Глава 94

Глава 94.

Романтичные, обращённые в будущее, плохо обоснованные, но горячо отстаиваемые убеждения Мурены о том, что Великое Море Свободных Впечатлений станет однажды колыбелью принципиально новых форм жизни, как мировой океан когда-то дал начало жизни вообще, свидетельствовали в пользу её интуиции. И здравого смысла. За одной поправкой… Это будущее уже наступило!

Оно выглядело не так. Не так вело себя. Не обладало пленительной чуждостью и наисвежайшей чистотой новизны, каковых вечно ожидают от иных просторов заскучавшие дома люди. Также оно не возникло без опоры на прошлое, способом невозможным ни для каких вещей и явлений. Новые формы жизни были вполне узнаваемы и однозначно враждебны. Не без исключений! Бывали дружественны и обворожительны!.. Если о существовании Беспятого Дзонга Ача Мурена не подозревала, то иного рода пример, Ухаха каждый день маячил перед глазами! Да и тени, что как не новая форма жизни, вообще-то? Проблема в том, что пока не заговорят на одном языке, существа хоть в чём-то равными друг друга не признают!

Дзонг, Ухаха, кто ещё?.. Разные… Разные и похожие… Новизна их и общность — в принципе поддержания жизни. А именно...

Особым интеллектом и выдержкой не наделённый полудроид, упав в море, деградирует до стадии придонного монстра достаточно быстро. Крупные Связные Впечатления он различает, крупные тени сплавляет из них. Форма тела меняется, получается придонный монстр: Огненный Круг и чёрти-что сверху, поросль щупалец, стрел, ядовитой трясучей слизи...

Но есть и другой вариант...

При нём, Огненный Круг растрачивается, — не всегда возвращается он в белые руки Доминго, — но делает это очень медленно. Если ум остёр и выдержка хороша.

Огненный Круг, этот дроид к поддержанию и регенерации тела почти не имеет отношения. Больше к сознательным действиям, к моменту видимого усвоения выпитой влаги. К испарению лишнего. К сплавлению и испарению некоторых теней. К намеренным действиям. Остывая в Великом Море, растрачиваясь, он может достичь такой стадии, на которой крупную сложную тень уже не сплавить. Попробуй — погибнешь. Заплыви под водопад Чистой Воды забвения, тоже погибнешь. Чудовище Моря уже состоит из присущих теней, более чем наполовину, регенерация не сработает.

Вот тут-то и начинается самое интересное…

Чудовище Моря начинает присущие тени делать очень малые. Шерстинка к шерстинке, чешуйка к чешуйке… Крепкие, нерастворимые, из кратчайших, противостоящих Свободных Впечатлений. Постепенно, постепенно… Последовательно доостывает Огненный Круг...

Снаружи чудовище холодное, долго живущее, как морской факел. Мысли его медленны, скорости ему уже не нужны. Оно крепко, оно нерастворимо. Холодно чешуёй, а внутри? Жизнь суть движение, потоки. А движение — жар. Внутри образовалась новая система "кровеносных сосудов", новой силой наполнено движение огоньков дроидов, мельчайших дроидов по новому телу. Вероятно, очень быстрое. Расщепляющее связные Впечатления. Тени усваивающее! Прекрасно!.. То есть, чудовище весьма жаркое внутри. Горячая, светящаяся пасть Ухаха… Улыбчивая и целительная для столь многих.

Про рассудок трудно сказать, у кого какой остаётся рассудок… Это и про людей-то невозможно сказать!

Дзонг Ача шерсти и чешуи не делал. Многократно возрождаясь, он воспроизводил свой собственный облик. В нём и остался. Способность распадаться на тени, комбинировать их и собираться из них — преумножил. В совершенстве. После потери друга, ему ничего уже не казалось больно. Не шло в сравнение. Даже наоборот — отвлекало. И ритмы остались… Барабанные ритмы… Он ими, как сказать, думал… Жил ими… Без Огненного Круга. Лицо Коронованного так не увидел на излёте. Не судьба. Лицо Вайолета помнил всегда. С той ночи, на Рынке Веретено, когда место Дарующего-Силы занял иной дроид… Не Коронованный, так сказать… И забыть Дзонг не мог, и обратится не мог к нему. Любовь дроида приносит несчастье.

Способ существования Дозонга имел ярко выраженное, но чисто внешнее, сходство с дроидским. В том, как они распадаются на огоньки, из них собираются, он же — на тени. Суть этих двух процессов, пожалуй, противоположна.

Кажущееся снаружи россыпью огоньков исчезновение, уход дроида — это расширение его орбит. Изменение их траекторий, от круглой-планетарной, до вытянутой-кометной, и до всяких разных, взаимно перепутанных с антагонистами, с тронами, с друзьями их сферы… При этом, они все остаются орбита в орбите. Если внутренние за внешние и выходят, то чуть. И самые внешние всегда остаются в орбите общего поля Юлы.

С точки зрения дроидов люди очень недооценивают взаимо-проникнутость, взаимо-завязанность мира, каждой сферы, обеих сфер. Дроид бы даже сказал, что люди в этом аспекте слепы. И так странно видеть группу людей погружённых каждый в свои мысли… Коварные мыслишки… Дроид тоже может таиться, преследуя свой интерес. Но не слишком успешно! Дроидская сфера во всей красе ощущается им, пребывающим в семействе, пребывающим вне его, в Туманом Море, на турнирной площади… Она, конечно, недоступна его восприятию в той или иной степени, но внимание к её целостности всегда обращено.

