Глава 114

Глава 114.

"Вот и будь после этого хорошим!.. Провальная стратегия, ненадёжная тактика, всегда знал..." Густав усмехнулся. По удачном завершении не самого лёгкого дела, когда чёрный великан и подруга схватили Селену, как Тропку гонщики, раньше, чем успел проявиться её Белый Дракон, глаза Мурены полыхали зелёным пламенем. Испепеляли его. Гнева в них только прибыло.

С галдящей компанией в Архи Сад он не полетел. Зачем? Чего Густав забыл там… Обменялись с Бестом рукопожатиям и разлетелись в разные стороны.

И сразу к Буро не захотел. Чего он, как привязанный? Смеялся над такими, которых обуславливают предметы их собирательства, и незаметно для себя стал таким. После, завтра-послезавтра. Награда его ждёт. В чём можно быть уверенным, Бутон-биг-Надир и Южный — не отторжимы. Разве, на континенте образуется рынок ещё крупней!..

Густав устал, но сильнее усталости был переживание мягкости и тишины. Дней десять подряд, когда полудроид полудроида из объятий не мог выпускать даже на время недолго сна, не мог рядом посадить или поставить, подействовали так… Как общество Дрёмы на Гая… Комодо стал мягкой, подтаявшей, пластилиновой ящерицей… В преподробных деталях они обсудили судьбу окружавшего их мира, преобразования ждущие его. И о бывшем хозяине умница Селена речи не заводила, нотации закончились, всё ясно и так. Пирамидка — завершение ситуации для охотника, но Густав, не знавший примирений до этого момента мог только удивляться тому, что вот — ошибка его жива и здорова, и не исчезла из поля зрения, наоборот возвратилась, и тем не менее ситуация отпустила его, полностью завершённой ощущается… Хорошо, правильно завершённой. Густав приписал эту оценку ждущему их сотрудничеству на Техно, и всё такое, эту лёгкость и мягкость освобождения.

Вышли… Обозрев суету за рамой, Густав и недавнее прошлое окинул свежим взглядом. Оказалось с коллекцией он до смешного дико спешил! Как будто мог опоздать куда-то...

Он смеялся над своей поспешностью, а сам пикировал над Техно! Как будто мог опоздать! Приземлился, скатился с дракона… До Пан-Квадрата добежал… Нет Карата!

"Отсутствует господин Карат третий день..." Чёрт!..

Хан-Марик легконогий, позванивающий ножным браслетом очутился за спиной чуть не с первых шагов за рамой Южного… Но Густав никого не вёл, не охотился. Сопровождать нет надобности. Свернув на перекрёстке, Густав притормозил. Поравнялись.

— Как Лал призовой, — спросил он, — как, Марик, хозяйство?

— Путём. На месте. А ты? Успех?

Одним уголком рта дёрнув заносчиво, Густав усмехнулся: а то ж!..

— Куда бы нам направится, Маричка? Дома порядок… А не пойти ли нам, — подсчитал дни в уме, — на правое крыло?

Удивлённый немножечко, Хан-Марик выслушал, чего там происходить должно, и кивнул. Но сначала они переоделись.

Происходило вот что, и со временем Густав не просчитался...

Один из тамошних набирал команды в ученики. По конкурсу. Совмещая приятное с полезным. И ставки, и зрелище, и ничего фатального. Зрители ставили на специфику групп, кого куда возьмёт. Поединки короткие, им же и прекращались, едва определился. Претендентов много, зрителей ещё больше! Отлично. Мирное развлечение для правого крыла.

Сард, он был состоятелен, попасть в его ученики значило гарантированно прожить год-два, если, конечно, принимать формальные вызовы, а не ввязываться в уличные драки определённых рядов. За поединками он следил, имел право и богатство, чтобы их останавливать. "Право" обозначает в данном случае, что борцу сопернику или его покровителю лучше остановиться, когда просят… И откуп взять… В их же интересах… Эти год-два они только учились. Сард не зарабатывал на них.

Набирал группы Сард, движимый тем же, чем Дабл-Пирит, интересом образовать, выточать новый стиль… Смутным, интригующим предчувствием, что должно взрасти однажды что-то помимо очевидных, старых тенденций...

Подобно Карату, радеющему за развитие Техно, он выбирал не самых сильных, дело наживное, а самых оригинальных и чокнутых! Характерных. Сообразно темпераментам они попадали в несколько групп, где ожидал зачаток некоторого стиля.

Борец из группы кочевал и набирался опыта где ему угодно, по облачным борцовским рынкам под свою ответственность, избегая лишь поединков другой группы того же Сарда, их он даже не смотрел или не смотрел нарочно, регулярно. Половину времени гулял по свету, вторая половина отдавалась поединкам внутри группы, дружеским, обмену опытом, кто чего видел, кто чего придумал. Второй год заканчивался сериями боёв между его группами. Дружескими тоже. По итогу их борцы победители из группы, проигравшей по сумме боёв, переходили в группу победителей. Проигравшие отсеивались.

