговоры прекратились. Соперники начали кружить против.

Несколько раньше. Когда насчёт зрителей договаривались...

Пёс встал, изменил своей подстилке и обычным позам: в клубок — значит дрыхнуть, на локте приподнявшись — значит проснулся… Он дослушал, сколько получит из взносов за приглашения, из ставок, кивая нырком головы на каждое слово Буро, чтоб не пропустить момент, в который следует согласиться. Вникать не желал. Проценты? Половину? К чёрту. Неморским чудовищем ему ещё предстояло стать, уясняющим заново цены развлечений, гарантий, коллекционерских штучек. Пока всё сливалось, ценности доминировали иные, морские: покой и тепло. Особенно тепло. Речь закончилась, закончились и кивки, Пёс не отследил на каком моменте, погружённый в насущные душевные тревоги. Он с полупоклоном отступил, усаживая Буро, оставшись стоять перед ним, переминаясь… Нахмурился, собирая мысли складками лба, круглые пятна сведя к переносице, и живо, отрывисто воззвал… Жестикулируя широко, словно огромный шар лапами раскрытыми, пальцами искривлёнными, растопыренными пытался удержать и продемонстрировать одновременно:

— Надир-Ача!.. Мир за рамой… Что с ним, когда — раз! — и хозяина нет?.. Что с ним случается?..

Буро здорово удивился. Собака, демон промёрзший… Чем ни украшают азартные борцы Южного долгий и мимолётный, последний день перед последним, возможно, боем… От гонок — до сплошного Мелоди. От молчаливого дня рядом с любимыми, а чаще — с воспоминаниями о них, до развёрнутых завещаний и пророчеств… Результирующим чем-то. Бессмысленным, как финишная лента. Подводя итог. Но как бы жирна ни была черта, смысл не в ней, а в строках выше неё, правда?.. Не посвящают борцы последнего дня размышлениям об устройстве бытия!.. Но в пику им посвятило — чудовище вырвавшееся из океанского холода...

— С покинутым Собственным Миром?.. — пожал плечами Буро. — Полагаю, то же, что и миром, имеющим хозяина. Он постепенно тает. Проливается. Дольше, равномерней, чем обитаемый мир. Вся разница, что никому больше не суждено в него зайти.

— Никому?! — быстро, с неподдельным ужасом, так лапы раскрыв, как, не удержав-таки огромный шар перед собой, Пёс переспросил очевидное. — Никогда?!

Буро ответил ему сходным жестом, передразнивая слегка, раскидистым деревом вопросительно простирая руки к небу:

— Ну, а как же, беглец Великого Моря?.. Как ты представляешь себе визит без приглашенья хозяина?..

Пёс смотрел на него расширившимися глазами. Глазами впервые задумавшегося зверя, невыразительными и чересчур ясными, круглые пятна ожогов не двигались над бровями, мысль замерла… Тихо текла, и он следовал за ней:

— Неотличимый… Среди облаков… Облак… Летит… Темнеет, светлеет… Темнеет и льётся… Светлеет и летит… Неотличимый от облаков… Без рамы?.. Дожди и ливни под ним...

— И последняя гроза, — добавил Буро. — Ты потерял что-то? Надеялся присвоить что-то из мира, из дождя встреченного мимоходом, немного Впечатлений чужого мира?.. Дай хоть какой-то ориентир, и если хочешь, попробуем разыскать его. У меня есть человечек, бродяжка знакомый...

— Нет… Нет, Надир… — отказался Пёс, едва ли слышавший его, вернулся в реальность. — Надир-Ача, позволь угостить!.. Чашечку чистую?.. Мне принесли, изволь...

Он подал раскрытый мак широкой фарфоровой чашки двумя узорчатыми руками. Украшенными — на посторонний, изуродованными — на посвящённый взгляд. Ожогами холода. Круглые пятна-монетки на плечах и ладонях, утратив тени, продолжали чутко реагировать на свет и тепло, на малейшие дуновения. Поэтому и чашку Пёс брал не рукой целиком, а кончиками пальцев, защищая ладонь от содрогания — льдинки, океанского клейма. Нет, в предстоящем бою это ему не помешает. Не это.