Дзонг же состоял из теней, если сравнивать с орбитами, как из маленьких колечек. Они разлетались до значительного, но не беспредельного объёма, собирались. В каждом хранилась, воспроизведённая многократно, память об его человеческом обличье. Центра нет. Собираться в крупные тени или в одно чудовище он мог из человеческой формы. Из любой распадаться на мельтешащие, тёмные галки, на туман их ритмической дрожи. Собираться из них — лишь в человеческую, в Дзонга. Должен был постоянно и регулярно проходить через неё. Через себя. Или в ней оставаться. В себе. Должен был повторять, каждой частицей нового тела поддерживать краткий ритм — память о человеческой форме. Вот для него одна-единственная широкая орбита, единственный объединяющий момент. Особенный ритм.

Очень другой… Дзонг — уникальное явление. Может ли он быть гостем в Собственном Мире? Уничтожит ли его пересечение рамы, как оно уничтожает тень? Он не тень. Он человек, состоящий из них ровно наполовину. Наполовину — из мельчайших дроидов. Человек без Огненного Круга. Одинокий человек эпохи… После высших дроидов?..

Это была Лести, потому что так решила Мадлен. Выбор пал на неё обоснованно. Вне личных симпатий и антипатий. Кому и быть парламентёром капитуляции, как не той, чьё имя — лесть?

Присоединившаяся часть галло отпала сразу. Не войны, а укрытия они искали на облачном рынке, в локальные конфликты не обязаны встревать.

Забавно, если девичья половина к незаурядному охотнику проявила любопытство, то позицию мужской вполне отражал Андре. Сейчас, как и при обретении членства в Гала-Галло. С ходом времени она не менялась: никаких новшеств и новичков, никаких гостей, никаких конфликтов, а если уж к несчастью образовалось что-то из этих неприятностей, то — к чёрту. Обойдитесь без моего голоса, пожалуйста. Кто я такой тут, решения принимать?..

На реплике Мадлен, что проклятого комодо, кажется, стоит включить в полноправные галло… То есть, кто-то должен отправиться передать приглашение, и довести до сведения преимущества, хоть сотую долю их… Побледневший и стаявший, он… За плетенье беседки… За вьюнок… За кубик стриженого куста… Только Андрэ и видели! По мокрой дорожке в обжитой уголок. При чём тут я?.. Разбирайтесь сами!..

Мадлен шипела, но определила бы счёт, как один — один. А хороший комодо для изолированного рынка — сокровище. У них есть личные хищники несколько штук. Пусть будет и личный, гуляющий комодо. Чтобы предать и продать клуб галло нужно найти покупателя богаче самого клуба. Смешно. Он умён. Он молод, а для умных этот короткий промежуток жизни пролетает стремительно. Охотник скоро задумается о будущем. Пресытится лёгкими победами, дурачками земных рынков… Накопит живых врагов, не идеален же он, никто не идеален… Захочет распутывать запутанное или отрезать разом?

Мема выразила желание пойти сразу, первой. Но Густав обосновался в дорогих рядах Южного… Богатые ряды — хитрые старики. Опытные, осторожные. Лицемерные. Терпеливые. Со свитами посыльных, чтобы новости знать, а по рынку опасными рядами самим не гулять… С широкими связями. И хорошей памятью. Особенно про былые времена… Старые, как сами галло. Там ещё могут помнить её. И Дзонга… Призрак Дзона Ача летал над Гала-Галло. Призрак ли, угроза ли… Но общие знакомые тех времён, слушатели вайолет, а было таковых весьма много, самые опасные в свете этого люди. Если жив Беспятый Дзонг Ача? Если чудовище поймало или купило их?!

К тому же, Густав последнее время пропадал на Техно и оттуда приходили к нему. Тамошние крутились постоянно. Нанимал, хозяйство переделывал, украшал. Усовершенствовал. Новые задумки. Жильё, аттракционы. На их Лалы шикует, ворюга. А технарь Мема известна Биг-Фазану. Не с лучшей стороны, ха-ха. У них много общего, Мема была и борцом и охотницей правого крыла. Выжила там, редкий случай. Чистой хозяйкой осталась, вообще парадокс. Недаром она — галло. Но приближаться, зря рисковать не следует.

Кроха отпала по той же причине, примелькавшееся лицо. И охоту с гастролёрами она провела, хватит уже.

Котиничке не предлагала. Не упоминала при ней.

Мысль отправиться на переговоры самой Мадлен не рассматривала всерьёз. Главнокомандующие это такие мародёры, которые к сбору урожая оправляются на фронт. Когда урожай собран и разложен кучками, ровными рядами, это и есть их фронт! Передовая!

И развлечься, поиграть в сюрхатнера лично Мадлен не имела охоты, здраво оценив баланс между своим искусством притворства и скверностью характера. Не выйдет. Комодо еще злится… А уж в Гала-Галло, они найдут общий язык. Тут ей не надо будет притворяться душечкой, миленькой Лиски-намо, у Мадлен полно весомых козырей.

Злится. Но ограбив рынок дважды, охотник довольно себе польстил. Сейчас он на вершине, на взлёте. Не станет сердиться долго. Хватит игрушек, довольно юлить. Они посмотрели на него, и он кое-что новенькое узнает. Про их реальные богатства… Они приглашают его! С честью. Счета к Мадлен — индивидуальном порядке. И за пределами рынка. Таковы правила. Парламентёр направляется на Южный заложником. Он — вещественное доказательство серьёзности их намерений. Обмениваться письмами в пустых шатрах через посыльных можно вечно. Но однажды, как ни крути, придётся встать лицом к лицу. Насколько тяготила галло приписка "ача" в послании Густава, свидетельствовал факт: сезон не кончился, они не презрели назначенного им срока.