Сард искал не просто оригинального, лучшего! Усреднённое получая в итоге. Нет, у его ребят имелось много замечательных находок, приёмы, связки. Звёзды среди начинающих борцов вспыхивали иногда. Но не глобальный прорыв.

Как говорили Сарду друзья-приятели, за букетом соломок и марблс коротая время: "Да что тут можно изобрести!.." Они откровенно зарабатывали на покровительственном страховании, выбирая ординарных и сильных: девять боёв он выигрывает и делится, с десятого выкупаю, не разорюсь. Самый частый и гадкий способ предательства на правом крыле: кинуть, не выкупить с этого, условно десятого боя… Популярность же Сарда, преданного борьбе как искусству, которую отражало и количество претендентов в ученики, объяснялась как всегда — репутацией. Он своих мальчиков не бросал, расставался честно. И бывшим ученикам покровительствовал.

Неудивительно, что вельможа Сард имел много друзей на левом крыле, и часто его насовсем туда зазывали. Причём… Вир не звал, главный Вир… А Гули, фазаний лидер, — смешное имя, да, Голубок, — бессменный, не замеченный за тренировками, и не знавший поражений, загадочная личность, звал… И борцы от Сарда же туда перешедшие, и местные звали, Агат… Говоря, что на левом, очевидно, ему место. Сард возражал: "Если вам нравится то, что я делаю, почему хотите, чтобы я перестал?.." Возражал, когда поддевали его: "Скажи, душно у нас для тебя? Тесно хищнику в рамках? Разбойнику с облачных рынков?.." Намекали на его прошлое. "У вас просто песня!.." — не вёлся на это Сард.

Агату однажды ответил, в печали, потерял борца, да ещё и должен отомстить, обязан… Агат звал его в очередной раз, к ним, утешал, попросту. «Спасибо, друг, не пойду, на правом останусь...» Сказал при расставании, хлопнув известным, братским жестом по колену, когда одна рука с ладони другой соскальзывает: «Добро надо делать, где оно неуместно… А то будущее не наступит». Так что он не совсем чтоб простой человек, вельможа, борец, нераскаявшийся хищник Сард.

Первый отборочный день Густав с Мариком пропустили. Второй в разгаре. Всё шло своим ходом. Взнос за попытку маленький. Сард лишь тем и выделялся, что вставал прекращать затянувшиеся поединки. И "маркировал" соперников, перераспределяя.

Густаву требовалось что-то такое. В шатрах своих игровых засиделся, после пешком находился. Теперь или гонки или потасовки! Для прогулки в тех рядах правого крыла, где приветствуются вне-шатровые, уличные драки он был недостаточно собран. Тут — самое оно, да ещё Хан-Марик за страховку.

Продолжать — вряд ли, даже и выходить в последний отборочный круг Густав не рассчитывал. Но, откройся такая возможность, симпатичный ценный подарок не даст огорчится устроителю.

Сардом была заявлена готовность содержать два года четыре группы по двенадцать человек, затем соревнования, и ещё год — две из них образующиеся. После — финальные бои. Нормальная схема. В этих, общих чертах.

Дальше пошли причуды богатея и одновременно — точный расчёт опытного устроителя забав.

Требований по специфике отбора Сард не указал никаких. Делайте ставки! Гадайте!.. Указал цвета, именования четвёрок: Олимпик — это вид светлого золота, Чешуя — это вид тёмного серебра, Пать — это не от соков древесных, то «падь», и такая группа уже была, а от патины на обсидиановых камнях, редком явлении, мох, цвет матово-зелёный на глянцево-чёрном, и Пена — это, соответственно, белый, полупрозрачный цвет.

Все четыре у полудроидов в целом и борцов в частности вызывают широкий ряд ассоциаций. На какую ориентируется Сард? И в чём может проявиться она? В чём угодно. От способа входит в бой до телосложения, от темперамента до оружия простирались возможные варианты.

А способ "маркировать" был бесцеремонен и вполне уместен на карнавале, где он распорядитель, и нет межсобойчиков, личных счетов. Прерывая схватку, Сард одаривал мордочки краской одного из упомянутых цветов, пальцами, широкими полосами! Стирал прежнее, когда места не оставалось, добавлял один или несколько цветов. И как ему угодно тасовал их, размеченных, дальше.

Краска пахла приятно, свежо и холодила, была густой, не стекающей. Ближе к перерыву, обещающему много холодной, бесплатной воды связных Впечатлений, от жажды у борца возникало порой искушение в захвате лизнуть мордочку напротив! Хорошенькую и азартную, измазанную!.. И да, хищник правого крыла, Сард брал хозяек в ученики свободно, казалось, даже предпочитал иметь девушек некоторый процент.

