39.

Говард Трефойль выложил на тарелку перед собой коричневую массу рагу из печени и лука и снял первую пробу. Он медленно прожевал еду, найдя жаркое совсем неплохим. Перемешав массу, Трефойль продолжил есть. Говард, конечно, предпочёл бы выйти в город на ланч, но это стоило денег, а, учитывая его финансовое положение в последние пару месяцев, полноценное трёхразовое питание он себе позволить не мог. Бизнес не то чтобы пытался выбраться из рецессии, он застрял в ней. Положение вещей не менялось уже давно. Он едва сводил концы с концами и всё чаще подумывал послать всё к чёрту. Успокаивала только мысль о том, что его конкуренты давно работают себе в убыток, тогда как он работает в ноль — без особой прибыли, но и практически без потерь.

Магазинчик древностей достался ему по наследству. От отца. И вот уже восемь лет после его смерти Говард успешно руководил семейным бизнесом. Они с отцом всегда были очень близки, и было более или менее предопределено, что магазин перейдёт к сыну, когда отец устанет вести дела. К сожалению, рак забрал отца задолго до старости, и Говард мгновенно оказался в глубокой заднице. Выбраться оттуда ему помогли долгие годы работы с отцом — не спеша, шаг за шагом, он вывел свой бизнес на достаточно хороший уровень, поскольку в продаже древностей чувствовал себя, как рыба в воде.

Мать Говарда умерла, когда ему было десять, он смутно помнил её, но образ не был настолько точен, чтобы причинить ему боль. Он посмотрел на фото матери на кухонном столе и вздохнул. Кухня. Он мысленно улыбнулся. Слишком громкое слово для маленькой комнатки в задней части магазина, одновременно служившей ещё столовой и рабочим кабинетом. За комнаткой располагалась его крошечная гостиная, от пола до потолка забитая различными предметами старины. Вещами, дорогими его сердцу, но абсолютно бесполезными в плане продаж. Наверху были спальня и склад. Рядом ванна и туалет.

Здание, зажатое между обувным магазином и бакалеей, было маленьким, но вполне соответствовало потребностям Говарда. Он жил и работал один. В его жизни никого не было рядом, но у него была работа, а значит, никого рядом было и не нужно. В пятьдесят шесть он нередко задумывался о том, что станет с его делом, если с ним что-нибудь случится, но глубоко в душе он прекрасно понимал, что произойдёт — магазин просто снесут. Говарду вдруг стало грустно. Он до сих пор скучал по отцу и не верил, что его больше нет в этом мире. Отец всю жизнь положил на то, чтобы эта лавка древностей работала и приносила доход. Сознание того, что в скором времени она может закрыться, убивало Говарда. Но сделать он ничего не мог. У него не было денег, чтобы нанять помощника, которому можно было бы в последствие передать дело. И не было детей. Круг замыкался. Магазин постепенно становился таким же анахронизмом, как и продающиеся в нём вещи.

Он отмахнулся от невесёлых мыслей и продолжил есть. Пустой пакет из-под рагу лежал в раковине рядом с ним. Теперь всё подчинено удобству. Скорость стала сущностью этого мира. Говард часто думал, что опоздал с рождением лет на двадцать.

Когда он положил в рот последний сочный кусок печени, у парадного входа послышался знакомый звон колокольчика, возвещающий о приходе клиента. Он неодобрительно покачал головой. Скорее всего, снова забыл повесить табличку «закрыто». В последнее время Говард часто так поступал. С разочарованным вздохом Трефойль встал из-за стола и медленно вышел в основное помещение магазина.

Посетитель стоял спиной к Говарду. Вытирая кончиком платка соус в углу рта, владелец магазина сказал: «Извините, но мы закрыты на ланч, и...»

Вошедший обернулся, и окончание фразы застряло у Трефойля в горле — он узнал Ламберта.

«Инспектор Ламберт», — мгновенно сменив гнев на милость, сказал антиквар, — «я не знал, что это вы».

Говард прошёл к двери магазина и повернул табличку так, чтобы она показывала «Закрыто» всем случайным прохожим.

«Я надеюсь, что не оторвал вас от дел», — извиняющимся тоном сказал Том.