Остаются Лести и Чести. Чести отсутствовала на тот момент, и Лести закивала согласно, как листочек под ветром! В надежде, что подруга не успеет вернуться. Не заспорила, вариантов не предложила… Ждала, что этим всё и закончится. Увидев выход, устремилась в него.

У меланхоличной, сладкой Лести была особенность. Она не знала поражений. Промахов. Не довелось. Прямой дорожкой череда побед провела её через бутылочное горлышко, как джина, в замкнутый, безнадёжный, пасмурный Гала-Галло. Горлышком стало бегство от кошмарной атаки Дзонга на Файф. Но зачем вообще джину в бутылку? Затем что не верила в успех. С каждой следующей удачей тревога росла, предчувствие одного, глобального поражения, в цену всех предыдущих триумфов, с процентами, преследовало её.

Силу свою она сознавала. В полной боевой готовности спускалась на континент. И без надежды. Пусть… А светлоглазой гонщице пусть достанутся все победы, Бум пойманный на Трассе и узелок на шнурке… "Конечно, я буду тобой гордиться… Буду, Чести, и даже заранее, прямо теперь, пока я лечу к земле..."

Зная место на сырой траве без ловушек, Лести уединилась там, сосредоточится. Пропеть разминку для вайолет по старой привычке. Почувствовать свой голос. В аут уйти. И выйти, его не теряя.

На раме запрокинула голову, где-то она там, светлоглазая гонщица?.. Белого Дракона сладким, несравненным голосом позвала. Пестрокрылый: перо матовое, перо зеркальное. И направила его резко к земле. Низких облаков не случилось в тот день. На порядочной высоте Морская Звезда предстала перед ней целым очертанием вулкана. Гора с отрогами, уложенная кроме самых мысов в Туманные Моря дроидов. По мере снижения в светлой вате начинали мерцать огоньки.

У рамы на углу осталась стоять Мема, подставляла руки бронзовой, юркой ящерице, глядела отдалявшейся всаднице в спину. Свысока и с досадой. По чему соскучилась сильней: мозаичным дорожкам Техно, читаемым в меру познаний читающего, не имевшим окончательных значений, вечно дописываемая книга?.. Или по охоте, правому крылу Южного, добыче несложной, великолепной внешне… Море красивых тел, густая атмосфера риска, игравшая на руку ей, особенная?.. Карат Биг-Фазан воплощал обе стороны, оба интереса.

Огромный, мягкий, улыбчивый Карат. Прищур полумесяцами, на щёки лучики… И Мема, мрачная, смуглая от удачных и неудачных экспериментов, от излучений, дроидам как Великое Море неподходящих, всяческих безрассудно используемых полей… Сухая и смуглая, вроде коры дерева. Глаза холодные, как озёра подо льдом.

Оружие — общее их пристрастие. Такого уровня оружие, что уравнивает шансы. И которое дроиды не отберут...

Мема ушла с себя. Бронзовая ящерка в какой-то момент оказалась коромыслом на плечах, носом и хвостом. Руки свело, как вырубило. Загорелись у артефакта глазки. Мема обругала себя, встряхнулась мелкой дрожью раз, ещё раз… Нннеприятно!.. На третий стряхнула её. Схватила за хвост и рывком закинула внутрь Гала-Галло, привязь сорвав. Иди, побегай! Поймай кого-нибудь, охо-хо!.. Андре, ах-кха-кха-ха!.. Весело будет! А если Мадлен, то не будет. То есть, весело, но не всем...

Являясь ловушкой сам по себе, Густав имел чёткие инструкции. В частности при появлении галло: звук барабанов, конкретный, не раз повторённый означает — жди, удерживай рядом, иной — уйди, если ты в ряду, если ты в шатре, улетай… Дальше, охотник, не твои проблемы. Звук барабанов как таковой на Южном Рынке лишнего внимания привлечь не мог, обыкновенный для него звук.

Густав не уходил надолго от нового гнездовья после припадка на берегу. В Собственном Мире ему было душно, в облаках холодно, от встречного ветра неуютно. Словно он весь отсырел и не мог согреться. Летать ниже, значит летать над океаном, век бы не видеть его! Побывал на Мелоди, там чары. Запомнили. Густав не доверял им. Слишком часто красные сапожки без подошв мелькали поблизости. Попасться на потеху всему Мелоди? Петь и плясать на пирамидке?! Хуже, чем похищение с неё!.. Навестил Олива, свирели отдал. Договорился насчёт, посмотреть удвоенное Впечатление. Метод ему обещали. На Техно всё-таки забредал. Делил время между ним и своими аттракционами.

Биг-Фазан, чьё второе имя Густав, едва услышав, счёл производным не от "карата", но от "карать", — а так оно вначале и было, — оказался не то, что близок по духу, но удобен, родственен ему по стилю и юмору. Изображаться не надо… Полезен, да. Технарь полудроид просто не способен быть скупым в отношении знаний! Они разговаривали обо всём, и вопросы у Густава не иссякали, а множились. Полезен и близок… Ну, до предела циничные, временность и шаткость такого положения вещей оба понимали. Но и помимо того, понимали друг друга с полуслова. И это нравилось обоим, реально — сказать половину фразы, половину слова вместо целого. Когда между людьми за короткое время возникает жаргон, понятный лишь им, что это, если не дружба?