Благодаря столь скудному набору ориентиров и широкому полю догадок ставки вначале отборочного турнира были высоки по одной причине, ближе к завершению — по другой. И тоже высоки! Сначала ничего не понятно, в конце, и круг уже и признаки есть, но тем нежданнее удачи и обломы. Кто-то умазан всеми цветами, кто-то одним… Кто-то выходит против борца с такой краской на мордочке, против какового Сард ещё не ставил его. Вельможа опытный шоумен.

Переодеться Густаву с Хан-Мариком требовалось уравниловки сардовой ради. Приходили все одинаковыми, под виров. То есть, почти голые. Кто предпочитал оружие, брал его открыто, можно в одном украшении или в волосах. Марик не имел, и Густав не взял.

Шумно, пыльно. Динамично и весело. Куча борцов на втором отборочном дне, устать не устанешь, но и заскучать не удастся.

Густав поймал себя на том, что отдыхая, в перерывах, на чужие поединки глядя, смотрит не по делу, не как борец, а присматривает красивые, рельефные тела для своего игрового шатра. Для боёв-кобры. Привык уже, не вольным, гуляющим, охотником видел себя, а вельможей. Плохо, не гут...

День прошёл, вечернее угощение — много холодной воды! На ночь не расходились, сухой сезон.

Эта площадь правого крыла, освобождённая от шатров до утра, превратилась в филиал Мелоди. Озаряемый сигнальными звёздами… Спиральными, прямыми, распускающимися лепесток за лепестком… С шипением, с грохотом фейерверка разбрасывающими лучи… Чтобы до утра собирать...

Капри, козьи пляски шли через один! Через одну песню, через один замысловатый хоровод, начинал скакать хоровой буйный, незамысловатый, распугивая людей с ними незнакомых. Фууу!..

Но разбежавшиеся мигом собирались обратно. Среди завитков серпантина, звёздного конфетти по пыльной земле рассыпанного общее что-то пропеть, чью-то руку накрыть на груди, а свою отдать на этот лишь танец. А может быть, и на следующий… «Хоть бы Сард выбрал тебя завтра, красавица, не место тебе без покровителя на правом крыле...» — «Да кто первый выдумал эти козьи брыкания?!» — «Ха-ха, разойдись, догоню!..»

Бездна светозарная фейерверков, словно копили год… И с нежным свистом влетают, щебечут, поют… Зрители гуляли, борцы отсыпались!

Так же провели и следующее утро до полудня.

Затем Сард уже сосредоточенно отбирал и отсеивал. Хан-Марик от себя и от Густава вручил ему по коллекционной бутылке "башенке", именной, то есть связные Впечатления подобранные каким-то мастером, пьющиеся подряд через соломку, по "этажам башенки". Вздохнул, принимая, хороший подарок. "Не за что!.. — сказал в ответ на выражение признательности, он же заработал на них… И распрощались. С неприкрытым сожалением Сард проводил глазами Хан-Марика, вымазанного краской всех четырёх цветов, не проявившего и десятой доли своей силы.

Густав был мазан Патью и чуть тёмно-серого серебра. Зелёные, мелкой обсидиановой пылью блестящие усы расходились по щекам до ушей, вертикальные серебряные полосы на скулы и через глаза на лоб… Марик ещё красивей! Два ненормально усатых кота они глянули друг на друга и расхохотались! Очутившись в "нормальных" торговых рядах, полуголые, пыльные и усатые. Для Густава первый опыт в вировом обличье и подраться и погулять. Несолидно!..

Рыночные полудроиды, беспокойные, с каким-то внутренним изъяном или наоборот преимуществом перед затворниками миров, исподволь, сходом времени образовывали общую культуру с выделившимися основными чертами. В ней людей укрытых с ног до головы, носящих вуали, маски и полумаски постоянно, не сходящих на Мелоди с дракона, не отдаляющихся на Южном от своего шатра, гораздо больше чем везде-гуляк, открытых и внешне. Одежда достигает двух противоположных целей — выделиться и обособиться. Но статус и популярность связаны с открытым лицом. Что бы оно ни значило, безбашенный он, опасный, честный, имеющий сильных друзей, статус полудроида, это открытое «вот — я!..» А роскошь — с обнажённым телом и украшениями на нём...

Густаву — непривычно, что-то дурацки-средне, будто в дешёвой рисованной маске. Хотя его-то до самого полога в таком виде никто бы не признал! Но не тянуло разгуливать в таком виде. Предполагалось, что Марик возвращается за игровыми шатрами смотреть, а Густав… Рама Южного — вон, рядом...

— Ух! Теперь через тучки до дома — умыться!..

— Приглашаешь? — бросил Марик как обычно, и раза не пропустил.

Это стало чем-то вроде "пока, до встречи". Поначалу, на заре знакомства напрашивался, со временем перестал.

Густав остановился. А что? Впереди Джокер. Господин Сома. Срок окончательного расчёта… Нет, Густав не планировал остаться без дракона и на день раньше неизбежного. Но почему не пригласить...

