Глава 115

Глава 115.

Обоснованно ли, нет, за грехи какие, за отличия, не видимые ей самой, до последних событий обзывали хищницей Мурену, она не знала. Наступил момент, когда согласилась отчасти, сама почувствовала себя чужой. Не хищницей, но от изгнанников Архи Сада отдельной. Непонятой, и велика бы важность… Не понимающей! Это куда странней. И внезапней. Разумеется, Селена вольна прощать… Но есть же предел! И невозмутимость Беста выходила за грань понимания… Или на расчётливости покоится его флегматичность?.. Ещё хуже.

Её заносило… Сначала в гневе, теперь в глухой непримиримости. Не удавалось понять… Ветер относил её ближе и ближе к морю, дальше и дальше от небесного, от земного...

«Все странные какие-то… Поговорить с Изумрудом? Изумруд — это серьёзно. А поговорить — не серьёзно!» У него не станешь искать хитроумных решений и помощи в самокопании. Из-за простых проблем… А все проблемы простые! Так бы сказал он, так бы и сделал! И она. Мурене элементарно не повезло с косяками Ро. Тайна же — не её тайна...

Близкой душой оказался Олив, обязанный Мурене. И у Господина Сомы выспросила, что могла про охотника, про гнусную ящерицу комодо. Оказалось, с этими двумя не требуется выдавать чужие тайны, чтоб перейти от упоминания имени Густава к теме: "Как таких земля носит и драконы на белых крыльях?!" Они не знали как! Но с ними можно было это обсудить.

Нежданный спутник появился у Мурены, летавшей в сторону Морских Чудовищ. Раз за разом им оказывалось по пути… Она не звала, не думала, что маленький дружочек решиться… Амиго. Жизнь полна загогулин и поворотов.

От проклятий комодо к тайнам комодо… Предпочтениям, приёмам… Доминантам… От скрываемого борцовского опыта, к предмету открытого коллекционирования… К проклятой колоде. От Олива к Бутон-биг-Надиру. Бест с Муреной, так вышло, общались с ним по-отдельности...

Биг-Буро причину её появления враз понял! Зеленоглазая хищница моря… Мурена уже остыла, уже не столько планировала месть за подругу, поехавшую умом, сколько пыталась разобраться, как устроены другие люди изнутри… Не как она сама, определённо! Нет, ну, такое — простить?!

— О двенадцати из песенки?.. — ласково проворчал Буро. — Про тех, которые, "если нам закрыто небо, нам открыто море"? Немножко знаю, но… В принципе, нет необходимости так углубляться в дебри чужих, гнилых душ, чтобы скроить добротную охоту! За этим пришла?.. В подробности чужого коллекционирования… Но если тебе интересно...

— Дак, оууу!.. Я не в подробности его и углубила! Дак, он, гад — всплыл!..

Буро расхохотался, утешительно поцеловал и погладил Мурене розовую ручку:

— Да, Густав плавучий тип, скользкий! Только кажется мне, что если тебя отторгает даже Великое Море, всепринимающее, нечему радоваться… Сделаем так… Не боишься, красавица цвета зари, юноше Киту сестра, по ночам гулять? Обидел вопросом, вижу? Ты и Котиничке, как младшая сестра, лицом… Только ли им?.. Уже сравнивали тебя с Женщиной в Красном? Вы похожи, сравнивали не зря… Рад буду видеть тебя после заката. Днём, глянь, — Буро качнул головой на группу, ждущую поодаль, — ходят, как с себе домой! Дёргают. Шумно и покоя нет. Туман их разгонит. А тебя не отпугнёт. Услышишь про двенадцать. Приходи, хочешь, захвати кого-нибудь… Как поживает Бест? Как чувствует себя?..

Буро не надеялся, что "кем-то" за компанию станет он. А вдруг, хорошо бы.

Он не придёт. Не скоро придёт.

— Супер поживает, — рассеянно ответила Мурена, — мы все рады, Селена всем дорога, в Архи Саду у всех праздник… Прямо не знаешь, куда деваться...

И без последних слов по этим "все, всем, у всех" очевидно было, что во множество безоглядно празднующих Мурена не включена...