А когда Густав узнал, что изобретение именно этого человека было его голубой мечтой и спасло ему жизнь в Гала-Галло, он ощутил даже что-то вроде благодарного почтения. Если коротко охарактеризовать приятелей, Густав был циничен и холоден, Карат — циничен и сентиментален. Тому есть живой пример.

В любимчиках при нём, ассистентом, посыльным бывал, регулярно возникая, юноша имевший малое отношение собственно к Рынку Техно, приходивший и возвращавшийся на рынок-спутник, Краснобай.

Название ироническое. Оно возникло из-за расхваливаний постоянных, преувеличенных его обитателями своих товаров и умений. Но звучное. Так что мастера не возражали. Они и про себя говорили "бай", мастер, добавив важности! Более уважительно его называли Рынок Мастеров.

Конечно, они себя рекламировали и бахвалились, ведь не в изучении их жизнь, а в реализации, искусстве и продаже. Ручной работы артефакты. Услуги. Стрижка! Бай-парикмахер, бай-сапожник!.. Изготовление, подгонка и настройка инструментов для местных же мастеров. Они считали, и регулярно озвучивали, что в отличие от Техно, "копающегося в ошмётках дроидских", — от которого они, естественно, очень зависели, — на Краснобае у них "всё настоящее". Как издревле… Уникальное… Ну, что касается цен, точно!

Не за тканевыми тентами, а в настоящих, полупрозрачных торговых шатрах. И напоказ, и чтобы удрать живо. Ведь тут же и работали, а за работой не будешь каждую минуту озираться. Процесс часто и сам имел зрителей. Тех, кому нравилось наблюдать. Удивляться. Учиться. И тех, кто желал видеть, что на самом деле руками, не в облачном мире их вещица была создана. Входной рамы Краснобай не имел, участок земли. Бутон-биг-Надира любимый рынок.

Юноша-бай, о ком речь, был резчиком с него. Рынок Техно предоставлял Краснобаю материалы, традиционные, правильной структуры, ручной инструмент, простую механику, и перебежчиков, вроде него. С благословения Карата.

Юношу звали Перл. Изгнанник. Пещерной группы он не знал, Архи Сада тоже. Бродяжка. Когда шок прошёл, а понимание необратимости утраты наступило окончательно, спустился на континент и попал на Техно, в стайку курсиков Карата. Попал — и не попал.

Они, остальные были старше, даже самые юные из них. Они пожили, рынки повидали, насмотрелись разного и наслушались. И надёжная рама Собственного Мира, испорченного, нормального, хищников и чистых хозяев, их всегда ждала. Они преследовали конкретные цели. Верней, знали какие, даже если цель — общая эрудиция в Техно. А он… Он искал дом. Звуки голосов вместо манков дроидов. Слушал всё, ни во что не вникал. Рынок вместо эскиза. Учитель вместо дроида. Который всегда на месте. Всегда откликается. Как дроид, откликается на самый глупый запрос. Чьи щёлочки улыбчивых глаз успокоительны кажущимся всепониманием… Разве трудно домыслить его себе?..

Короче, от статуса Восходящего на шаг всего удалившийся, юный изгнанник, и так-то не гений точных наук, оказался самым бездарным курсиком, неопределившимся, рассеянным, ни к чему не годным. Что Карат и изложил в собрании других мастодонтов Техно. Без колебаний, в выражениях не стесняясь, со страшной для подслушивающего прямотой… Оказывается, потеря мира, это не так уж и больно.

На Техно как раз заканчивали общую разработку, вычисления распределённые среди многих людей завершены. Время подтвердить экспериментально. Ничего особенного на посторонний взгляд, новое аморфное вещество… Мастодонты запросили у Карата человека, расходник нужен. Расходник стоял рядом, у шатра за стеной, но птичка Фавор кружила над ним. Раннее утро на рынке. Идти ему некуда, оттого и подслушал. Местные не опасались в такое время погромче говорить.

Фавор он не слышал. Но стучащий, сбивающийся Огненный Круг. Как вторая утрата, хуже. Изгнанник и снова изгнанник. Перл ощутил не страх, а огромную, оглушительную обиду. От справедливой, заслуженной оценки. Просто, он думал, что это не главное...

Он не воспользовался шансом сбежать.

В назначенное время у модулятора Перл сидел в кругу остальных. Читали площадку, бродили кругами до полудня. Учитель бубнил и время от времени бросал вопрос. Артефакт накладывал на мозаику голограммы, Карат комментировал пересечения. Всё ещё читать учились. Короткая, завершающая лекция. День сами бродите, кусики. Перл усмехнулся, когда Карат присаживаясь к ним занял дорожку, блокируя выход. Припомнил обходную… Через пирамидки настоящие, торговые, ага, Биг-Фазана и не только.

Если кто с Белого Дракона свалится в Горький Залив у тех самых холмов, возможно, но не факт, что у него в горле будет также горько. За полдень, когда все разошлись, он ещё сидел, смотрел на плитку… Ни о чём, ни о чём эти кусочки и ящерки не говорили!.. И Карат сидел, как огромное, кряжистое дерево. Этот огромный, умный человек никогда не лгал ему, и даже при нём, в подслушенном, увы. Как извернётся сейчас, как начнёт фальшивить? Желая предупредить, избавить, его от вранья, а себя от зрелища, на которое не знал, как будет смотреть, Перл подошёл и сказал:

— Карат, господин, спору нет. Я худший из них, бездарный. Ты был мне вторым дроидом. Мне некуда и незачем бежать. Видимо, утрата эскиза, как бы намёк — лучше изгнаннику бросится Великое Море и уже не выныривать. В жизни ему отказано. Так что, вот...