Верхом на драконах прошла, верней, не прошла, была отбита пробная атака. Разумеется, налетел нетерпеливый Пёс. Но и он был осторожен для начала, по своим, пёсьим меркам. Из круга зрителей: Буро, Изумруд, ещё Гай могли видеть её в деталях. Для прочих Белый Дракон Пса сжался вдруг, укоротился вдвое и стрелой со шлейфом, кометой, белой каплей, горизонтально растянутой, выбросившись вперёд, промахнулся. Мимо расплывчато-белой дуги, отклонившегося дракона Олива. Скатился мимо принявшей его, мечом вскинутой руки, и словно меч резко опущенной. Олив крутанулся вихрем, блокировав и отбросив его, верхом не удержался. Дроидские скорости оказались слишком велики и для всадников. Олив спрыгнул, Пёс резким торможением был сброшен. Драконы во внезапной и совершенной неподвижности, как два белых изваяния нос к носу застыли, и, фыркнув, растаяли...

Соперники прежним манером кружили теперь по земле.

Гулки, сильны голоса Морских Чудовищ. В толще течений, омутов, завихрений где-то прозрачной, аквамариновой, а где-то мутной, с грязной желтизной, стремительно-дымной, водной толще, когда Морская Собака прокладывает путь демону, обыкновенно она рычит… Если называть земными словами. Рокочет. Чтобы лучше ориентироваться. Не полагаться только на зрение, подводные жители и многие тени-потеряшки, производные сложных теней, куски их, крепкие части разрушенного перемещаются быстрей, чем словит глаз. Звук выдаёт их присутствие, насколько далеко убежали, где притаились. Ещё рокочет, чтобы преследуемого или преследователя сбить с толку. Напугать. Запутать. Вблизи — оглушить. С разными целями на разные голоса ворчит, воет… Непроизвольно у Пса прорвалась эта привычка и на земле. Исчезли для него скалы, ущелья и зрители. Осталась фигура Олива в длиннополой верхней одежде, безрукавке, волосы с узлом, до колен, отлетают на резких разворотах, с блеском клычков, то ощеривавшихся на него, то скрывающихся за кривой, напряжённой гримасой. Низкий, рокочущий гул повторяло ущелье, возвращало, запутывало Пса самого, непривычными воздушными отражениями звука...

Не сцепились пока ни разу. Изумруд оказался прав: даже зная за собой эту слабость, Пёс бросался прямо. Наблюдательность выручала Олива до поры. Выжидал, искал момента к захвату. Те несколько щитков, что из мелочёвки, пойманной в прибрежных водах, он слепил, предназначались для пассивной защиты. От предполагаемых шипов Пса. Или пропущенного захвата. Должны были принять удар на себя, один. А будучи пойман, Олив высвободил бы их, разрушил, делая скользким покровом, импульсно расширяющимся секунды две-три. Выскользнуть. Одноразовая защита. Памятуя о Шершене, пожиравшем с пола самые злые яды оливок, как раздавленные сахарные конфетки с Впечатлениями, Олив не надеялся ядовитой тенью всерьёз ранить Собаку Моря. А защитные пригодились...

От рокота пёсьего или от приближения темноты, воздух приобрёл вкус ночной, сыроватый...

Пёс промахнулся в очередном броске. Олив тоже, неоправданно затягивая с контратакой. Сколько можно? Он был тут скорее фазан, надеялся налететь сверху, задушить длинными, сбрасываемыми бортами одежды, притворившимися каймой, кольчужной, классически плетёной… Той же цели служил втрое сложенный пояс… Но… Увернулся, опять не рискнул. Фазан — не одёжка и не удавки, фазан — стиль! Прыгают высоко, сверху налетают. Выжидать, это не фазанье!.. А Пёс, не заходя на новый круг, атаковал повторно… Сорванной пружиной, лопнувшим канатом вырвалось что-то из-под его руки. Коротким копьём. Олив не ожидал, не увернулся.