"Захвати кого-нибудь, ха!.. Нырну-ка я поискать компаньона за каменным лесом, а то в рыночном тумане боязно!.. Ха!.." Мурену вдруг стукнуло в голову, не телохранитель, Амиго! Вот кто будет счастлив, раз с Оливом интересно ему! И позвала. И не ошиблась. Рынки и подводные гуляния в равной мере страшили его, но робкий сказочник не мог упустить такой случай!

Бутон-биг-Надир принял званых гостей с обычной заботой.

Отгородил ширмами уголок, норку, чтобы секретничать, чтобы тёмный купол громады шатра не тянул озираться. Эти ширмы можно ночь напролёт разглядывать… Сюжеты, истории рассказанные картинками представляли собой они. Малограмотные полурдоиды обожают такое! Кто из мастеров Краснобая готов слушать байки старые и новые, из-под облаков принесённые, на облачных рынках вчера случившиеся, и зарисовывать ловко, может скопить состояние только на этом умении!

Светильник вместо пирамидки — рыночная вежливость. Курительницы с паром связных Впечатлений и курительницы со сладким дымом… Шикарно не по стоимости и не по содержанию даже, а продуманной тонкостью сочетания.

Они прилетели и дошли за полночь. Из-за Амиго!

Мурена кружила в потемневшем небе над Архи Садом, дожидаясь его. Амиго собирался как танцовщица на Мелоди. Смотреть нету сил. Рылся в каких-то сундуках, нырял в них, лишь зад торчит, сундуки у него бездонные… И всё вперемешку! От книг, до артефактов и тряпок. И склянки питьевые там держал, раздавит случайно или пробка истлеет от времени, гору хлама вытаскивал сушить!.. "Зачем?! — спрашивала Мурена. — Ведь так неудобно!.."— "По смыслу..." — "Тряпки тоже?.." — "Вообрази!.." Чтоб не любоваться в очередной раз и не придушить его в процессе, улетела, на радость Белому Дракону, ускорения резкие отрабатывать и выписывать сложные кренделя...

Дождалась… И чуть не упала!.. Амиго взлетел из куп ночных деревьев зелёной искоркой на Белом Драконе. Жилет зелёный, узор — чешуя, с одним открытым плечом, рукава и второе плечо наспех отрезаны. Юбка длинная два разреза спереди, два сзади, ткань кольчужной тяжести. Ого, подобного не одевал никогда!.. И выбрав это, очевидно не красовался, — а зеркало имелось в Архи-Саду, — не прихорашивался...

Амиго приветствовал Биг-Буро жестом, который их Морских Чудовищ знают лишь настоящие, живущие напополам меж сушей и морем, что означает — принадлежащие морю… Не бывает наоборот. Оно весит больше, тянет сильней, оно решает и как тебе называться, и что тебе не скрыть… А неморскими называются, извращённой тварью и прочим, те, что как Буро не подходят и к побережью.

Маленький юноша приподнял открытые ладони, будто подавая что в них, очертил круги горизонтальные, левую опустил, а правую открыл, как две обычно открывают, просто вперёд. Означает не только "я не готовлю оружия", но — "я предлагаю, что есть, и обещаю мир".

Морские жесты вообще стремительные и загребающие по-пластике, чтобы продолжать плыть, движения не нарушать, неизвестно чем ещё на них ответят!.. Наверное, это смешно для светлокожего, ростом по локоть Буро изгнанника, — какой мир, какой ждать от него войны? — но он был совершенно серьёзен, и Буро тоже. Открытое плечо — заведомая просьба о покровительстве. Земном. Морских покровительств не бывает. Буро с полуулыбкой, синхронно жест воспроизводя, провёл своей левой рукой по открытому плечу и приподнял за подбородок:

— Оу?.. — вопросительно произнёс он.

— Давно мечтал познакомиться, — сказал Амиго. — Не решался беспокоить.

— Оу… Ну, что ты… Кто же такой важной персоной ославил меня, Бедовичка?.. Всегда рад новым знакомствам.