Густав не дослушал бы, да что, он не позволил себе попасть под такой монолог. А Карат не сразу уловил, что за дела вообще. Побыть ему тупицей, редкая возможность. Услышал, дошло. "Изгнанник?.." Он не знал, что Перл изгнанник. Да и вообще, эта немногочисленная категория людей для него на глубокой периферии. Зверушки какие-то нищие, недолговечные. Кто они, что они, чем живут… "Изгнанник?.. Несчастное создание".

Карат ответил произволом человека на произвол судьбы. Так — он не хотел. Минус на минус дали плюс. "Перебьётесь ребята. Сегодня вы в пролёте, а на днях я другого вам с Южного приведу".

Щёлочками сошлись глаза, прежним, неизменным выражением, лучики побежали на приподнятые щёки, Карат встал:

— Пошли.

Не уточнил и куда. А пошли они на Краснобай. Где изгнанник получил место для пирамидки. Тент просторный, жилой, от теней защищённый. Бежать ему, и правда, некуда, лучше за тентом, уютней. Инструмент. Сразу — местного наставника. И сердечные слова:

— Ты не бездарный, кусик. Ты забрёл не туда, забрёл и заблудился. Не держи зла, всё будет иначе. Какой же я дроид? Я не дроид, но и не кат. Будешь учиться немножко там, немножко здесь. Торговать будем к общей выгоде. Знаю, что тут у тебя всё получится.

Напророчил, не просто утешительные слова, опыт. В освоение мастерства кусик ушёл с головой. Очень скоро его уже звали Бай-Перл.

Интересно, что не сделался хищником. Мог бы сам для себя в медь, древесину, резцы, ни у кого не заказывая, с рынка не выходя, превращать людей. Нет. Причиной стал не Чёрный Дракон, очень-очень изгнанникам важный, а покровитель. Юноша уважал жизнь как таковую, смотреть на лица, слышать голоса. За работой они сливались, звуки, рыночный гул, как перезвон Туманного Моря, перекличка манков, волшебный язык, который помнил чуть-чуть, дроидский необщий… И он видел во всяком человеке Биг-Фазана, парадокс, — охотника, разбойника, друга… Не Собственный Мир, но маленькое его подобие Карат всё же подарил одному человеку, стал-таки дроидом для него. Дроидом, манок которого не замолкает, но нет и завершенья эскизу. Плохо для человека или хорошо?

Этой истории Густав не знал, она уронила бы хищника в его глазах.

"Они все немножко Мадлен..." Мелькнула у Густава мысль, едва зашёл к себе. "Как-будто по ней меряны или ею заражены. Позы, осанка… Жуткие узкие платья..."

Внешне Лести не напоминала Мадлен ничем, но, что его посетила одна из хозяек-основательниц Гала-Галло, понял сразу. Девушка с карими, шоколадными глазами в матовых, тесно обвивавших её шелках до пят цвета молочного шоколада с платиновой искрой.

Она сидела на полу перед столиком, заваленным обычными и голографическими альбомами по искусству, многочисленными, Густав скучал. Запах Техно, — там бесплатно отдали ему всю с их точки зрения, макулатуру, — остался между страниц, заложенных флаконами, кистями подушек, другими открытками… Она не смотрела их, перебирала, пропускала сквозь пальцы покрытие пола, тяжёлые шафраново-жёлтые шарики… Как песок перебирала бы на берегу Собственного Мира… Вокруг Морской Звезды по понятным причинам не развлекались на пляжах. Лести успела проверить, что пирамидка на них не поднимается. Ещё бы, тепло каждого — тепло скрытой механики, полной воды. В проём над головой тянулось пирамидальное марево, светился под ним клычок хозяйской подставки. "Предусмотрительно..." Густав проследил её взгляд, рассеянные движения тонких пальцев и подумал: "Что, галло, похоже на ваши мокрые газоны? Ты правильно поняла… Дались Марику его покатушки!.." Совпало. Его отлучка и визит галло. При нём незамеченной не проскользнула бы.

Предупреждая недовольство хозяина, шоколадная галло кокетливо помахала маленьким белым флажком, на манер сигареты зажатым в пальцах. Бумажный. Универсальный во все времена символ поражения, сдачи. Или мира, как посмотреть, в предпоследнюю, эпоху автономных дроидов существовало государство с чисто белым флагом, счастливая, не воевавшая была страна. На гербе — крокодил, правда… Ха-ха!.. Не о том… На рынке такие бумажные флажки цепляли на соломины Впечатлений, укладывая в какой-то осмысленной последовательности от фиолетового к алому через весь спектр, чтобы так и пить. Или чередуя два цвета, чёрный-белый, ради перепадов, контрастов. Соломина пустая, галло выпила, поджидая хозяина, но у неё были ещё.

Приподняв бровь и уголок рта, Густав выразил приветствие её белому флажку. Амбивалентное: "Видеть-то я вижу..." Не поворачиваясь спиной, задёрнул полог с подзором антитуманным. Один из двух предусмотренных. Чёрный. Белым изнутри задрапировал. Они срифмовались, его непростые пологи и её флажки простые, без подтекста. Снаружи потекла цепочка осведомителей. Многоступенчатая, дальше соседних звеньев никто никого не знал. До Клока и от него, до гулкого шатра над пустотами земными, откуда посыльный уже не выйдет… Дзонгу Ача нужны связные Впечатления, ужин на скорую руку.