Расчёт… В какой форме? Обязан Господина Сому спросить. «Что если Маричке продолжить существование чем-то с виду живым? Потенциально живым… Страусом в песках расхаживающим?.. Зверьком с картины, куницей?.. Горностаем?.. Чем-то поярче… Красной, огненной куницей, Лиски-намо?.. Тьфу!.. Придёт же такое в голову!.. А не напускное ли твоё безрассудство?.. Проявится ли она там, где бесполезна твоя сила?.. Всерьёз ли ты, Маричка, набивался в гости всё это время? Сейчас мы и выясним!..»

Густав простёр руку на вход с Южного, словно не "из", а за раму приглашая, и качнул головой:

— Полетели.

Зря сомневался. Серые глазищи Хан-Марика сделались абсолютно круглыми, как у совы!.. Да такими и остались… Но не переспросил, решил, если послышалось, само обнаружится!

Поменялись местами, ха-ха, Густав спешил за его плечом пыльным, серебряным, пробираясь к раме!.. «Серебряный, и я не лучше, ха-ха, не угнаться!.. Смешной Марик, придурочный, без тормозов… Не лицемерил он со мной… И что они все увидеть надеются в пустом, испорченном мире?! Интрига, дроиды светлые!.. Сад на месте Центрального, это, да, невероятное преображение. А ко мне, из пыли в песок?.. Маричка, Маричка… Хан-Марик… Пускай погостит...»

"Делегация что ли к кому?.. Откуда столько народу?.." Пробирались, от них сторонились, отряхивались… Густав догонял, отставал и смеялся про себя: "Сила сокрытого!.. Эльдорадо ожидается там, в испорченном мире? Сокровищница комодо?.. Ну, Марику-то любопытство простительно, ни в каком Собственном Мире он не был, наверняка. Чёрт, жаль!.. Передоговориться, поторговаться с Сомой? Да он меня засмеёт. Предложить Пурпурный Лал? Да на что ему Лал, он хочет жить спокойно… Не выгорит у меня, придётся отдать Маричку. Жаль отдавать, но придётся… Кстати о Лале, Шаман мне больше не нужен… Не нужно такое скопленье одних и тех же людей. Вот люди!.. Насколько теперь важна им пурпурная приманка?.. Что измениться если на место Лала соломинку положу, патокой залепленную? Ничего не изменится. Ни-че-го! Даже больше интриги!.. Я предоставил им только место и злую идею. Сами тянуться, платят, чтобы зайти туда! Или оставить им?.. Для себя же хочу… Стол карточный, и не там, на задворках. А там, для виду… Проходное что-то… Напротив чего, жить спокойно, не переставлять же шатёр жилой. Без борцов и трагедий… С Шаманом можно расставаться, Биг-Фазана обрадовать. И придумать новый аттракцион. Не глобальное что-то, не как Сард. Он расчётливый, Сард, умный. И на виду вроде, и всё по касательной, всё слегка… Мог бы иначе, иную собрать команду..."

Карат однажды, на свой богатый, давнишний опыт ориентируясь, сказал Густаву:

— Нетрудно подмять правое крыло, а, с него начав, и целиком Южный. Набрать команду, тренировать как небесных борцов, и там, на облачных рынках, где полоса препятствий. Где каждый шаг — как против течения. Удар — как сквозь толщу песка. Где луч тени ядовитой прыгает, бесится не хуже вашей Секундной Стрелки, учит быстрей и больней. Там сардовским подходом обстругать из лучших костяк. На материке им не будет равных.

Густав очнулся на излёте паузы, её не заметив:

— И что?..

Чувствуется, недоговорил. Но Карат считал, его мысль ясна:

— Что?..

— Ну, да. Почему вы, ты или он так не сделаете? Власть...

— Именно, что власть. Ненавидеть станут. Практически сразу. Хоть ангелом будь! Едва устоится власть, её немедленно начинают ненавидеть, закон природы! Разбегутся, по норам морозиться станут...

— Помилуй, к могуществу липнут, льнут! Примазываются!

— К богатству, вельможный курсик, к брызгам летящим от...

— А ты прежде, Биг-Фазаном...

— …одиночкой! Я неуёмный одиночка был, ненависть, это другое, меня просто боялись!

Густав вспомнил, следуя за Ханом, то теряя из виду, то находя, и кивнул мысленно, согласился. Группировки лишь для игр годятся. Власть — для покровительства. Сард устроился в высшей степени ловко. Да и одиночке никак нельзя без тайны, и без наглядных слабостей, без поражений.

Очевидность принижает особость. Корона на голове. Парча, скрывающая ноги-тумбы, топанье не скрывающая, всё это снижает пафос. Во всякой демонстративности есть элемент самоиронии. Про Бутон-биг-Надира Густав сейчас лишь задумался: "Буро мог бы тщательней и успешней скрывать печать Великого Моря на нём!.. Даже он нуждается быть очевидным. Предсказуемым, добреньким!.. Он всерьёз ненавидит меня… За что, интересно? Вроде не схлёстывались. Не понятно, не гут..."