Они расположились на туго набитых травой и пеной подушках, в количестве набросанных так, чтоб гости оказались вровень с его креслом. Крутые валуны покрывала нежнейшая, вручную тканая "травка"… Дым от самой крупной и красивой курительницы, фавна трубящего в рог, огибал уголок в ширмах, прежде чем потянуться к пологу...

"Чудовища умеют жить, — про себя отметила аскетичная Мурена. — Не первый раз убеждаюсь". Потрепала подушку, как Ухаха трепали они, вспомнила опять про пустоту на месте монисто, не ускользнувшая от Буро деталь… Вдохнула глубоко дым ничем не похожий на их костры, на белые коряги, отдающие морскую солоноватую свежесть, на можжевеловый мёд. Похоже на что-то из неспелых плодов, ещё вяжущая, но уже пряная терпкость, ах...

Буро улыбнулся ей, безмолвный комплимент составителю — лучший. Выпили по бутылочке на глоток, из связки, брошенной между ними, и Буро сказал:

— Тихую ночь в такой чудной компании жаль отдавать монстрам далёкого прошлого...

Мурена любила Амиго, да и сам по себе он попадал в счастливое число всем нравящихся людей. А то рассердилась бы, потому что немедля Амиго воспользовался предлогом:

— Бутон-биг-Надир, уважаемый! Что если спрошу, уважаемый господин, про Або?.. Про Аут Аволь?.. Лакрицу посреди океана… И путь к ней?..

"Вот за что нерыночных людей ценю: удивить могут!.. Оу, ха-ха, не абсурдно ли для чистого существа тянуться к утешительной байке монстров, теряющих последние человеческие черты?.. Не там ищешь счастья..."

— Ну, во-первых, просто Буро. Биг-Буро если, то ладно… А Лунная Стевия — лишь другое названье мечты… Дай ей имя — и она словно ближе, правда? Двое ворот не открылись ещё ни разу наружу, не выпустили того, кто расскажет, каков он изнутри, Сахарный Аут...

"Если так, — подумала Мурена, в глубине души считавшая Аволь сказкой, — тем более что Изумруд, как выяснилось, ни слова такого, ни легенды просто не знал! — но если сам не веришь, Буро, почему вы не скажете кратко, Аволь?.. Почему, чуть зашла речь, подряд стремитесь проговорить все её названия?.. А если одно, пропеть его надо, прикрыв глаза, как выпить?.. Что-то не верится..."

Биг-Буро выбрал для Амиго отдельную бутылочку, маленькую амфору из связки, протянул и обратился, чуть склоняясь тяжёлой короной к нему:

— У меня на Техно есть друг, Ментор звать. Это, ты, образованный юноша знаешь, скорее ругательство, он ментор, оу!.. А мне не хотелось бы с первых минут знакомства показаться таковым, но я всё же скажу. Юноша-Друг-Амиго!.. С радостью буду островком для тебя. На Южном, и на Техно, на Краснобае, и везде… Но не в море. Не в море… Пойми в чём суть, суть Аволь, если б она была, прямо противоположна направлению, которое ты взял! Направлению к нам, тварям морским и Великому Морю. Аволь — выход из него, что ищут на глубине. Выход не на берег. Не в небо. Они когда недоступны уже… Пустая надежда, несуществующий выход… А ты в небе. Ты на берегу… Не собираешься ли ты сказать мне, что ушёл бы в Великое Море ради Лакричной Аволь?!

Но Амиго именно этого и хотел! Её, его… Сахарный Аут...

Сколько узнал, ещё больше выдумал, но лишь одна сказка, одно имя — Аволь… — захватило его. Как глоток утешения запало глубоко в сердце, обвило Огненный Круг. Оно не вода, не испаришь, не смоешь. Слово протаяло, как знаешь, живи… Забывай. Не забывай забывать!..

Это чудовище рассказало ему, которое спас, вытащил.

Биг-Буро взъелся на Злотого с кампанией, когда привели Дзонга к нему, купились на уловку. А несправедливо взъелся!.. Он отчитывал их как старый хищник моря бестолковых, молодых и жадных хищников земли, но они не могли поступить иначе. Могли на продажу не приводить. Подвело их сочетание дроидского поступка в первой части с недроидским во второй!