Отложив пустую соломинку, шоколадная галло, дама-галло, — вот не скажешь, торговка с Южного, девчонка с Мелоди, именно дама, — улыбнулась ему. Прожитые века сделали её природную красоту выверенной, утончённой. За надменностью, произвольной и неосознанной гордостью галло она пребывала, как за покровом, за янтарём, в янтаре. Недоступная за ним, им же пойманная.

Соломку кладя, лёгким жестом галло провела от межбровья до стоп. Условный жест, рассчитанный на небесные просторы, читаемый с большого расстояния: "оружия у меня нет". Вместо того чтоб ответить подобным жестом или аналогичным, от стоп — до вперёд простёртой открытой руки, "я не враг", Густав скрестил руки на груди, усмехнулся мысленно: "У тебя — нет?.. У меня есть".

До последнего момента в шатре царила тишина. Свет по контуру абстрактных пятен узорами проливался внутрь… Объёмы, сложные, пресекающиеся ячейки света… И тишина. Галло нарушила её первой. Присвоила. Отняла у Густава и фантастического пространства. Он с некоторой скукой ожидал торга, клятв, легко и сложно, не вдруг читаемой, лжи. С заведомым раздражением ожидал экспрессивной формы того, и другого, и третьего, не любил...

Он редко бывал на Мелоди. Никогда не слышал вайолет. А тем более старый вайолет, времён чудного дроида, нарушителя… Вайолет на весь день и на всю ночь. Для двоих. Ай-вайолет для друзей. Для целого амфитеатра… Не мог предположить, что голос достаточен. Не гипноз Крохи. Не рык монстра… Голос, просто голос… В омут, насквозь, навылет.

— Густав… — тихо, таяще позвала Лести, певица вайолет произнесла его имя.

"Густав..." Он услышал его впервые. Серьёзно. Таким, смягчённым. Как Биг-Буро произносил "Цонг...", галло произнесла старое "ка", близкое к "ха". Хустав… Её голос таял и хвалил. С надрывом, скрытым очень глубоко повелением. Казалось, начни она проклинать, и каждое ругательство ласкало, таяло бы...

— Густав… — повторила она, в пространство световых узоров отпуская звуки, один за другим, мягко. — Оружия нету… Подвоха нету… Ты один из нас… Ты галло… Ты победитель, Густав...

Густав глубоко вдохнул, выдохнул… И понял, что ему стоить сделать вдох-выдох ещё несколько раз. "Интересно, можно ли справиться с этим, как с цветами ледяными? Замедлиться, сравняться и увидеть без головокружения, как это работает?.. Один из вас?! О, мне далеко до вас!.. Мне до вас, галло, вижу, ещё учиться и учиться!.. Хочу тройное имя, как у Буро. Лечь в мимозы… Пусть сидит рядом и повторяет до утра!.."

Всё, что требовалось охотнику, ждать заказчика. И заказ к выходу не подпускать. Притом мягко, он помнил, Чёрные Драконы есть у обоих. Заболтать, разницы нет, о чём. Перед Густавом открылся промежуток времени, когда лгать не обязательно, а молча исчезнуть, как обычно, нельзя. Грубым вороньим карканьем показался ему собственный голос. Чуть не вздрогнул, поразительные галло! Ошибочно показался, нейтральный, ровный он был, всегдашний. Планка высока, Густав же привык не тянуться, а перелетать. Как там Мадлен рассуждала, заскучает среди рыночных дурачков?..

Время пошло. Вот он, искренний, за исключением… А, пока неважно, пока совсем откровенный Густав:

— У вас отвратно, галло. В мокром, стриженом парке.

Она засмеялась, кивнув, и представилась ему:

— Лести… Я Лести, Густав...

Нарочно поставленные рядом, на её губах таяли их имена. "Да, Гутка, учиться и учиться..." Галло шла по тонкой грани: справа комичное, слева вульгарное. Две пропасти, и, сорвавшись, не подняться обратно. А она шла, как царица, уверенная, что царица, в сознании права и мастерства. Мим древнего вайолет, канатоходец Лести. Зная, что может, всегда и со всеми могла.

Она не пленила Густава. Силы равны. Но Лести позволила ему кое-что понять о себе. Как подлинное произведение искусства, сработав увеличительным стеклом, зеркалом увеличивающим. Вещь глупая, зачем она полудроидам. Мысль к ситуации отношения не имевшая, но Густав так редко заглядывал в себя… Совсем левая, посторонняя мысль!..

Густав понял, что слово "справедливо" кое-что значит для него. Отчего же понял? Перед зеркалом, сладкоголосым, тающим, глаза, как озёра подо льдом, — ты не обманешь меня, галло, они не тают! — которые отразили его, а напомнили другую галло. И осознал, чем она понравилась ему, Женщина Великого Моря, Котиничка в буром, в Красном, угли под листвой и золой… Не из-за её мокрых, водопадом обдавших его волос. Не благодарность. Прежде того, сразу понравилась, в тумане Горьких Холмов. Кроме пары грубых слов ничего не слышал от Женщины в Красном. И голос её не таял… В чертах почти резкое, сухое лицо. Угли, зола, веками теплятся, не разгораясь, не угасая… На него похоже, но… Он так бы не сказал про себя и не подумал! Какая печаль, о чём? Гнев, лёд и месть! А понравилось вот что: справедливо. Легендарная, красивая… Так сильна, и в таком опасном месте её Собственный Мир… В исключительном месте — исключительная галло. Одно к другому подходит. Заслуженно, справедливо.

— Густав, — сказала Лести, не преминув сладким голосом повторить его имя, — Гала-Галло не мокрый парк! И, видишь ли, не беседки в нём, и не коллекции в них!.. Это всё соломинка, не начинка. Возьми...