Насчёт, ненавидит, точно. А насчёт, печати Великого Моря, нет, тщательнее не мог бы. На пределе.

Существуют ведь с давних пор и борцовские, — фазаньи, вировы — "Своды", философии и кодексы. "Сведённое и стенами, — опорой, — являющееся". Чтоб не сносило крышу! Отсутствие письменной традиции пошло в данном случае на пользу. Определения ёмки, сжаты, афористичны. Образны порой излишне, в широких границах интерпретаций.

Образовались как таковые Своды в процессе обособления левого, не так давнишнего, крыла. Карат упоминал, что задолго до того, когда хулиганы, не называясь борцами, искали друг друга, как соперников, как приключений, кочуя в небе и по рынкам, когда и кулачный бой не отделился в своё течение, попытка захвата власти была. И со стороны как раз тех, кто станет подлинными фазанами. Ими двигала не жадность, как они заявляли. И не властолюбие, в чём пытались убедить себя.

Фазаны "солнечные", они не признавали отододи, технических приспособлений, узлов, рассчитанных лишь на затягивание. Не признавали душения после ударов, требующих времени регенерации, ударов по глазам. То есть, они были "хорошие", "солнечные" фазаны. Без иронии! Своды их тоже. По сути, правила левого крыла, его будущих законов. Но эта "хорошесть" им нисколечки не помогла!

Фазаны — хозяева рядов…

Порядки простые. Налог маленький… На спокойствие. Подставные гуляки-фазаны, провокации грабежей. Вызовы, которые нельзя отклонить. Посмотреть, что в постоянном шатре за торговец. И торговец ли...

У них была такая здравая идея...

Пример того, что абсолютное неприменимо к частному, обобщение отношения не имеет к обобщаемому, а просто выходит наружу, в другую систему координат, живёт там, среди равновеликих ему категорий...

Идея в том, что заранее известные правила игры, любые — чудовищно несправедливы. Несправедливы и общие для всех. То есть око-за-око, такого типа. Что, решает всегда нападающий? И хоть у полудроидов такое невозможно, но как быть с уже одноглазыми людьми? Говорило в них полудроидское свободолюбие и ненависть к обозначенному словами будущему! Вылилось в одну фразу: произвол в ответ на произвол. То, что мы декларируем — наше дело. То как вы реагируете — ваше дело. Никто ни на кого не обижается.

Торговец, отказавший фазану в маленьком подарке, особых проблем не получал… Отказавшийся от поединка уличный разбойник? Уже хуже, ему будут предлагать вновь и вновь… А пойманный на грабеже становился известен всей группе, становился игрушкой для всех. Ходить по Центральному для него теперь проблематично. Не свирепые по характеру группы, они устраивали то, что называется простым словом травля. И непоследовательность этих «солнечных фазанов» пугала народ больше всего. Выход — как всегда, во все времена, — присоединение к группе.

Ничего дурного. Принципы похожи на левое крыло Южного… Но… Организовывался-то новый порядок — ими. Поддерживался — ими. А правого, ныне вольного крыла, как бы, — не должно вовсе быть!

На первых порах сорганизовались «солнечные фазаны» без заморочек. Им как бы нечего было делить поначалу. Ряды? Время дня на шатание по ним?.. Обязательное или как?.. Сеть на рынок набросили легко. Ну, легко, означает, часть рыбок разбежалась, часть подчинилась для виду. Кто-то был согласен с ними.

А дальше всё пошло предсказуемо плохо. Наперекосяк. Кто способен контролировать огромный Центральный Рынок? Просторный был, не то, что Южный. Грабежей и уличных хулиганов опасались в неурочные часы, да в кривых переулках. «Солнечных фазанов» — стали бояться во всех углах. Избегать. Исчезновение с пирамидок и гибель в поединках некоторых "солнечных" ожесточили их. Врагов стали искать целенаправленно и упрямо.

Началась скука. Пошли грабежи с их стороны. Они не заявляли обязательств не грабить! Особенно в порядке наказания, штрафов. Предупреждения. Пошла внутренняя грызня. Под конец они больше следили друг за другом, чем за порядком. И когда потихоньку да поодиночке стали возвращаться бежавшие с рынка… А не все из них прятались в Собственных Мирах, некоторые набирали опыт и силу, "солнечным" не поздоровилось...

Ну, а так как узурпаторы были прото-фазанами, с поражением их укрепилась и возросла философия противников, будущих виров. "Три кольца", три свободы "от"… Одежды. Оружия. Обстоятельств. Расширение такое… Обстоятельств в смысле и навязанных извне условий, и страха. И отсутствия того же — оружия, одежды. Вир всегда вир, в любой ситуации. Бесстрашен и открыт.

Даже клятвы не отнимать жизнь на нынешнем левом крыле у них звучат по-разному.

У фазанов — обещаю раз и навсегда. До смерти. Перепрыгивая все завтрашние дни одним фазаньим прыжком.

