2.

Том Ламберт бросил «Капри» у обочины и вырубил двигатель. Он выглянул в боковое окно и прочёл вывеску, красующуюся на железных воротах.

«Два луга».

Раньше он бы усмехнулся. Название этого кладбища всегда веселило его — «Два луга» было построено на склоне холма в паре миль от города. Ни одного луга поблизости не было.

Ламберт вздохнул, провёл ладонью по коротким каштановым волосам, поймал отражение бледного лица в зеркале заднего вида, затем поправил зеркало, словно не хотел видеть своё отражение. Тихо шелестящий вокруг машины ветер, казалось, играет пожухлой листвой очень далеко отсюда. У Ламберта создавалось чёткое ощущение, что в «Капри» он словно бы отрезан от внешних звуков и ощущений.

Хотел бы он также легко избавиться от собственных эмоций.

Выйдя, наконец, из машины, Ламберт почувствовал, насколько холодным был ветер. Он встряхнулся, поднял воротник кожаной куртки и забрал с заднего сидения букет гвоздик. Вдохнул полной грудью их аромат, но ничего не почувствовал. Тепличный сорт. Он запер дверь «Капри» и бросил ключи в карман.

Его ботинки громко стучали по усыпанной галькой дорожке к кладбищу. Тома всегда интересовало, почему никто не додумался вымостить тропинку. Рваной раной она тянулась сквозь кладбище, чтобы исчезнуть через полторы мили перед другими воротами. Что ещё больше удивляло Ламберта, это площадь кладбища. Здесь можно было похоронить половину Британии, не то что жителей Мидуорта.

Он продолжал идти вверх по тропе, оставляя позади первые ряды надгробных плит. Участки были в разной степени заброшенности в зависимости от их возраста и совести тех, чьи родственники были там похоронены. Мало где на старых могилах можно было увидеть цветы. В иных урнах гнили и превращались в прах засохшие букеты, но большинство ваз были девственно пусты.

Справа от Тома на заброшенной тропе стояла церковь. Её массивные, окованные железом дубовые двери были плотно закрыты. Колокольня, увенчанная витым чёрным шпилем, возвышалась над мрачным горизонтом и, если посмотреть вверх, можно было увидеть помятый флюгер, бешено вращающийся от ударов забияки-ветра.

Впереди показалась дорожка, уводящая с усыпанной каменной крошкой главной улицы кладбища, и Ламберт с радостью свернул на неё. «Ещё немного», — подумал Том, — «и хруст маленьких камешков под ногами запросто мог бы свести меня с ума».

Умиротворяющая тишина грязной тропинки нарушалась лишь скорбными вздохами ветра среди окружающих Ламберта деревьев. Они стояли словно стражники, отстранённо наблюдающие за тем, как маленький человечек ищет свой путь в лабиринте камней и воспоминаний. Если бы деревья умели говорить, они бы многое рассказали об этом молодом человеке. Том приходил сюда в одно и то же время последние две недели и думал, сколько ещё ему придётся повторять этот путь. Вполне возможно, что вся его оставшаяся жизнь станет вечным поиском одной-единственной могилы среди тысяч и тысяч других. Таких же, как та, к которой он пришёл сегодня в девять утра.

Наконец, в тени огромного дуба он нашёл то, что искал.

Посреди серой и коричневой палитры кладбища, этот камень выделялся роскошью и блеском. Цветы всех видов буквально покрывали могилу живым ковром, некоторые из них до сих пор были упакованы в целлофан, в котором были куплены в ближайшей цветочной лавке. Том поднял и выбросил с могилы пару дубовых листьев, упавших с нижней ветви разлапистого дерева, опустил голову. Ему не нужно было читать надпись на надгробной плите — она была выжжена на его подкорке, прогрызала его изнутри, словно какой-то паразит.

«Майкл Ламберт — Погиб 5 января 1984»

Ему было двадцать.