Она протянула ему соломину гранёную, чёрной патокой залепленную, с флажком чёрной фольги, из середины пучка выдернула… Взял.

И не раньше, не позже под землёй, под толстым покрытием шатра, под, южную сторону континента пронизывающими, земными пустотами образовался некий ритм… Чуткий слух певицы вайолет, мима вайолет, слух ушей и кожи, подошв и гибкой спины уловил его прежде, чем слух охотника. Рука галло дрогнула, когда брал угощение из алебастровой, тонкой руки своей, недрогнувшей. Лести послышалось то, что в каждом дожде, стучавшем по крыше беседок, им в Гала-Галло слышалось. Барабаны Дзонга. Пропали. Но Лести не ждала утешений, секунда показала: их подозрения и страхи были не напрасны. Приближающийся рокот барабанный. Даже Густав, ждущий знака, в первый момент принял их за праздник в недрах Южного, приглашённых с Мелоди музыкантов. Галло не обманулась, это не они, и не праздник. Да и вечер, время ли для плясок?

Бежать? Драться?.. Дракон против дракона?.. Галло, это гордость и самомнение, которым нет предела. А Лести, это гордость, надменность и застарелое отчаянье. Принявшая соломинку, не большая, но крепкая рука борца, — определённо борца, — тоже стала аргументом. Сквозь марево торгового шатра синел клык его пирамидки. На острие камешек. Их камешек, Лал… Выход. Без вариантов.

Всё последующее время, удивительно, не возрастая в громкости, барабаны Дзонга приближались, а охотник и галло делали вид, что не слышат их. Не замечают.

— Густав, — шёлково, бархатисто позвала галло, — пригласи меня… В твоём Собственном Мире, как гость, не словами, а рукой, я покажу тебе в превращениях суть Гала-Галло… Лал, Пурпурный Лал… Густав, мы играли ими в марблс! Пентак… Неудобно, не круглые...

Превратившись в слух, Густав ждал условленной перемены барабанного ритма.

— Конечно, — ответил он, выпил соломинку, откусив, чёрная патока приторна, а за ней калейдоскоп холодных дроидских вспышек, их Впечатление, кивнул. — Здорово… Что же вы так долго не приходили? И почему ты одна? Могли бы понять моё приглашение буквально, принять...

— Мы приняли! Густав… В Гала-Галло тебя ждут остальные.

— Не сомневаюсь.

— Ты нужен нам.

— Зачем? Кроме Мадлен, конечно, зачем ей нужен, я догадываюсь!

— Ошибка. Мадлен и послала меня.

— А я о чём?

— Не об этом! Ты приглашаешь меня?

— Конечно...

Барабаны Дзонга приближались. Он не изменил себе, столько тысячелетий минуло, а они узнаваемы… Столько раз через кошмарные сны эти ритмы врывались на закрытый рынок… Звук нарастал, не усиливаясь, необъяснимо словами. Дзонг слушал… Он не рискнул дать инструкции по расспросам, спугнуть опасался. Но раз была возможность, слушал. Вдруг слово какое-нибудь… А Кроху он спросит сам, никак иначе. Ритм не переменяя, близился, близился в нём.

— Так в чём же, Лести, преимущества вашего клуба? Если словами...

— В знаниях, Густав! В тех, что считаются общеизвестны… Превращать на основе чего? Странно тебе? Любому, кажется, ясно?..

Жилой шатёр, установленный неудачно, исправленный мастерством Технарей, без ветра снаружи обрёл тихий гул… И тут же понизил его тональность, у неё появился ритм… Не веселье, не марш… Ничего человеческого. Световые нити под тентом давно исчезли, на рынке ночь.

— Позволь продолжить в твоём Собственном Мире, Густав...

— Конечно.

"Любопытно, концентрация главное в превращении… Какие ещё секреты? Да мало ли… Я Восходящим давно баловался, с тех пор и не превращал. Когда с драконом распрощаюсь, пригодится..."

Барабаны Дзонга стояли вокруг шатра чужим войском. Туманным, подземным. Ширилась ночь. Густав отметил, как опадает немного подзор тента, расправляются складки, он отсыревал. Барабаны стояли стеной, новые к ним прибывали. Осада. А в крепости ни бойниц, ни окон, ни башенок для обзора. Скоро Густав должен уйти. Ритм не менялся. Пора бы.

— Жить в Гала-Галло, — неизменившимся, шёлковым голосом задумчиво Лести повела рассказ, — всё равно, что в ромашке. Ты видел ромашки? Середина невелика, а лепестки достигают пределов известного. Всё, что нам надо, это покой. Суди сам, сколько прожили бы мы там, не выходя, если б не умели обращаться со временем? Иначе, не как на рынках, укрощать его… Расправлять и складывать его крылья… Время — Белый Дракон… Приди в покой и останься в нём… Ты будешь возвращаться к нам с добычей, комодо, пока тебе самому не наскучит небо и рынки… Ну что, продолжать? Мы улетаем к тебе?

— Конечно...

— Посмотри, — Лести дала ему соломинку с белым флажком, козырь.

Густав выпил. И смысл не пустых слов шоколадной галло приоткрылся для него. Нехвастливых, истинных слов. Впечатление краткое, тоже дроидское, калейдоскоп вспышек тёплых. Незаурядно… Оно… Функция!