Тень-щиток, заключённая в мокрой, широкой ленте, поперёк лба короновавшей его, распалась под ударом. И лента слетела. Так на ветру пепел сгоревшей бумаги летит от костра. Скручиваясь, высохнув до предела, вспыхнув от тренья витков! Удивительный эффект тени в артефакте, покинувшей его… Сработало. Раскрывшимся щитом, на куски распавшимся, пропустившим осколки, мелкие. Олив успел отметить, как структурировалось замутнённое пространство иглами, как пропали колкие точки в местах пропуска, на стыках структуры, внимательно лепленной им. Равномерно по ней распределённые… Что означает: две поверхности приняли удар плоскость об плоскость. Значит… Под видом копья Пёс бросил сеть… Не ядовитый шип наконечника, а ловчую сеть… "Странновато..." — успело промелькнуть в голове.

Следующий бросок собаки приблизил финал. Вплотную.

Белые Драконы зрителей ускорились, кружа. Дроидам предалось волненье людей.

Спокойный, как огромная грозовая туча, Изумруд игнорировал любопытные взгляды, и в такой момент, мимоходом скользившие по нему. Сжал зубы, чтоб тоже не зарычать по пёсьи, по океанской привычке… Как можно спокойно смотреть?! На это, э-оу!.. Эээх… Мышцы его иссиня чёрных рук вокруг Селены каменные стали. Обсидиановой пещеры стеной — твердь живота… Как бы он хотел сам!.. Сейчас!.. Он бы не то, что согласился вместо, как допускается на правом крыле, он выкупил бы поединок у Олива, будь такая возможность! Так всё прозрачно, так всё мимо!.. Для царя морских скоростей на первой минуте схватка предстала… Неоправданно! Немыслимо! Необъяснимо!.. Затянутой!.. Чёрт его знает, почему собака тупит, но если и так, почему ты не пользуешься, Олив?! "Пропасть тьмы ледяной, Олив же, Олив!.. Ты не драться прилетел, а коллекционировать упущенные возможности?! Ну, Олив же, все омуты Горького Залива, гарольдова горечь!.. Смотреть нет сил!.." Изумруд привычно качнулся, приоборачивась вправо-влево, отслеживая публику несимпатичную, не внушавшую доверия ему… Вперился обратно, в перетоптывания демонов неморских. "Надеюсь, Собака Моря не намерен сидеть в отвоёванном шатре, как в будке, до скончанья веков. Потому что я следующий… Олив, опять!.. Редкий соперник, редчайший… С рассудком… Я предпочёл бы без условий, без церемоний. Невзначай. Схлестнёмся где-нибудь, посредине течения… От воронки к слоям сине-нижним не близко, не далеко… Олив, нет же!.. Тупее собаки!.."

Между обсидиановых рук, обнимавших её, перламутровая Селена вполглаза смотрела на схватку, больше на зрителей… Как раз в тот момент тревожно следила за Оливом, за распадением тени, лентой слетающей, загоревшейся сухой папиросной бумагой… Когда обогнала группа из четырёх Белых Драконов. Крупный брюнет едва не задел её. Грабитель? Чётки хотел стащить? Причём Изумруда не заметил?.. Заметил… Ускорился. За ним вплотную последовали ещё трое, переговаривающиеся тихо, отрывисто. Тоже ускорились… "Гут, гут..." — произнёс негромко один из всадников, жестикулируя, подсчитывая что-то на пальцах, ставки?.. Селена задохнулась, услышав его… Потемнело перед глазами… Изумруд с его выдающейся, натренированной на врагов, на войну, океанской чуткостью не насторожился, а для неё перевернулись небо и земля. Про себя повторила, не веря ушам: "Гут, гут?.. Дроиды, чей благословенный свет безграничен..." Чётки раскачивались, задевая драконье крыло. Бусины пульсировали в ладони. Четвёрка, обогнавшая их, почти не удалялась, плыла по кругу, взяв дистанцию. Селена наматывала на запястье чётки в пять-пять-пять, сто пятьдесят бусин трёх цветов, разматывала… "Не приближаться и в мыслях. Не вспоминать. Не смотреть..." И тут же глянула исподлобья… Ну, спины… Три пижона с Южного… И одна бурая, пыльная куртка… Изумруд не мог видеть её лица. Мурена могла. И увидела. Курсировавшая ещё быстрей той четвёрки, всегда-то ей скучно, движения не хватает, обогнав, развернулась рядом. Поймала чётки за кисточку… За руку:

— Чу?.. Селена?.. Стоило ли тебе настаивать поглядеть на драчку?.. Конечно, Олив твой протеже… И моя прибрежная находка!.. Но это его дела. Хочешь, умчим прямо сейчас на Мелоди?.. Селена?..