А у виров — обещаю помнить во всякий момент. Всякий день. Вир принимает это решение не для себя, а для каждого нового дня и противника, при каждом новом вызове вспоминает. Свободно принимает обет, каждый раз заново, не связанный даже своими прошлыми решениями.

Собственно, Карат изложил всё это мимоходом, ради одной фразы, что запала ему.

Уже противостояние позади, кто выжил, перемирились. И двое в большой компании из противоположных лагерей, Вир, тот, что теперь главный на левом, и один из «фазанов солнечных», феноменальной отвязности птица, с неба вернувшись, вспоминали прошлые дела.

Косточки кому-то перемывали по делам текущим… "Солнечный" сказал, что не верит в его благие намерения. А Вир сказал, что полностью верит, но вот в чём дело...

Их, фазаний костюм назывался "пёрышки" или "плащик". Уменьшительное, в шутку, в насмешку...

И Вир сказал, что если "плащик" белый, кто же поспорит с тем, что он белый, когда оно видно. Но у каждого белого пера не больше его и не меньше лежит тень на обратной стороне. А если перевернуть, то на другой стороне образуется… К какой клятве, к которому слову в принципе не приставить "не"? Друг — недруг, люблю — ненавижу, «солнечный» фазан — не? Обещаю — не? Какое слово не допускает этого?.. "Солнечный" засмеялся:

— Ну, разве сами они: да и нет!.. Хотя… Да, нет… Нет, да… Ха-ха, безнадёжные попытки!.. Друг-враг! Враг-друг!.. Долго ли!.. Время — вот что не допускает этого! К молчанию — нельзя присобачить "нет"! Закрыть рот, сказав одно из двух!

— Вот именно! — указательный палец в небо уставил Вир. — Молчание, нагота. Ваши воинственные крики громки, пёрышки красиво блестят, и плащики красиво развеваются, и сколько можно нашить на них знаков отличий!.. Но изнанка объединяет всё. Тень. У всех одинаковая, неизбежное эхо. Поэтому я предпочитаю голых людей. И молчание. Чешуя примыкает плотно...

— Змея! — резюмировал фазан.

— Курица! — откликнулся Вир.

— Курица, червяк?!

— Попробуй, клюнь! Чего клювом впустую щёлкаешь?..

Их девушки, фыркнув, покачали головами. Они дружили крепче и давно. Прошедшая войнушка задела всех, кого косвенно, кого прямо, опасность новой размолвки пугала...

Давние дела. Густав задумался, а кто он сам по стилю, как охотник? Как борец — фазан. А варан комодо, зверь ящерица… Скорей вир, без планов, принципов. И антураж не главное. Так думал… Гад он ползучий, это конечно, но никакой не вир.

Тучек не встретилось им, кругалями летать не хотелось, когда уже виден Собственный Мир.

Хан-Марик стоял на входной раме и держал её. Крепко. Так, будто собирался оторвать и унести. «Чучело!.. Ужас Южного...» В одной лишь набедренной повязке, ноги расставлены, руки раскинуты, железные, пыльные, блестящие, изумление с мордочки так и не сошло. Полосы от размашистых отметок Сарда слились. Бело-золотая, серо-серебряная, в разводах зелёной Пати рожица. Серьёзная, недоверчивая, с круглыми глазами… «Неужели задумался о безопасности, о жизни своей, чумазый Маричка?..» Не, явно о чём-то другом...

— Па-пам!.. Заходи!..

Густав простёр приглашающую руку и увидел, как водной гладью беззвучно дрогнуло зеркало рамы, невидимая и непреодолимая преграда. Хан-Марик словно вынырнул сквозь неё на другом берегу. Краткий слегка торжественный момент… Следом пошла такая чехарда!..

— Пить у меня нечего, сходу признал Густав, представления о гостеприимстве у полудроидов в крови, а запасливость нет. — Кроме воды, ха-ха! Обычной воды, фонтан внизу, это есть.

— Я — гость, я — гость в мире… — несколько раз прошептал Марик, осознавая этот факт, и закончил невинной, быстрой просьбой. — Гус, можно я превращу себе немного золота? Из песка?.. Вопрос...

— Ха-ха, не вопрос!

Хан-Марик зачерпнул пригоршню, нахмурился в неё, как получил оттуда смертельное оскорбление, и помахал рукой вверх-вниз. Безрезультатно. Насмешив Густава ещё сильней!.. "Похоже, на континенте он и раз не воспользовался властью левой руки изгнанника!.. Чудовище Маричка, странное существо!.."

— Левой! — воскликнул Густав. — Наоборот пересыпь!

— А!.. Ага...

"Смех, да и только..." — успел подумать хозяин...

Мир его вздрогнул, земля его подскочила, как марблс при ударе рукой по столу! Их подбросило, и в небо вырвался от песчаных барханов яркий блеск, запылил свет дня. Кружился, метался, блёстками медленно стал оседать… Золото...

— Марик! Хан, чёрт! — Густав толкнул его, хохоча, озираясь в бешенстве. — Демон неморской, о чём ты думал?! Чего т-ты наделал?!