Ламберт считал, что рана уже затянулась, что всё осталось позади, но когда он наклонился, чтобы положить букет гвоздик на могилу брата, одинокая слеза скатилась по его щеке. Он выпрямился, решительно смахнул её рукой. Он смотрел на могилу. Могилу собственного брата. Тому пришлось до боли сжать челюсти, чтобы не выпустить крик. Почему? Почему нужно было забирать Майка?!

В приступе бессильной ярости он развернулся и вбил свой кулак в дубовую кору так сильно, как смог. Рука мгновенно отозвалась пронзительной болью, но Ламберт, казалось, совершенно не заметил этого. Он стоял спиной к могиле, словно пытался избежать укоризненного взгляда брата. Память Томаса услужливо подбрасывала ему жуткие картинки.

Машина. Визг тормозов. Взрыв.

О Боже, как ему хотелось закричать снова!

Ламберт чувствовал, что слёзы рекой хлынули из его глаз, когда мысли с обезоруживающей, безжалостной ясностью вернулись, чтобы терзать его душу. Жить с памятью о той треклятой ночи было сносно, ровно до той поры, пока воспоминаниям этим неведомой силой не возвращалась прежняя яркость.

Той ночью они пошли прогуляться. Их было десять, включая Майка и Тома. Что мешает назвать это последним отрывом? Мальчишник, грандиозная попойка, сумасшедший перетрах. Как ни назови, это была последняя ночь Майка на свободе. На следующий день он должен был жениться. Его избранницу звали Салли. Том не помнил её фамилии, но понял, что брат вытянул счастливый билет. Сам Ламберт показался ей лучшим мужчиной на свете. Он собирался привезти брата с вечеринки домой в целости и сохранности, говорил, что обязательно присмотрит за младшеньким (Майку тогда только-только исполнилось двадцать, а Томасу — двадцать три). Кроме того, Том планировал остаться трезвым на мальчишнике, чтобы Майк мог вволю повеселиться. В конце концов, это был его праздник.

Вспоминая, насколько пророческими окажутся его слова, Ламберт ненавидел себя ещё больше.

Они возвращались с попойки далеко заполночь, но всё перевернулось с ног на голову — Майк был трезв, а Том — пьян. Пьян настолько, что предложил Майку сесть за руль, чтобы отвезти их домой. Настолько, что неплотно закрыл за собой дверь авто (это, впрочем, спасло ему жизнь). Настолько, что забыл о том, что Майк получил права всего несколько дней назад и ещё ни разу не водил машину ночью.

Неожиданно он вспомнил, как машина потеряла управление, заскользив по обледеневшей дороге. Как её занесло, и он мгновенно протрезвел, пока Майк отчаянно пытался выровнять руль, чтобы не врезаться в фонарный столб.

Словно в замедленной съёмке, сквозь не до конца выветрившийся алкогольный туман Том отчётливо видел, как на полной скорости их автомобиль врезается в столб, как сминается в гармошку капот, как Майк вылетает из машины через лобовое стекло. Он слышал его крик, когда осколки стекла кромсали лицо и торс брата. Ламберт выбрался из машины и сел прямо на дорогу рядом с телом Майка, не обращая внимания на хлещущую из его ран кровь и осколки стекла, глубоко застрявшие в лице и шее брата. Кровь разлилась на пятнадцать футов вокруг. Сердце продолжало свою чёрную работу и выбрасывало кровь из обессилевшего тела. В изменчивом и слабом свете фонаря кровь казалась чёрной. Словно бы частицы ночи возвращались в породившую их стихию, растворялись в ней.

Когда приехала «скорая», Том сидел на асфальте, крепко сжимая руку мёртвого брата. В тот момент он, конечно, ещё не знал, что Майк мёртв. С ужасающей ясностью Ламберт понял это, когда не слишком расторопные и тактичные санитары подняли истерзанное тело на носилки. С глухим стуком голова отделилась от тела и покатилась прямо под ноги Тому. Там, где когда-то была шея, зияли глубокие, исходящие кровью раны. На этом Том благополучно отключился.