Перламутровый потупленный взгляд, перламутровые губы держат молчание...

— Селена?.. Со мной Изумруд отпустит. Тем более у тебя ни ставок, ничего здесь...

Селена молчала. "Гут, гут..." Мягкий, ровный, кончиком пера касавшийся сердца голос. Не вкрадчивый, как ревниво сказал бы недоброжелатель. Обычный голос. Ровный — когда и весел, когда и нет. Покатый, стелящийся знакомыми наизусть поворотами, путём-дорожкой домой… И рука, топившая её… Невозможно. Не соотносится… Как?..

Надо сказать, Густав не злоупотреблял, хоть и не брезговал, недроидской охотой. У случае промаха и огласки, цена раздражающе высока… Репутационные риски должны покрываться выгодой. Тогда, относительно Селены, покрывались с избытком… Тогда была назначена хорошая цена, вот и всё.

Вне всяких сомнений Густов достоин прозвания комодо, способного преследовать добычу до победного конца. Но можно быть виртуозом и вовсе не быть комодо!.. Конкретика заказов, узких сроков привлекала, как вызов, но и тяготила его. По духу Густав был охотником «чик», ситуативным. Охотником свободных комбинаций: компонуемых внезапно, реализуемых на раз, просчитываемых тщательно, любовно, на дни, на сезоны, на годы вперёд… Виртуозом коротких атак. Вдохновенной лжи.

— Селена, ты уверена, что хочешь досмотреть?..

Селена молчала. "Чего я болтаю? — мелькнуло в голове у Мурены. — Тут что-то совсем не то..."

Изумруд мог бы поумерить критичность к своему подопечному. Олив выглядел далеко не позорно. Надо учитывать масштабы. Появись он, такой красавец, на правом крыле, никто не принял бы вызов, распугал бы там завсегдатаев, но боя не поимел. И тут, встав между смертью и рамой своих законных владений, против уникума среди демонов океана, он был ещё жив. Что доказывало: держался верно, двигался и наблюдал. Да, ждал момента. Надеялся не высчитать, так вынюхать его. Собственно, он и дождался, и, дождавшись, не промахнулся.

Открывая спину, невзначай и заранее Олив вытащил руку из широкой прорези… Уже видя бросок врага, скинул безрукавку с плеча, раскрыл, как матадор плащ… Сам — влево, высвобождая и вторую руку. Пёс не отследил манёвра, ткань облепила его, треснуло полотно. Оторочка бортов скрипнула, петли кольчужные… Кант наброшен! Зажат в зелёной руке… Олив остался в том, что казалось подкладкой, шёлковой длинной жилеткой, цвета его оливковой кожи… Удавка — петлёй, ещё петлёй, через пёсью шею и грудь… Олив бросал, прочь отступая, резко затягивая… И рванул на себя. Сквозь остатки полотна Пёс успел просунуть в петлю вокруг горла пальцы, не распрямляющиеся до конца, бегом испорченные корявые...

Кольчужная удавка плелась жгутом из двух слоёв, из разных металлов определённых свойств. А именно: при натяжении они растягивались для начала, но затем шли волнами затвердевающими, последовательно, до пружины… А она-то уже не позволяла себя растягивать! Удавка расширяла кольца, тем самым уменьшая длину. Заостряла их, плоские, режущие тело. Злая, надёжная удавка, неудобная размером. Трудно замаскировать, коротких не бывает. Лёгкая в схеме, в изготовлении. Не снимаемая, только горячим ножом. Не применявшаяся в договорных схватках практически никогда по причине именно той, что злая она очень, не по-дроидски.

Эту без шуток надёжную вещь, Пёс, скосив глаза, изучил на ощупь… Потянул от горла… Она скрипела, взвизгивала, волнистым слоем расправлялась. Оттянутая, как ворот, как галстук, будто Пёс наряжался, повязывал бабочку-бант… Кольчужную...