— Во-вот… — ответно заикнулся Марик, протягивая сквозь пальцы утекающую пригоршню, выросшую в объёме один к одному. — Н-не знаю почему так получилось...

Лизнул прилипшее к ладони. Похрустел. Золото с песком...

— На чём ты сконцентрировался?!

— На п-песке...

— О-ррр!.. До чего же мне не везёт с гостями!..

Марик быстро оправился от шока пробного превращения. Неудачного… Но свершившегося!..

— Брось, Гус, не переживай!.. Чего? Повыше стоим, да разве небо кончится?..

— Терпение кончится у меня!..

Густав обернулся к особняку, видневшемуся в низине. Далеко. Сквозь опадающие блёстки, легче и мельче песка… Вспомнил, сколько боролся с мариковыми золотыми рукавами и воротом… А тот мановением руки узолотил весь его мир!.. Чёрт!.. Один сто в его пользу, игра окончена!"

Масляные и в блёстках… Шагать до фонтана?.. Если там вымыться, будет плавать всегда..."

— Маричка, — вкрадчиво, осторожно спросил Густав, — а ты понимаешь дождик?.. Видел дождик когда-нибудь?.. Берёшь золотинку на ладонь и делаешь помыться… Над нами, ладно? Не по числу песка, а то снесёт нас ко всем чертям, смоет, и к раме не возвратимся. Аккуратный, временный дождик, не навсегда, а?

Хан-Марик поднял брови и одно плечо: попытаюсь… Уставился на золотую, липкую, тёмную ладонь, пальцы напряжённо растопырив… "Сейчас я лишусь мира… — подумал проницательный Густав. — Сейчас он утопит нас, и я стану подводным Густавом навечно… Гут, гут, ха-ха-ха!.. Такое чудовище Подводный Гус… Я буду подплывать к раме и выплюхиваться через неё в небо… Дроида не позвав… И мой дракон в десятом или сотом падении поймает меня за ухо и откусит мне его, наконец..."

Левая тёмная ладонь, мелькнула, поднялась к небу… И дождь полился на них!.. Потоками!.. Гость мыслил масштабно!.. Струи дождя едва не сбивали с ног. Да нет, сбивали!.. Размыли песчано-золотые барханы за минуту, а крут в низину наклон. Уже изрытый, изъеденный глубокими, меняющими форму, стремительно углубляющимися ущельями. Золотые ручьи мчались вниз! И хозяин с гостем кубарем катились!.. "Да когда же наступит тот день, что я ногами туда сойду?! То один придурок, то другой!.. Дроиды, особняк затопит с покрышкой!.."

Зато вымылись в миг! Наклон стал положе и они смогли задержаться...

— Ландшафтный гений!.. — прокричал Густав сквозь шум ливня, сквозь смех. — Ливень прекратится когда-нибудь?!

Марик поднял другое плечо и брови ещё выше...

— А что, плохо?! — нагло выкрикнул он в ответ.

Под угрожающим жестом отпрыгнул и покатился дальше вниз. Весь, как есть, золотой! В мокром золоте весь-весь!.. "Счастливое чучело!.." Густав последовал его примеру, нечего терять. На водной горке золотого ручья скатился, и оба попали в зону, где дождь-таки ослабел. Капал, не лил потоками. Впитывался в песок. Стоять можно.

— Утихнет, — торопливо замахал на него Марик, примирительно. — И ты утихни! Я думал о — вечернем — дожде.

— Еже-вечернем?.. — с прежней вкрадчивостью уточнил Густав.

Хан-Марик опустил голову:

— Да, пожалуй...

— Страшно представить, что ты натворишь, если я попрошу вернуть всё, как было...

— Давай не будем? Я не знаю, как вернуть...

Они обернулись.

Над смываемыми, размываемыми барханами стена прозрачного дождя рушилась с ясного неба.

— Ааа?.. — Густав оглядел небеса. — А туча? Ну, дико выглядит, нет? Гений, добавь тучу. Реабилитируйся. Надеюсь, это не сложно?.. Обычную видимость!..

Не кивнув, а клюнув головой, Марик улыбнулся заранее виновато. И обещательно, и довольно. Долго шарил в мокром песке, откуда там взяться? В своём кармане нашарил песчинку-камешек. Щёлкнул, как марблс с ладони, в сторону дождя и взмахнул рукой...

Вышло! Туча появилась! Не над дождём, под ним… Лохматая, как шкура, кудрявая и лохматая, пробиваемая струями с ясного неба...

— Почемууу?! — взвыл Густав. — Марик, почему она — зелёная?! На земле — почемууу?! Ау!.. Оррр, Марик!

— Ой, — сказал Марик.

Покосившись на стену дождя, он снова занёс руку и кому-то объявил:

— Значит, цвет поменять… И ветер добавить!..

— Ой, — сказал Густав.