Белым Драконам и дроидам второй расы, исключение — воплощённый дроид, недоступно существование в среде Свободных Впечателений. Агрессивность этой среды не повреждает их, но в ней они полностью дезориентированы. Широкие дроидские орбиты и в общей, и в необщей форме под водой больше не широки и не близки, расстояния между ними заполнены чем-то хаотичным и плотным.

А люди — полудроиды. Половина их существа вышла из моря, как жизнь вообще, а вторая, дроидская половина хранит память о бездне океана, как о чём-то дико опасном, общем враге, перед которым все равны. Не помочь человеку в волнах, мало кто, в каком гневе способен. Низовые гонки часто заканчиваются совместным вылавливанием упавшего. Да что гонки, дружеское развлечение… Поединки небесных борцов и войнушки их туча-на-тучу заканчивались подобным не раз!.. Да что войнушки, Густав, охотник напрочь лишённый сердца не смог пролететь мимо Хан-Марика, хоть и подумал, продам, а на самом деле не смог, отвернувшись, улететь!

Было так...

Юноша в светлом рванье, водорослях, сетях, верёвках, еле заметный, как белый мусор в белой пене, взлетал на гребни и пропадал в тёмном ущелье волн. Щупальца с жалами на концах, с присосками фосфоресцирующими, их-то Амиго и разглядел с высоты, как бусы великана, брошенные, замыкались в кольцо, но юноша ускользал. Внизу — беда, наверху не хватало времени позвать дракона. Кто-то глубоководный, прилипший к подводной скале ловил его… Тянулся… Юноша подныривал через кольца и пребрасывался через них, когда волны швыряли. Опытный пловец, но вряд ли он соображал в какую сторону плыть...

Амиго собрался с духом, попрощался с жизнью, снизился и подхватил пловца на своего дракона. Даже и без труда. Немногим крупней его, лёгкий. На этом сходство заканчивалось...

А везение? Смотря, что им называть. Но могло быть хуже.

Для начала верёвки и водоросли оказались снастями. Тем, чем в "Когти" играют на облачных рынках. Под водой они для чего-то другого предназначались, не для игры… Колючки и крючки сразу и намертво перепутались с одеждой Амиго. В злонамеренности не упрекнёшь, но сюрприз неприятный. Вместе спустились, вместе отправились в ту пещеру, куда и летел Амиго. Было чем развести костёр. Обсыхали и распутывались. Снасти и одежда источали неправдоподобный холод...

Юноша не отпускал его. Он сразу сел меж костром и выходом, сел к Амиго близко. Колючки оставил лежать под рукой. Раненый, отравленный?.. Он выглядел слабым и опасным.

Смотрел, как Амиго разжигает костёр, как раздувает его неуверенное пламя, растопка дрянь. Смотрел полуприкрытыми сверху тиной болотной глазами. Беззлобно и отвратительно прямо. Не сухопутные, морские, оценивающие градус тепла, хищники так смотрят. Этот явно не в результате драки очутился в Великом Море, ныряльщик, своим купанием он напуган не был, и непонятно был ли обрадован спасением. Снятая одежда, тряпьё возле костра заледенело до корки! "Дроиды светлые, благосклонные, кого я вытащил?.." Но юноша успокоил его:

— Глубоко нырял… — сказал он, и голос раскатился по пещере, сразу пониженный до тусклого шёпота. — Быстро всплывать пришлось… Обычное явление, скоро оттает. Я человек, как и ты. Мне холодно, больно. Приближаться к огню не могу. Подержи костёр, побудь рядом. Я тебя отблагодарю...

Амиго не показалось, что у него есть выбор, тем более решил не спорить.

Топливо, охапки сухих водорослей, пустотелых, круглых, как тростник. Они прогорали быстро, требовалось часто бросать. В такие наливают Впечатления в Соломенный День те, у кого нет соломок подороже и любители привкуса морского. Волны эту ерунду прибивают к южным берегам. Юноша остался у входа, Амиго ближе к костру. Замёрз один, а руки дрожали у другого… По своему обыкновению он начал болтать о чём-то, выдумывать, напевать под нос, словно был в Архи Саду.