Олив сделал последний рывок за другой конец… Пёс вдохнул… Вдохнул глубже… И звенья лопнули, брызнули от его груди! В этих брызгах, — вот действительный стиль фазаний! — он успел взлететь над землёй! Приземлился бы на голову соперника, если б Олив отшатнуться не сумел. Щерясь, пёс наклонился и за два рыка выплюнул в оливковое лицо:

— Главный был?.. Козырь, а?..

— Нет, — шепнул Олив, клычков не разжимая.

Пальцы на пряжке тройного ремня отстегнули его бесшумно. Со злодейским свистом, сложенным второе, без замаха, разворачиваясь в прыжке, Олив прошёлся им наискосок торса, собачьей морды, до своей… — морды! Пряжкой задел, в ярости. Смысл? Ну-у, не для него… Кое-кто из приглашённых взял малые ставки… Три параллельные полосы засверкали на Собаке Моря огоньками дроидов, внезапно украсив чудовище.

Обеими руками вперёд, рёбрами ладоней, как при беге морском, Пёс прыгнул и с такого близкого расстояния не промахнулся. Запоздавшим, скользящим встречным ударом Олив отвёл его, был сбит с ног, и покатились по земле. Теперь как виры, или собаки, рыча. Предплечье Олива давило на пёсью глотку, ха… Смешно, не по зубам. Мурена могла счесть себя отомщённой. Пёс перебросил его через голову и покатились дальше.

Дальнейшее разглядеть смогли Буро да Изумруд… Как расцепились борцы, отпрянули, словно обожжённые. В шаге остановились. Пёс — рёбра ладоней вперёд по-прежнему, перед лицом, для нырка, замершего нырка. И перед чётко направленными в них, выставленными кулаками Олива. Так удерживают нечто, если есть присущие тени и достаточно мужества, концентрации, можно выгнать их через костяшки, через руки вырвать, выбросить. Когти и зубы, ноги ещё, копыта, естественное оружие зверей, именно те места, на которых легче всего присущие тени-свойства обретают внешнюю форму, и могут быть отделены...

В туманной, охватившей ущелье тишине напротив вскинутых лап, нахмуренного лица Морской Собаки, из побелевших оливковых кулаков расцветала злая тень. Нестабильная, равная шипам придонных тварей, норовящая на них же распасться, но непонятной силой собираемая из них в общую, плавную форму. Центрованную. Форму, которая поможет аккумулировать и преумножить мощь для единственного выброса, выстрела из сердцевины. Пока оливковые руки дрожали от напряжения. Тень, усложняясь снова и снова, пучком выбрасывалась из неё, но собиралась, заново собиралась… Копила напряжение. Протуберанцами языков… Гладкими, равными языками… Тонкими, разделившимися на верхние — каплевидные, и вытянутые — стекающие вниз… Глубоко-чёрные, как горячие цвета… Формы всё усложнялись, уточнялись, оставляя от предыдущих сияние блёклых краёв… Форма тени уже очевидно для всех становилась глубоко-бархатно-чёрной орхидеей… Как в мире Олива. Она сияла от центра и по краям, и вовсе не казалась милым фокусом… Она заставила расшириться и рассеяться круг зрителей. Она явно то, что должно скоро взорваться. Она изгибалась, как зверь, во все стороны, и к Оливу тоже, и выбрасываясь, продолжала расти… Полыхая целиком, забилась, затрепетала. Туман хлынул из светящейся сердцевины...

Пёс дёрнулся, шагнул к ней, как человек к огромному зеркалу… Нежданному… Рёбрами ладоней разводя туман в стороны… Что увидел там, что вдохнул?.. Бархатные языки трепетали, заворачиваясь, отклоняясь назад, к оливковому лицу, оскалу клычков, застывшему в последней гримасе нечеловеческого напряжения… И Пёс, щерясь, открыл оба ряда зубов, ровных… Тень выбросила ещё залп чёткого абриса, окруживший обоих… Яркий свет её сердцевины преобразовался в обоюдоострые шипы. Они слиплись. Сделались гранями одного, в обе стороны нацеленного, жутко и мелко дрожащего. Лепестки вокруг бились беспорядочным тремором, порывами, как на бешеном ветру: от Пса — к Оливу, от Олива — к собаке… Шип дрожал, выдавался из них… Пёс уронил лапы. Отвалились бы, не крепись к плечам. Тень-орхидея зудела, локатором собралась, потянулась к нему. Сквозь её дымный бархат долю секунды Пёс в упор наблюдал, как и у Олива падают руки, как облегченье стирает гримасу с лица… Волком взвыл! И метнулся прочь. По земле, за пределы круга Белых Драконов. К обрыву. В море. Несколько звериных прыжков… Сияющий абрис тени взвился над ним, собрался, догнал и канул следом в морском, ночном тумане. В рычании, стихшем под обрывом.