Но поздно…

Ветер, это именно то, чего не хватало!.. Счастье-то какое — основная мощь его мчалась поверху!..

Зелёная туча дрогнула, курчавой лягушкой прыгнула в зенит и пошла колобродить по небу бешеными, непредсказуемыми рывками! Меняя формы и цвета, синея, желтея, расползаясь… Изображая живность, лиственность, человекообразность! Горы! Сооружения!.. Части зверей — с фундаментами, с пожаром солнца во лбу, колокольни с рогами, маяки с ушами!.. Между острых ушей — огонь...

Фиолетовый, мрачный колокол, мохнатый первоначальной мохнатостью тучи, старался, старался покачнуться на ветру… И был унесён им… И расплылся лохматыми блинами… Жутко скосив глаза голубых просветов, два лиловых блина смотрели вниз с упрёком!.. Слились в один, в один рот, ухмылку, пасть, в одну глотку… Длиннющий язык показала она двоим, уже не способным смеяться!.. И он встал — очередной колокольней!..

"О, дроиды, чуждые безднам морским!.. Марик сдвинут на высотных сооружениях?.." Не, у него имелась звезда коллекции — музыкальная шкатулка в виде маяка, весь секрет!.. Маяки, смотровые башни и колокольни обрастали лапками, закручивались в рог… Землемеркой, складываясь пополам, ползли с края до края неба… Горизонтально вставали маяки на лапах морских многоножек, чтобы подпрыгнуть с разбегу и оказаться над, — чёрт, уже над! — дождём… Туче-башни, башни-звери гнулись, катились, извивались в припадке, как бились со смеху гость и хозяин мира на мокром золотом песке!.. Передразнивали, кажется! Молнии иногда сверкали!..

Свободно и лихо туча перешла от первосортного физиологического безумия к геометрической красоте, дивной чёткости. Вместо курчавых лохмотьев — круги в круги, объединённые следующими кругами, танцующие парно, хороводно и одиночно, каждый своё… Туча на это удивилась сама и перешла к сносному репертуару в нежных тонах… Абрикосовые россыпи, облачка, барашки...

Мариково махание руками, быть не может, возымело эффект… Но почему-то он не мог прицелиться над дождик, отчаялся!.. Махнул резко, кулаком!..

«Хватит пастельных тонов?» — так поняла тучка… Чёрно-лиловая стопа, отрубленная, украшенная сверху взбитыми сливками собралась, пнула ливень, над головами их топнула, и молния ударила из пятки!.. Ааа!.. Густав катался, держась за живот, орать не мог, простонал только:

— Прекрати это!.. Как хочешь, прекрати!

Марик, в очередной раз, запутавшись в правой-левой руках, взмахнул для верности обеими… Сосредоточился, камешков в небо не швыряя, на своём умозрительном ветре… Туча шарахнулась… Опять прочь от дождя! Распалась на зарево… И собралась над особняком. Полупрозрачная, правильных очертаний.

— Отменно… — Густав сел, всё ещё держась за живот и всхлипывая от смеха. — На пороге ливень ниоткуда, над домом — здоровенное яблоко!

— Ладно тебе, это похоже на облако...

— А облако — на яблоко! Белое...

— Цвет изменить?

— Ни в коем случае! Хватит!

Облако, меж тем, закончило превращения, порозовело, подрастворилось и стало похоже не на яблоко с веткой и листом, а как Белый Дракон пролетает на заре сквозь барашки-облачка. Густав мог бы признать, что выглядит неплохо… Но летит он так медленно… Где крылья кончаются? И где его всадник?..

Они спустились к особняку. Затоплен. Шли по пояс в воде… Густав сладострастно перечислял вслух, во что превратит Марика, как только дойдут, чтобы немного утешиться… Марик ловил золото руками и кивал на каждый вариант. По пояс, затем и по шею… Возвышение...

Фонтан бил, воды точно по парапет. Спадает. Золото в основном осело, но кое-где, плёнкой сбившись, плавало на поверхности. Марик залез в чашу и упоённо начал ловить золотую пелену ртом, а Густав сел на парапете. "Нет, ну какое чучело..."

— Никаких исправлений больше! Слышишь меня?

— Угу… — кивнул тот, глотая золотую взвесь, и окунул голову, чтобы пускать пузыри.

"Марик, пропасть мне в Великом Море, я свернул куда-то не туда, когда-то не тогда, чучело… В Горькие Холмы зашёл, но не вышел. И всё, что вокруг, с тех пор лишь кажется… А я там остался… Нечего мне противопоставить корню горечи, вросшему в них, вросшему в любого, кто видел. Гарольду противопоставить нечего… Рёву его. Чёрному… Не вспоминать, не накликать!.."

— Вылазь, чучело… Я тебя одного не оставлю тут, начнёшь руками махать...

Ночевали в затопленном доме на втором этаже. К утру первый этаж был сух, и лестница, и по барханам ветер гонял золотые смерчи, а сквозняк по паркету — золотистые позёмки… К вечеру всё повторится снова.