Когда комок рваной одежды осел, перестал хрустеть и пар не шёл от него, юноша смог одеться и переместиться ближе к огню. Он в упор тинистыми глазами осмотрел Амиго, так Олив смотрел отравленных, добредших к нему, и сказал, кивнув на кубическую шкатулку, затерявшуюся в крючках снастей:

— Дело хорошее — поделиться со спасителем. Боюсь, моя добыча не придётся тебе по вкусу. Не годится за благодарность… Но судя по тому, что я услышал, ты коллекционируешь тайны и сказки. Я добавлю ледышку в твою коллекцию...

И рассказал по Аволь.

Рассказал?.. Оглушил, отравил… Посвятил в тайну. Амиго слушал, раскрыв рот… Ему напевали вайолет старой школы. И речь, и песня… Почему вайолет? Потому что второй голос был. Он был в сердце поющего, в замираниях пауз. Это вайолет-памяти, протяжный, меченый паузами… Звучавший когда-то давно вайолет, который уже не дождётся вариации, как возвращения, как не дождётся вспоминающий того, второго певца. И тихого голоса такой глубины Амиго в жизни не слышал! Все страхи испарились как лёд с одежды незнакомца. "Если это — голос океана, то океан благословенное место!.." И тина, перечеркнувшая мутные зрачки, и всё-всё потеряло значение!..

— Або… Аут… Аволь… — растворились под сводами пещеры последние звуки.

Перечислением эпитетов и названий начинался и заканчивался этот недлинный вайолет. Да и состоял-то он не из чего-то конкретного, из множества смутных обещаний того, что за Двумя Дверями… Лунной и жёлтой...

Юноша замолчал и резко встал, подобрал имущество, жгутом свил, повесил через плечо. С видимым, откровенным сожалением хищника уходил, но совесть есть и у таких. Маленького спасителя предупредил на прощание:

— Не ищи и, встретив, не узнавай меня. Аволь позвала тебя?.. Я не рассчитывал. Значит так или иначе будешь искать… Не надо, нет смысла. Я не добавлю к своей песне и строки.

В одиночестве у догорающего костра, среди пепла, разнесённого по пещере, запаса как не бывало, очнувшись от волшебного, глубокого голоса, Амиго пытался соотнести подёрнутые мутью глаза, холодную, грязную липкость повадки не таящегося хищника и подарок, сделанный ему...

Юноша оказался прав, Аволь позвала его. Амиго искал, но не певца. В итоге через несколько лет он знал по именам всех неморских чудовищ континента! Вызнал, что ценят они, в чём нуждаются, каковы их нравы, обычаи… Этикет. С тем и пришёл ночью с Муреной на Южный рынок.

Буро откинулся на спинку кресла и подвёл черту.

— Не образно, прямо тебе говорю — сейчас ты в Аволь, свободный, нет на тебе печати моря. Ну, что же ты в нём ищешь?..

— Так ведь я — изгнанник...

На это Буро нечего было ответить.

— Что ж… Значит, про двенадцать. Слушай про них. Слушайте обое… Або… Может быть, сами сделаете правильный вывод. Передумаете искать её в солёных безднах морских, Лакричную Сахарную Аволь!..

Центр континента притягивает облачные рынки, наикрупнейшие, наитяжелейшие из них.

Двенадцать изгнанников проводили день за днём в тихих уголках предыдущего Центрального Рынка. Возможно… Наверняка они и не являлись "первыми" изгнанниками на свете, ни первыми Чудовищами Моря. Но первыми — континентальными, не бродяжками, изгнанниками, объединившимися на земле. Активно искавшими выход из своего бедственного положения. Что их объединяло и подвело. Группа имела симпатии-антипатии внутри себя. А кое-кто и взрощённые планы.

Джокер-Сальвадор оказался равноудалён поначалу ото всех. Пришедший позже.

Группа переместилась на континент с Пояса Рынков, зависшего над ним. Мало-помалу их, утяжеляющихся, тенями, посетителями, артефактами утягивало вниз. Некоторых на твёрдую землю, основную часть — в Великое Море. Там пропадали. А завсегдатаи их перебирались на соседние рынки либо на земные.