Представленье закончено. Зрители сбились в кучу возле Биг-Буро. Обмениваясь мнениями, получая и отдавая ставки. Издали Олив поклонился Буро, жестом приглашая зайти, когда тот освободится. И с тремя, пришедшими за Рутой, направился туда, ни к кому более не приближаясь, вокруг не глядя. Только встряхнулся целиком, будто собачья природа заразила его. Ровным шагом скрылся за рамой.

Буро, разобравшись со ставками, уделив внимание всем, кому не успел до начала, и кто имел интерес прослушать его прогноз относительно возобновления дел с Оливковым Рынком, через некоторое время принял его приглашение.

Олив прежде визита Буро успел освободить заложника. Дабл-Пирит с Бестом пришли забрать его… И Гай. Конечно же, Гай. А непосредственно за рамой ждал Руту ещё один друг… Темнеет, задерживаться нет охоты. Погружённый в себя, Олив, на секунду выйдя из задумчивости, тряхнув за руку, распрощался с Бестом. Направился осматривать хозяйство. Безлюдное, мрачное. Ничтожное количество "братьев" не попало под пёсью "амнистию". "Ничего, прибудет… Обруч на месте, лёгкий… Надо же какой он лёгкий!.. Сачок… Теперь не особенно нужен..."

С брезгливым сомнением нырнул в главный жилой шатёр, под "лица-лица-лица" тента, оживавшие при дуновении ветерка… Опасаясь унюхать вонь пребыванья собаки. Если бы!.. Шаг за полог — и память об Эми-Лис обняла его, словно караулила там!.. Олив и не вспомнил о грязной Морской Собаке. Не оставившая ни вещицы, ни следа, память об Эми смотрела справа и слева, из каждого угла. На маленьких ножках её, танцовщицы, по-прежнему кандалы, шарик Лиски-намо в руках. Олив упал на ложе, закрыл глаза и, прежде чем внутренний голос заведёт нескончаемую шарманку, рявкнул на него: "Заглохни!.."

"Рама без тени… Лучше бы восстановить..." Когда Буро дотопал к нему, Олив на широченном ложе сидел столбом, с выражением не подходящим победителю — в прострации. Той же самой, что по завершении поединка. Прилипла к нему. Узрев Буро, вскочил, уступая место. Не мог усидеть, не мог изображать спокойствие. Нырнул за отгороженную половину, беспокойно, торопливо выбрал сколько-то из оставшихся пыльных флаконов. Вовремя опомнился и запретные Впечатления отставил. Ещё не хватало ему проповедей Буро для завершения дня… Разлил по колпачкам флаконов, как по рюмкам.

— Ты видел, Биг-Буро?! — сорвался он после первого глотка. — Все видели?!

Буро неопределённо поднял бровь. Хороший вопрос… Войнушки такая вещь, со стороны не разберёшься...

— Олив?.. Давненько не бывал я здесь — у тебя… Поздравляю с победой. И возвращением.

— Ты издеваешься, ты шутишь, Надир?! С победой?! Да чтоб он гарольдовой водой захлебнулся в Го-орестном Заливе!.. Чтоб она ему в глотке застыла!..

Буро рассмеялся:

— Нехорошо так люто ругаться!.. Похоже, я действительно что-то не увидел… И что случилось? Маловато "братьев" оставил тебе? Вылакал бережённую бутылку?

Олив сел на землю, скрестив ноги, вишнёво-красный флакон, не поделившись, по-плебейски выпил из горла...

— Ты, в самом деле, ты, правда, не заметил, серьёзно?! Тебе кое-что странно-о не показалось, Надир?..

— Серьёзно. Будь добр, просвети...

Буро опрокинул стопку, на дне музыкального Впечатления обнаружился корень другого, песня голосом, без музыки и слов. Коктейль образовался случайно, Олив перепутал когда-то крышки флаконов, закрыл запотевшей, чужой.