Вспомнив снова ту ночь, весь творившийся тогда ужас, Ламберт нашёл в себе силы через плечо бросить взгляд на могилу брата. Слёзы высушил ветер. Том впервые ощутил, насколько он стал холодным. Буквально пронизывающим до костей. Насколько было холодно телу, настолько и духу. Ламберт поёжился.

«Дерьмо!» — прокричал он. Глубоко вдохнул морозный воздух, задержал дыхание и очень медленно выдохнул. Это всегда помогало успокоиться, прийти в норму.

Его близкие проявили недюжинное участие и понимание, они были на его стороне. Господи, как забавно, как чертовски великодушно это было с их стороны, думал Ламберт. Не думай о брате, это не твоя вина. Внутри начала закипать злость. Да, возможно, это не было его виной, но что толку утешать себя, если с этим грузом придётся жить всю оставшуюся жизнь?

После той ночи он часто просыпался от собственного крика. Дебби всё понимала. Всегда. Он благодарил Бога, что встретил её. Они были женаты всего два года, но он уже думал, что, чёрт возьми, он делал бы без неё? Если бы её не было с ним последние несколько недель, он бы точно слетел с катушек. Все вокруг понимали Ламберта, жалели, старались помочь, но ничто не могло облегчить его вину. И он сомневался, что что-нибудь сможет.

В местных газетах о происшествии не было ни слова. Ламберт хорошо знал Чарльза Бартона, главного редактора «Хроник Мидуорта». Мужчины не испытывали симпатий друг к другу, но Том смог убедить Бартона не упоминать его имя в местной газетёнке. Впрочем, это не сильно помогло восстановить репутацию Ламберта. Он очень удивился, когда скандал не получил развитие в штабе дивизии в Ноттингеме. И ещё больше, когда никто не попросил его покинуть пост главы маленького полицейского участка города или принять другие жёсткие меры наказания за этот несчастный случай. Дебби однажды сказала ему: «Ты не виновен в смерти своего брата. Ты всего лишь был свидетелем случайности, что унесла его жизнь». Наверное, так посчитали и в штабе. Поэтому дело очень быстро удалось замять.

Вот только Ламберт до сих пор чувствовал себя убийцей. Единственный во всём мире, он знал, что виновен в смерти Майка.

Он постоял ещё немного у последнего приюта брата и нехотя повернул назад, пустившись вновь по тропинке между могил, пока не вышел на основную аллею.

Было уже девять утра, но Том никуда не спешил. Он взял отпуск на месяц. Навести порядок в своей голове, собрать себя по частям. Его подчинённые, все как на подбор, были способными малыми. Достаточно способными для того, чтобы не угробить участок, пока он не вернётся.

Он шёл, опустив голову, подняв воротник. Полностью погружённый в свои мысли, Том буквально врезался в верзилу, входящего на кладбище.

Верзила нёс на плече кирку, следом за ним волочился молодой парень. Оба были в ярких оранжевых комбинезонах.

Ламберт отступил на шаг, пропуская странную парочку вперёд. Их покрытые запёкшейся грязью сапоги звучали так, как будто они шли по кукурузным хлопьям, а не по каменной крошке. Их грузовик был припаркован поперёк дороги к дому священника. Какое-то движение в одном из окон дома привлекло внимание Ламберта, и он увидел отца Ридли внутри. Священник радостно приветствовал его, Ламберт устало махнул рукой в ответ. Том порылся в карманах, достал ключи и открыл «Капри». Он сел за руль, завёл мотор и развернул машину к подножию холма в направлении города. Машинально Том включил радио, но через некоторое время понял, что не слушает музыку. Он вырубил звук.

Весь остальной путь Ламберт провёл в абсолютной тишине.