33.

Без десяти пять вечера пурпур приближающейся ночи уже раскрасил небо над Мидуортом. День постепенно угасал, тьма овладевала городом. Это было то самое время, когда рабочие начинают считать минуты до спасительного гудка сирены, означающего, что можно отправляться домой, чтобы на несколько скоротечных часов оставить тяготы работы за дверью офиса или цеха. Холодный ветер завывал за окнами с полудня, обещая неизбежные ночные заморозки.

Ламберт поёжился за столом в своём кабинете. Вот уже несколько часов он изучал золотой медальон, лежащий рядом с его блокнотом. Ламберт водил острым концом карандаша по медальону, снова и снова пытаясь прочесть странные надписи на его поверхности. То, что смог разобрать, он записал в блокнот, напомнив себе, что нужно обязательно посмотреть значение этих слов дома. Дебби вполне может ему в этом помочь — она немного знает латынь. Том снова посмотрел на выписанные слова.

MORTIS DIEI

Под ним символы, начертанные по краю медальона:

UTCON (царапина)

XER (царапина)

ERATICXE (две царапины)

SIUTROM (царапина)A

Ламберт устало потряс головой. Последний ряд слов был явно не латинского происхождения.

Медальон Ламберт нашёл сразу после похода в паб. Вернувшись в участок около часа дня, он решил положить окровавленный осколок из дома Риза к остальным уликам по делу в сейф в своём офисе. Открыв замок он увидел внутри шкатулку с драгоценностями, принадлежащую Джун Маккензи и спросил Вика, какого чёрта она делает здесь. Сержант сбивчиво объяснил, как эта шкатулка попала к ним в руки во время осмотра комнаты первой жертвы. Ламберт открыл шкатулку и увидел медальон.

Теперь Том сидел в своём кабинете и ломал голову, как предмет, стоящий целое состояние, мог оказаться у такого человека, как Маккензи. Инспектор понятия не имел, сколько лет или веков этой штуковине, но по весу и толщине цепи мог сказать, что семье Маккензи такое украшение было явно не по карману. Приглядевшись поближе, Ламберт увидел тончайшие, полупрозрачные волокна, застрявшие между звеньев цепи. Он наклонился ближе и вытянул одно из них. Растирая вещество между большим и указательным пальцем, он почувствовал, что оно довольно грубое на ощупь.

Оно напоминало засохшую грязь.

Ламберт глубоко вздохнул. Возможно, судебное следствие выяснит, откуда взялся этот золотой диск. Том вытащил ещё несколько волокон и соскоблил немного грязи с помощью своего перочинного ножа, затем открыл один из ящиков стола и достал оттуда небольшой пластиковый пакетик. В него он и положил волокна и грязь, после чего осторожно закрыл пакет. Полученный материал он оставил на столе, напомнив себе позвонить Кирби перед тем, как идти домой, или даже занести полученные улики доктору лично.

Он ещё раз взглянул на медальон и нахмурил лоб в яростной попытке понять, что всё это означает.

MORTIS DIEI

Эти слова были выбиты в золоте вокруг центра медальона, но вот остальные надписи…

И так, и эдак поворачивая медальон, рассматривая его под разными углами, Ламберт не мог понять, где начинаются слова, и где они заканчиваются. Он решил взять вещицу домой. Может Дебби сможет с ней разобраться. Подумав о жене, инспектор бросил взгляд на часы. Он широко улыбнулся, когда понял, что до конца рабочего дня осталось всего несколько минут. Мыслями он был уже дома. Это был поистине долгий, почти бесконечный день. В последнее время все дни казались ему бесконечными, но Ламберт объяснял это тем, что всё ещё не включился в привычный ритм. Этой ночью он уже ничего не мог сделать в участке. Маккензи спокойно лежал в своей камере, надёжно привязанный к койке верёвкой. За камерой наблюдал Дэвис, который должен был сообщить о любом движении внутри. У него были инструкции немедленно связаться с Кирби, если заключённый придёт в себя.

Ламберт достал ещё один пакет из ящика стола, положил в него медальон и убрал свёрток в карман своего пиджака. Он поднялся со стула и подошёл к окну. Ночь опускалась на город, постепенно оставляя в мире только одну краску — чёрную. Из окна Ламберт мог видеть, как тысячи огоньков-окошек, словно россыпь ярких звёзд, блестят на бархатном покрывале ночи. Полицейский участок находился примерно в миле от города, на холме, возвышающемся над Мидуортом, словно мифический страж. Далеко под ним простирался город.

Инспектор с наслаждением зевнул.

Дверь его кабинета распахнулась, врезалась в стену и вернулась назад на своих несмазанных петлях, от удара чуть не вылетело встроенное стекло.

Ламберт обернулся на звук. В проёме стоял бледный, как полотно, констебль Дэвис. «Маккензи, сэр. Он сошёл с ума».