— А остальные тоже не заметили?!

Ну как тут не смеяться?.. Буро поразмышлял над двумя предупредительно откупоренными бутылочками, как бы их получше смешать, покачал головой и выговорил протяжно:

— Этого-я-знать-не-могу… Так чего же, Олив, заметили — не заметили?..

— Да какая победа?! Да он же, он, собака вонючая, развернул эту треклятую орхидею!.. Раскрыл и к себе развернул!.. У меня, Надир, тебе одно-ому признаюсь, только и сил-то хватило её удержать!..

— Великолепно! — Буро хлопнул себя по коленям, забыв про коктейли. — Теперь я понимаю!

— А я — нет. И т-теперь — совсем нет!

— Есть у меня одно подозрение… — пробормотал Буро. — Позволь, сначала проверю. Что хочу сказать, Олив… Совсем не похоже, мягко выражаясь… Притом… Похоже: расходятся рывками… Не лепестками, но… Расходятся… И яд собирают… Охватывают… Пока собирают… Совсем не похоже, оу!.. А по структуре — очень… Да, вот что хотел сказать, Олив, в Великом Море, где пробыл я недолго и весьма, весьма давно… Я чудом избежал смерти дважды: кроме как от придонных монстров, от столкновения с такого же рода тенями… Таким видом оружия. Причём, некоторые из теней принадлежали охотившейся стае, а на некоторых, я напоролся по глупости, ничейных, брошенных… Убёг, не суть. Стая перегрызлась прямо посреди погони, им не до меня стало. Что до теней, они имели общую черту — уродство… Видишь, противоположная характеристика сотворённому Псом, остальное совпадает. Их форма, Олив, была чрезвычайно отталкивающей. То есть, беспорядочно, агрессивно, хаотично преображавшейся… При расширении. Нарочно ли, случайно, утверждать не могу. Нарочно — с большей вероятностью. Они всё равно заметные, значит, дополнительная выгода — парализовать страхом, отвращением, загипнотизировать, приковать к себе максимум внимания. Запомниться. И это ключевой момент. Настолько запомниться… Гонять добычу и упустив её. Вспоминается, мечешься, теряешь силы, мерещится всюду… Тем временем преследователь заново унюхает след. А ты уже никакой, без сил… Передать не могу, но поверь — омерзительное уродство. В движениях, в дрожаниях, зудении каком-то… Фу, до сих пор помню! Отряхнуться хочешь, раз взглянув на такую тень… Не было среди них, Олив, чёрных орхидей! Бархатных, да? Тебе были видны как бы капли росы на нижних лепестках, по краю?.. То-то… Позволь спросить: ты сам что-то подобное вне Впечатлений, наяву видел? Тени похожие, изображения на продажу, альбомы?

— Не видел! — Олив барабанил пальцами по бутылочке и пил опять из горла, из-под ложа вытащил, не глядя, там вся заначка в неприкосновенности сохранилась. — Делать, делал. Ради облачн-ного эскиза я собирал орхидеи. Когда было...

— Великолепно! — повторил Буро, но чуть-чуть нахмурился, учуяв дух опустошённой и отброшенной склянки, нехороший, кисло-запретный, и прежде-то раздражавший, после гибели Симурга он возненавидел этот запах. — Последний вопрос. О вашем уговоре я осведомлён, но не о месте, в котором был заключён. Не в твоём ли Собственном Мире?

— Именно.

— В саду? Рядом с цветником? С орхидеями?

— В доме. Под ними, да.

— И ты угощал его?

Олив помотал головой, стряхивая озадаченность, как наваждение:

— Ну… Да… А что?.. Биг-Буро, я не должен был угощать гостя? Бред какой-то, да машинально-о, естественно-о же… Ко всему, его следовало побыстрей привести в чувство… Биг-Буро!.. Я видел, как ты покосился! И слышал, как ты промолчал! Если меня и тянет иногда на глоточек запретного Впечатления, что?.. Дроидское обхождение я должен забыть?! Мы с Сомой из тех времён ещё, когда манеры коллекционировали, как цацки коллекционируют теперь, и пользовались ими! Брюзжание?.. Да, но деградация на лицо, по Мелоди хоть суди, по козьим пляскам! Биг-Буро, если мне хочется иногда вкуса немного поострей, что такого? Каждому своё. Я не предлагаю, на Рынок Ноу гостей не вожу...