«Только от поглощения обеда», — улыбнулся в ответ Трефойль, — «Чем могу служить?»

«У меня есть одна вещица, с которой я надеюсь разобраться с вашей помощью».

«Что за вещица?»

Инспектор выложил медальон на прилавок. «Вот эта».

Трефойль наклонился поближе, чтобы изучить медальон, похлопал себя по карманам в поисках окуляра, нашёл и более пристально вгляделся в испещрённый надписями золотой диск.

«Могу я спросить, где вы это взяли, инспектор?»

Ламберт вздохнул. «Скажем так, этот медальон — часть моего расследования, дела, над которым я сейчас работаю».

Трефойль взглянул на него, словно некий циклопический монстр с окуляром вместо глаза, и снова вернулся к изучению медальона.

«Что конкретно вы хотите узнать о нём?» — спросил антиквар. «Стоимость?»

«Он чего-то стоит?», — спросил Ламберт, — «Я имею в виду, он из золота, не так ли?»

Говард поднял диск с прилавка и взвесил его в руке. Он склонил голову и поднял брови. «Это очень интересная вещь, инспектор. Могу только догадываться о его настоящей цене, но, судя по древности, весу и чистоте материала, его стоимость исчисляется тысячами фунтов». Он снял окуляр и протянул медальон Ламберту, застывшему в недоумении. Том покачал головой, словно бы выводя себя из ступора.

«Как вы думаете, когда этот артефакт был создан?»

«Он крайне древний. Вряд ли сильно ошибусь, если скажу, что в шестнадцатом веке».

Ламберт аккуратно записал слова старика в блокнот.

«Чтобы ответить на ваш вопрос более точно, я должен провести некоторые дополнительные тесты», — добавил Говард.

«Что вы можете сказать по поводу надписей?»

Трефойль наклонился ближе. «Латынь. Средневековый шифр. Я не могу расшифровать его прямо сейчас. Моя латынь не намного лучше». Говард рассмеялся своей шутке, Ламберт тоже улыбнулся, но как-то вымученно, слабо.

Антиквар нахмурился. «Знаю, это прозвучит странно, инспектор, но… Мне кажется я уже видел где-то этот медальон».

Ламберт мгновенно напрягся и приготовился записывать каждое слово Говарда. «Где?»

«Не во плоти, как говорится. В книге. У моего отца была обширная коллекция древних книг, и в одной из них я точно видел этот медальон». Говард раздражённо потряс головой, пытаясь вернуть воспоминание, сделать его более чётким. Тщетно.

Инспектор и антиквар какое-то время стояли молча и изучали массивный золотой диск на толстой цепи.

Говард снова и снова смотрел на надписи на медальоне. В конце концов, он разочарованно покачал головой: «Для меня это полная бессмыслица».

«Но эта бессмыслица на латыни?» — спросил Том.

Трефойль пожал плечами. «Понятия не имею. Если бы я только мог вспомнить, где я видел этот медальон раньше». Он задумался, сжав кожу под подбородком. Наконец, Говард сказал: «Инспектор, не могли бы вы оставить эту вещицу мне? Я бы провёл некоторые исследования, чтобы точно установить, когда она была сделана. Может быть, я бы смог даже расшифровать надписи на диске».

Ламберт кивнул. «Это было бы замечательно. Благодарю вас, Говард». Они пожали друг другу руки. Том оставил номер телефона, чтобы Трефойль мог позвонить сразу, как только появятся новости, и вышел.

Трефойль смотрел на медальон. Звон колокольчика медленно затихал в пустоте магазина. Что-то шуршало на задворках его разума, но он никак не мог ухватить мысль за хвост. Он уже видел где-то этот диск. Оставалось вспомнить, где. И латинскую надпись тоже видел. Он ещё раз внимательно посмотрел на неё. Что-то защёлкало в давно забытых уголках его памяти. Он обратил внимание на надпись по центру диска.

MORTIS DIEI

Он нахмурился.

MORTIS

Его глаза загорелись. Он начал вспоминать. Конечно. Как же он сразу не догадался?!

MORTIS

Он улыбнулся. Английское значение этого слова стало ясным для него. Оно всплыло из тёмных глубин возбуждённого разума. Первым словом центральной надписи на диске было слово смерть.