Сальвадор после утраты предпочитал высокое небо и жизнь бродяжки, нигде не задерживающегося надолго. Чем-то отталкивал его материк. Предчувствием того, что будет привязан к нему впоследствии на годы, на тысячелетия, которым утратит счёт… Но спускался. И там однажды познакомился с двенадцатью разом. Уже раненый морем.

Тот Центральный Рынок имел неправильную форму птичьей рогатой головы. Серпы длинных рогов в одну сторону с продольными торговыми рядами. Клюв толстый в другую, с концентрическими. Вход со стороны шеи. А на кончике клюва залили морской водой широкую площадь, целое озеро глубиной по щиколотку, пористые острова пустив плавать по нему. С целью такой, чтобы пирамидки ставить нельзя было. Место отдыхать и общаться спокойно. Для тех, кто пробрался до него через рыночные опасности!

В соответствии с общим характером полудроидов "озёрный клюв" стал подобием Мелоди. Танцев меньше, не блеск — выплясывать на крутых островках. Зато удобно валяться, и спихивать друг друга! Техно Рынок предоставил их, не встающие на дно ни под какой тяжестью, он уже существовал.

На таком пенистом островке-утёсе Сальвадор и подслушал их невольно. Шестерых из.

Прошлёпала компашка, расположилась с другой стороны. Вёсел не притащили. С соседними островками ни петь, ни задираться не стали, на отшибе остались. Было что обсудить. Их спор задел Сальвадора, как и сам факт, что изгнанники они — товарищи по несчастью.

Самоуверенность хрипловатого, прерывавшегося надо и не надо коротким смешком голоса, — "Таким не доверяю..." — и раздражала и удерживала внимание. Он возлагал все надежды на Великое Море. Поддержка его позиции шла от низкого, басовитого голоса, страстная поддержка. Возражали им не собрано, отдельными опасениями. Альтернативой, как понял Сальвадор, была оккупация далёкого от земли, небольшого облачного рынка. Так же мыслить станут будущие галло, только практичней, жёстче, отняв мир, пустую территорию с этой целью. Аргументы против: трудность обнаружения, опасность исследования, суетность охраны были для Рока, — а в море звал он, — не основными. С ударением преподносился пустой, в общем-то, пафосный аргумент… "Не эрзац нам нужен, не жалкое подобие утраченного! А, внимание, — Настоящая Жизнь! Настоящая Новая Жизнь!.." Звучно… Слишком звучно. "Не хозяевами Собственных Миров, так хозяевами всей водной стихии!.." Гарольд вторил ему басом. А возражали Симон, Кит и Сомнамбула-Майя. Гемма присутствовала, но молчала. Юбис присоединился позже, он резко возражал.

Долго подслушивал Сальвадор, прежде чем выйти, по воде издалека обойти и представиться.

Ещё не раз и не два сталкивались их надежды и сомнения. Рок неизменно был заводилой, Гарольд присутствовал всегда. Но однажды его не случилось...

Вот тогда Рок Сальвадору и шепнул свою мысль. Сопроводив небольшой демонстрацией… Снял руки до локтей. Широкие воронёные браслеты закрывали предплечья. Взял руку за руку и обе снял… И стал зелёным… Правая взяла левую, её ладонью закрыла рот: тссс… Приложила к уху Сальвадора, затем отплыла по воздуху, закрыла ладонью второе ухо. Ватная глухота, шум набегающий, отдалённый...

Сальвадор содрогнулся. Глаза Рока, молчавшего напротив, смеялись, блестели как острые сколы подземного обсидиана, проступившие сквозь зелёную пать лица. Туф островка закрывал их от озера… За спиной Рока убегало вверх и вверх, в никуда дымное марево призрачной стены рынка.

Из уха в ухо прокатился гулкий, морской голос: "Ну, как тебе фокус?.. Они… Весёлые, влюблённые в море, желающие его познать, они не видели подобного!.. Тебе, Сальвадор, показываю!.. Я ждал такого, как ты… Зря они радуются, не знают, во что влюблены… А познать им придётся!.. Сальвадор… Ты не такой, ты не уходишь, да?.. Мне не удаться тебя убедить… И это очень хорошо, превосходно!.. Сальвадор, они станут подводным обиталищем мне, островом!.. — Рок топнул, смеясь, по пенистому туфу и пространство загудело в ушах Сальвадора, в демонических ладонях, — Как этот!..