— Олив, ради милости дроидов, ты же справедливо заметил, что я промолчал… Будь объективен, однако, цацки во все времена коллекционировали, разные просто… Да не в этом дело. Резюмирую, ты и сам понял уже… Видимо, мир твой хорош и орхидеи хороши, раз Морская Собака пленилась ими… Не кто-нибудь, Олив, а — "расчищающий дорогу" демон любых глубин, от и до!.. Когда же, сплавив тень, используют для её формы не Впечатление, а обычное воспоминание… Небывалый случай!.. Пёсик сам, небось, удивился!.. Думаю, собаки ты можешь не опасаться. Хотя какой-нибудь фортель он непременно выкинет!.. И до кучи, — не всерьёз, но грозно Буро свёл брови и низким голосом пророкотал, — Олив! Не пей всякую гадость!

Олив склонил голову, он кое-что мог бы сказать о разнице, существенной на его взгляд, между холодной влагой из склянки и раскалённой от Огненного Круга… Он смолчал. И Буро сменил тему. Мысль его, изгнанника, которому не бывать даже гостем за рамой, ушла далеко — в Собственные Миры… Какую часть по размеру и по значимости занимают они в счастье тех, кому по-прежнему доступны? В жизни гостей — не ведающих страха и чуждых коварству?.. Хозяев — чуждых охоте, не мыслящих уровнять гостя с ценой артефакта… Долго просидели, до утра, всё равно не заснуть в первую ночь по возвращении. Олив слушал, соотносил. Прикидывал свои перспективы. Вероятное развитие, нежданную загогулину приобретшей, вражды… Тревожные. Пустые. На месте Эми-Лис в сердце зияла холодная, недоумевающая пустота. Он и раскаивался, и не изменился, ошибки не нашёл… Как и все, не понявшие своей ошибки, попрекал судьбу за подножку...

Через день Пёс объявился на Южном. Ночью, привычка. В шатёр к Буро ворвался бегом морским, тоже привычка! Наткнулся на Дзонга и, безошибочно, мгновенно оценив масштаб чудовища, едва осклабился ему, не ты мне нужен… Дзонг усмехнулся, отступил в тень, общайтесь… Забавный демон… У Надира все такие забавные...

Лексикон пёсий не обогатился, накал страстей только возрос. Он вообще не соображал, что делать с ними?.. С непреодолимым противоречием?..

— Надир! Здравствуй! Будь удачлив!.. Я не мог, понимаешь, да?.. Не смог!.. — Пёс очертил лапами в воздухе полукруглое и огромное. — Купол, представляешь, да?.. Синий купол!.. Изнутри солнце… Солнце снаружи… Издалека — синий!.. Теплынь такая, и капает с веток… А подходишь, петляешь когда, — тепло под ногами… Катайся, валяйся!.. Всюду тепло!.. Дальше площадь… Понимаешь, Надир?.. Тёплая площадь и купол… Синий… Парит над площадью… Надир-Ача! И как же, если никак не зайти?! То есть, совсем никак?.. То есть, сейчас ещё можно, раз — и нет!.. И вовеки?! Летит и тает… И купол синий, и капель, и… Его глотка была в моих зубах!.. Там же, оу, и осталась!.. Ха-ха-оу, пускай не обольщается!.. Но я не могу, Надир!.. Собственноручно вот этот синий огромный купол, я не могу, Биг-Буро!.. Как отнимают миры? Посоветуй! О, бездны ледяные, поторгуйся с ним за меня!.. Я загрызу и буду неутешен!.. У такой твари — такой мир! Как это, оу, возможно?.. И он летает там, такой твари открытый!.. Недроидской, прости меня на дурном слове, собаку разукрашенную, люди пугаются меня, — меня, не его! Но я говорю, Надир, как есть прямо — недроидской до нутра!.. Твари!.. Летает открытый… Как понять?.. Надир, как же я ненавижу его!

— Создателя? — переспросил Буро.

— Оу?.. Хозяина...

— Создателя.