Оно догнало предыдущие, уже и забытые, а догнав, перемешалось… Элементарно, без морской, солёной гадости, без хитрых оливок, открыв Густаву его Огненный Круг. Как-будто фонарь проглотил. Пока перемешивались, они осветили всё накопленное: Впечатления рафинированные и нет, краткие, длинные, старые, корни, оставшиеся от выпитых очень давно… И мутное что-то, кружащее среди них, рывками от одного к другому, Гарольд… Он это сразу понял… Фонарь, светильник памяти. В любое пальцем ткни и на основе его превращай! То есть, не секундами Впечатления ты владеешь и не фрагментарной памятью человека, а всем выпитым, до детали, до штриха. Так воплощают эксклюзив. Зрачки охотника и грабителя расширились. Связка соломин, убранная в колчан Лести, предстала тем, чем являлась, драгоценностью, сравнимой с Лалом! Галло заметила его восхищение, немного ребяческое. "Подлец юн, но он быстро соображает..."

— Да, да, я понял. Но как же ты гостьей продемонстрировала бы? Ради пробы, это я должен быть гостем.

Галло бархатно рассмеялась, поворошила солому в колчане, флажки отличающиеся, серебристо-белые:

— У нас много секретов других. И других сокровищ, — указала на багряно-чёрные. — Летим?

— Конечно.

Выдержка галло. И самомнение галло. Древний барабанный ужас она слушала, не подавая виду. Ритм изменился.

— Как узок выбор для обычных людей, ты замечал, Густав? За рамами ограниченность, вне рам обусловленность… Один приходивший к нам, он создал мир-город. Разве город это, где люди? Как там жить, как в опустевшем городе или огромном доме? Ни то, ни сё… Чем закончилось — рынком в ущелье, оливковой кожей… Впечатлениями торгует… Впечатления обрывочны, фрагментарны… Ты думаешь, коллекция, это соблюденье тематики? Густав… Коллекция, это когда так подобрано, что глоток за глотком, год за годом ты наблюдаешь один и тот же город, настоящий… Более того, жизнь одних и тех же людей в нём, нескольких поколений… Вот что достойно называться коллекцией, Густав. Жизнь не за рамой и не на пыльном материке. И не в стриженом парке, Густав!.. Вернее — там, там и там… Где тебе угодно. Соглашайся. Через твой мир в Гала-Галло — и минуты не пройдёт, как ты получишь ключ от города… Рим?.. К примеру. Ты зайдёшь туда. Не на глоток, а жить там остаться… Жить за всех. За каждого, кого сохранило Впечатление. А когда-то и дособрать, досмотреть… Предела нет… В обе стороны летает Белый Дракон времени… Нет предела судьбам, деталям, пребыванию, возвращению… Согласен?

— Конечно, — ответил Густав.

Зашёл в марево шатра и она подошла. Запрокинул голову, мощный Белый Дракон навстречу его зову пал со свистом крыльев, подхватил. Густав качнулся чуть-чуть, наклонился с его спины, руки не протягивая, и сказал:

— Конечно нет, Лести.

Белый вихрь скрылся. Потемнело. Лал на пирамидке горел тёмным пурпуром. Галло смотрела на него. Под босыми стопами подрагивала земля. Лопались тёплые шарики, остывали. Водой океана начинали сочиться и лопались. Их заволокло серым туманом… Тенями… Полог не откинулся в шатре, зачем… Дрожь галок в тумане нахлынула снизу, и звук барабанов переполнил тент… Не видно ни черта, только Пурпурный Лал горит сквозь мельтешенье… И голос… Морское, гулкое "ооууу..." раскатилось под барабаны...

— Цонг?..

Тишина… "Дун-шшш-дун-дун"… — плещется, шипит берег морской… "Ооууу..." — вздыхает за ним беспредельность моря.

— Цонг, сопровождение неуместно. Если ты хочешь последний вайолет, дай нам тишины.

В шатре Буро из земной сырости восстав, Дзонг бросил отрывисто на следующую ночь, что надо бы рассчитаться с охотником. За первую удачу.

— Оуу, хороший ловец… Признаю.

Удар. "Галло, я считал вас умнее..."

Буро вздохнул, сощурился:

— Что ж… Кроха один раз уже проигрывала ему.

"Надеюсь, ты удовлетворён? — горько подумал он. — Узнал, что хотел? Было чего узнавать?.. Где мы, а где дроиды… Их тайны останутся их тайнами. Смирись, Цонг..."

— Кроха? — Дзонг прикрыл и стремительно распахнул, страшные, своим ритмом живущие глаза. — С чего ты взял, Надир?.. Ооу, сейчас верю, что не играешь против меня, за них… Минус один, Лести...

— Лести?!

Два чудовища схлестнулись в упор немигающими глазами. Надолго… Дзонг дёрнул плечом, попятился и утёк… Глыба чёрного льда впиталась в пустоты земли.

"Лести?.." Отколотый угол спинки кресла впился в руку. Буро перевернул ладонь, блеснули огоньки дроидов под зеленоватой кожей. Наблюдал, быстрые… Салют, фейерверк под кожей… Где мы, а где дроиды, что им до нас? Лести… Он сел в кресло и опустил эту ладонь на стол. Тяжёлый, карточный, стол из-под Гига Вирту. "Крак!.." — сделал стол, кремень, цельный, красно-коричневый и не сломался. Четырьмя ножками ушёл в землю. "Крак..." обсидиановые примеси. И плита столешницы тоже ушла в неё, с пылью осталась вровень. Биг-Буро сидел теперь не за столом, зато с каменным ковриком под тяжёлыми, изуродованными ногами. Лести?.. Прощай, Лести… Густав-ты-не-человек".