Том оттолкнул констебля и рванул что есть сил к камере заключённого, уже слыша адский грохот в конце коридора. Хейз выбежал из рабочего зала и нагнал мужчин около камеры. Ламберт отодвинул створку глазка и заглянул в комнату.

Маккензи каким-то чудом избавился от пут и в бессильной ярости кидался на стены своей тюрьмы. Неожиданно он повернулся к двери камеры, заметил открытый глазок и уставился своими горящими глазами на Ламберта в упор. Инспектор почувствовал, как волосы на затылке начали подниматься. Заключённый же, по всей видимости, потерявший интерес к инспектору, резко развернулся и бросился к окну в дальнем конце камеры. Окно представляло собой выбитый примерно по центру стены квадрат около фута шириной. Окно было выбито так, чтобы человек среднего роста мог до него дотянуться и выглянуть из камеры. Ничего другого с окном сделать было невозможно: решётки на окне были дополнительно защищены проволочной сеткой.

Маккензи подскочил к окну, сорвал и отбросил толстую проволочную сетку так, словно это была рыбацкая сеть или долбаная паутина. После схватился за решётки и потянул на себя, взревев от напряжения, когда прутья не поддались ни на миллиметр. Тьма снаружи звала его, и ничто не могло помешать ему ответить на зов. Осознав, что выломать прутья ему не по силам, Рэй переключил всё внимание на дверь камеры. Он бросился на неё, словно разъярённый бык. Его искажённое злобой лицо на пару секунд оказалось прижатым к дверному глазку. Ламберт без страха заглянул в лицо твари и тут же пожалел об этом: глаза зверя — если это вообще можно назвать глазами — не выражали никаких чувств, эмоций. Они были абсолютно пустыми. Внутри них не было ничего, кроме ярко-алого света, что горел в глубине глазниц. Злоба и ненависть читались на лице Маккензи, слюна капала из раскрытого рта и разлеталась по всей камере, когда он в отчаянии бросался в поисках выхода от стены к стене.

«Давно это с ним?» — спросил Ламберт констебля, всё ещё дрожащего от страха и благодарящего Бога, что от маньяка в камере его отделяет толстенная двенадцатидюймовая дверь.

«Несколько минут», — отрапортовал Дэвис. — «Он начал, как только зашло Солнце».

Ламберт смерил взглядом Хейза, но тот смотрел в пустоту.

«Достаньте мне Кирби. Если понадобится, вытаскивайте его из уютной постели». Сержант заметил, как Вик поспешно вышел из комнаты.

Заглянув ещё раз в камеру, Том спросил: «Почему там нет света?».

«Я как раз собирался включить его, когда заглянул в камеру и увидел, что происходит», — объяснил Дэвис.

Ламберт задумчиво потёр подбородок. Он вспомнил, как болезненно отреагировал Макензи на свет сегодня утром.

«Включай сейчас же», — бросил Том констеблю.

Дэвис щёлкнул выключателем, и камера утонула в холодном белом электрическом свете.

Маккензи завопил, поднял руки, стараясь одновременно закрыть глаза и дотянуться до лампочки. Его голова дёргалась вверх-вниз, как у китайского болванчика, он чувствовал себя загнанной в угол собакой, понимающей, что ей не избежать драки. Рэй рухнул на колени, склонил голову и прикрыл её руками. Он рычал, звуки зловеще бурлили в его глотке. С удивлением и крайним любопытством инспектор смотрел, как Маккензи поднялся с пола и, шатаясь, подошёл к свету. Неожиданно, с воплем ярости, он выбросил кулак вверх и разбил лампочку, разодрав осколками костяшки пальцев. Кажется, он не чувствовал боли. Только облегчение, когда камера вновь погрузилась во тьму. Кровь текла из искалеченной руки. Маккензи крякнул и поднял окровавленный кулак так, чтобы его видели те, кто по другую сторону камеры.

Ламберт поспешно закрыл глазок и глубоко вздохнул.

«Боже!» — всё, что он смог из себя выдавить.

«Что будем делать, сэр?» — осторожно спросил Дэвис, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из камеры.

У Тома не было для него ответов. Он оставил констебля на посту и вернулся в свой офис. Дэвис же, подчиняясь природному любопытству, отодвинул заслонку и посмотрел в камеру. А посмотреть было на что: Маккензи сорвал со стены раковину для умывания, поднял над головой и швырнул её на пол, где она благополучно раскололась на множество осколков. От удара фарфоровые осколки разлетелись по комнате, словно белая шрапнель. Вода из повреждённых труб хлынула в камеру, забрызгивая и Маккензи, но последнему было абсолютно всё равно. Он снова подошёл к окну, схватился за прутья и вновь попытался их расшатать.

Дэвис закрыл створку. Он был несколько озадачен поведением заключённого. «Но, в конце концов, какое мне собачье дело до всего этого?» — подумал констебль и сел напротив входа в камеру. А музыка разрушения из комнаты продолжала сверлить его мозг.