Позже задуманное им назовут Морскими Гигантами, но подчинить удастся лишь Изумруду.

— Они все станут моими ручками!.. Как эти!.. И твоими… Твоими тоже, Сальвадор… Я смогу возвращаться с руками полными подводных сокровищ, оружия, которое можно создать лишь там… А ты положишь в них охотничью добычу… И связные Впечатления… Власть над сушей будет опираться на власть под толщей морской, и наоборот… Ты и я, ты и я, Сальвадор..."

"Он хочет и воду?.. — отметил Сальвадор, сквозь поднимающийся гнев. — Обычные связные Впечатления?.. Даже тематику не упомянул..."

— Рок!.. — воскликнул Сальвадор громче, чем следовало из своей гулкой глухоты. — Я никогда не видел тебя верхом на драконе!.. Ты что, не летаешь?!

Стальным, воронёным браслетом рука ударила его наотмашь, злобно, сильно, и обе приросли на место, вернув коже Рока бледный, человеческий цвет. Какая тоска и обида это "не летаешь" людям не понять...

— Д-да… — процедил Рок. — А куда мне летать?! Мы — изгнанники!..

Не способен был песней позвать Белого Дракона Рок давным-давно. Насколько, не знал и Гарольд, посвящённый в часть замысла. И познания Рока в сплавленье теней были точны, велики. Он навязал двенадцатерым мысль, что Впечатлений перед уходом следует накопить как можно больше. Не придётся ждать вольного-невольного сплавленья теней. "Обращаться с которыми они не умеют… И не успеют научиться. Гемма выследит их, Гарольд присвоит. Усвоит!.. Я научу его!.. Он станет оболочкой… Будет как в латах, как в непробиваемой шкуре. А на последнем этапе шкура достанется мне!.. Тентом на шатёр подводный! Непробиваемый, неподвластный даже проклятой солёной воде! Кусачей, грызущей воде! Штормам достигающим дна!.."

"О, дроидский свет ушедший, чудовищна в нём не океанская, непоправимо чудовищна земная, людская часть..." — подумал Сальвадор, сдержав ярость.

Рок положил подбородок на судорожно сцепленные пальцы, внимательный, холодный как галло, наклонился и прошептал:

— Джокер… — так назвал его Рок. — Ведь и тебя коснулось Великое Море… Я чувствую… А меня оно держит. Ты ещё джокер, и там и тут, но ты уже брат мне… Ближе ко мне, чем к ним. Отчего бы нам не скооперироваться?..

Морское Чудовище заинтересовано в материковом компаньоне больше, чем в ком бы то ни было. Эта система и до и после, Олив с Шершнем, повториться многократно. С разной степенью результативности и разным исходом для обеих сторон.

Рок ждал ответа. Сальвадор мысленным взором окинул девятку: весёлых, влюблённых, желающих знать. Руку поставил на туф, на локоть и сжал не ладонь, а браслет, тоска и холод, тень...

— Согласен!.. — ещё басовитей Гарольда прорычал он, встретившись с Роком глазами тёмными, грозовыми.

Он был взбешён. В омерзении от услышанного. Он немедленно предал морскую тварь. Успел! Накануне ухода! И никто ему не поверил!.. Единственный услышавший чужака был Юбис… Но тот слишком понадеялся на свои силы. Ушёл со всеми. Их хватило, чтобы расправиться с Роком. Но Великое Море оказалось Юбиса сильней… В образе Гарольда, преданного, но продолжавшего возрастать, продолжавшего задуманное Роком.

Сальвадора он люто возненавидел.

Искал его. Помнил его. Юбиса во вторую очередь. Поверил он в предательство Рока или нет, никто уже не узнает. Он и Гемма имели инструкции, что делать в море. Следуя им, Гарольд стремительно терял рассудок и способность выходить на сушу. Она вернётся к нему, напоследок. А Гемма, ищейка, если б не выследила Юбиса на свою беду, до сих пор бы жила.

Тут технически, какое дело… Первичные тени, созданные самостоятельно, диктуют, но внешние можно отбросить, внутренние смыть, заплатив жизнью или нет, как повезёт. А вот с тенями, слепленными из чужих, отнятых теней, совсем другая история. Во-первых, долго катая в руках, — каковой цели служили и чётки Селены, поддержанию навыка, — можно не заключая их в артефакт, придать им самим видимость и стабильность артефакта. Селена хотела добиться однажды принципиального изменения качества, чтоб артефакт утратил характер тени, стал вещью неживой, проносимой в Собственный Мир. Пока не получалось.

Внешними остаются отнятые у кого-то или у самого себя тени. Руками вырванные. Центром ладони, кончиками пальцев, малыми тигелями перелепленные. А отнятые и переплавленные основным тигелем, Огненным Кругом вторично, они переходят, Ухаха тому пример, в размер и крепость тела. Плоти, шкуры, чешуи. Задача куда сложней. Не в облик. Извращённый облик Морского Чудовища формируют тени первично сплавленные собой или кем-то другим. Дважды плавленные — лишь добавляют ему прочность. И смыть их очень, очень трудно. Для тех немногих, кто этой стадии достигает, она наступает, когда и смывать-то не с кого, на окончательном исчерпании Огненного Круга.

Гарольд стал таков. Он не мог дальше варьировать форму. Мог только расти. Был он бездной, пустотой. Бурдюк в непробиваемой, чёрной шкуре. Бурдюк с морской водой раздирающей, с ядами, расщепляющими до конца тех, кто попался на его бивни. Под дыбом стоящей шкурой гуляло само Великое Море, отравленное, бешеное всегда! Ревела из его пасти, не прекращалась буря, не наступал и не случится штиль.

Он — ужас, а кем ещё ему быть… Вся память, весь рассудок задержались в налитых кровью глазах. Пасть помнила — пожирать. Глаза помнили — Сальвадора. И берег. Сушу.

Гарольд тысячу раз выбрасывался на сушу, он не понимал, что не в состоянии — уже и ещё — выйти на неё. Назад позволяли отползти морские туманы. Это было отвратительное зрелище…

Когда стал умней и хитрей, как тень, как учатся терпеливо караулить и внезапно бросаться безмозглые тени, он охотился на побережьях. Всех, любых. Даже тех, где падает водопадами Чистая Вода забвения. Когда Гарольд раскидывал лапы перед всадником на драконе, думавшим, что летит высоко, что летит в безопасности… Когти на лапах его не уступали бивням в размере… Бивням вокруг ревущего провала пасти… "Сааа-аль-вааа-адо-оррр!.." Ярость, ярость и всё.

Он был способен терроризировать, но не оккупировать континент. Не Змей. Нечем думать, соображать. И хранить нечего, таких вещей, чтобы помнил и ценил не осталось. В общем, это был примитивнейший организм… Который однажды, в безудержном росте своём физически превзошёл бы и проглотил сушу…

Ужасающе надёжны простейшие системы. Что-то должно накрениться, сломаться в них, чтоб началось развитие… Одно из трёх: либо сущность усложняется, либо разрастается, либо подыхает, если нет движения ни снаружи, ни внутри...

Было. Снаружи. Сальвадор помешал. У него имелось оружие. А оружие дал ему дроид… Их, дроидское. И знал, для чего даёт.

Прецедента не имевшее самоуправство. Нарушение, превосходящее три запрета в сумме. Те связаны с жизнью, радостью жизни. Но этого дроида заставила вмешаться в человеческую сферу не любовь, а война. Нет, ну, конечно, сначала любовь! К людям. К веселью. К полезности своей. А уже затем...

Троны не видели Гарольда, но и, узрев, не сочли бы возможным вмешаться. Они с самого начала ориентированы на Восходящих и на порядок в Собственных Мирах. Те люди, которым дома не сидится, хищники, изгнанники, проморгавшие дом, на самом деле не в приоритетах для тронов и всей второй расы.

Дроид был как две капли воды, а точнее, два язычка янтарно-жёлтого пламени схож с владыкой Там и являлся его приближённым.