35 глава

Моэма почистила клетку попугая, что-то бормоча себе под нос. Попугай верещал, не желая покушения на свою частную собственность. Она сунула поддон в раковину и открыла кран, вода не текла.

— Что такое?! Вот почему, как только я собираюсь сделать что-то по хозяйству, обязательно отключают воду?

На кухню вошел Дарио, потягиваясь и позевывая.

— А я-то думал, почему у нас так часто отсутствует вода! А это моя жена хозяйством занимается.

— Надо управляющему сказать! Так больше не может продолжаться! — она склонилась под раковину, предоставляя Дарио чрезвычайно приятный вид своей задней части. Тот скрестил руки на груди, рассматривая открывшийся «живописный пейзаж».

— А я не против!

— Ах, так! Вот и делай сам, — она не приняла его шутки, вылезла из тумбы, безрезультатно покрутив там какие-то вентеля. — Это мужская работа! А я лучше займусь своей.

— Это какой же?

— Приведу себя в порядок! И ты тоже Птичка, заткнись! — она шикнула на попугая. — Будешь сегодня сидеть в грязной квартире!

Попугай нахохлился, видимо, обдумывал очередную гадость. В кухню вбежала радостная Нова и повисла на спине склоненного отца. Моэма подхватила ребенка, усаживая ее за стол.

— Не мешай папе, пусть он покажет, на что он способен, а мы посмотрим, — она сунула ребенку банан и стала наблюдать за ползающим на четвереньках мужем. Решив, что в такой позе он более беззащитен и будет более сговорчив, она заявила, что пойдет к доне Ванде.

— Что? Ты опять о своем? Ты упрямая и совершенно невыносимая, когда дело касается твоих желаний. Ничто не может тебя остановить, — дернулся Дарио, стукаясь затылком о перекладину тумбы. — Черт! Зачем тебе с утра всем портить настроение?

— Это ты портишь всем нам настроение. Нова хочет пойти к бабушке. Вот только не начинай опять свои причитания относительно моего отношения к Фогу, потому что дона Ванда всегда относилась к нашему ребенку, как к своей внучке, и у Новы должна быть бабушка. Я же не ревную тебя к нему, хотя… надо сказать в связи с открывшимися новыми обстоятельствами, — она захихикала, напоминая Дарио вчерашний разговор о Керро и Кексе, — могла бы. Мало ли что ты испытываешь к нему!

Дарио опять дернулся и сорвал резьбу на соединительном шланге, откуда брызнула вода, окатывая его голову и плечи.

— Моэма, я же просил тебя не разглагольствовать на эту тему! Теперь ты точно никуда не пойдешь!

— Ах, так! Нова, мы собираемся, а наш папочка, пока не починить водопровод, останется дома! — она, подхватив на руки ребенка и сумку, исчезла за дверью.

— Упрямая!

******

Далила сидела в кафе, столики которого находились на улице, то и дело оглядывалась в поисках Мелиссы. Ее нервозность объяснялась просто, ведь не каждый раз стоишь на пороге разгадки тайны, которая связана с болезнью и мнимой смертью матери.

— Добрый день, дона Далила, — появилась Мелисса, присаживаясь рядом. — Что случилось? Вы не объяснили причину такой срочности?

— Вот! — она погладила лежащие тетради в кожаном переплете. — Это то, что скрывала долгие годы моя мать. Я не знаю причину, но видимо, именно эти бумаги очень важны.

— И что в них?

— Я не знаю, вернее я могу предположить, что это связано с деятельностью доктора Ришера. И я подумала, что ты в свое время очень мне помогла с жетоном Ришер, но здесь — истинная причина, почему моя мать помешана на Магде Ришер, — она протянула пожелтевший листок. — Вот, посмотри, что это?

— Здесь на немецком языке, — Мелисса взяла ветхую бумагу и стала рассматривать. — Я не очень хорошо знаю немецкий язык, у меня долгое время не было практики, но…

Она замолчала, вчитываясь в незнакомые слова.

— Не может быть! Этого не может быть. Это же свидетельство о регистрационной записи Георга Ришера в Имперской школе имени Адольфа Гитлера в гау Бранденбург-Берлин. Георг Ришер! Это же сын Магды и Альфреда Ришера и он… — Мелисса поперхнулась. — Дона Далила, откуда у вас это?

— Долго объяснять, достаточно того, что моя мать дала мне зацепку…

— Ваша мать? Разве она не умерла?

— Она умерла, — медленно произнесла Далила, считая, что не может раскрывать семейные тайны, пусть останется так, как есть для всех окружающих. — Но она передала мне перед смертью ключ от тайника, где хранились эти дневники… Я не могу их прочитать, потому что не знаю языка, но и нанимать постороннего человека, зная, что здесь скрыты сведения не для всеобщего обозрения, я тоже не могу.

— Дона, Далила, вы можете мне дать для изучения эти тетради? Вы доверяете мне? — у Мелиссы чесались руки, ей уже хотелось поскорее погрузиться в изучение этих материалов.

— Конечно, а зачем я еще просила тебя о встрече? Только ты должна понимать всю конфиденциальность того, что ты узнаешь.

— Конечно. И еще я хотела бы спросить, вы можете дать разрешение на то, чтобы их посмотрел мой научный руководитель, профессор Николас ди Коста? Этот человек помог мне с расследованием истории Магды Ришер.

— Я не знаю, — неуверенно произнесла Далила, — возможно, если ты считаешь, что это нужно сделать.

— Да, он очень образованный и умный историк.

Далила собралась уходить, но неожиданно остановилась, будто что-то вспомнила.

— Мелисса, я прошу тебя, не посвящай мою дочь в это расследование. Это не потому что я не доверяю ей, это потому что рано делать выводы и… возможные разоблачения… Я не хочу ранить ее… то есть, — она не знала, как объяснить то, что ее мать и бабушка Сэс жива и находится в психиатрической клинике, — я думаю позже придет время.

А Мелисса уже раздумывала над тем, стоит ли говорить Керро о том, что возможно появились новые данные о прошлом его деда. Или сначала перевести эти дневники и не возрождать в парне чувство вины за прошлое.

*****

Еще за входной дверью Сэс услышала веселый женский голос, и вскоре его обладательница появилась перед ней на пороге: красивая метиска с очаровательной кукольной девчонкой лет двух-трех на руках. Та самая, что отвечала ей по скайпу. Дона Ванда бросилась к ним, тут же засуетилась, забирая девочку себе.

— Нова, детка, я так по тебе соскучилась. Моэма, ты молодец, что принесла ее. Почему вы стали так редко появляться у нас?

— Дела… Дарио постоянно занят… а я ему помогаю… — Моэма оценивающе посмотрела на Сэс. — Меня зовут Моэма, впрочем, мы почти знакомы. А мою дочь зовут Новой. Нова соскучилась по бабушке.

Сэс перевела взгляд на ребенка. Хорошенький ангелочек с пухлыми губками и светлыми серо-голубыми глазами обхватил шею доны Ванды и щебетал, целуя женщину, а потом потянулся к появившемуся Керро. Моэма тоже не отстала от нее, поцеловав парня. Сэс насторожилась, все-таки, молодую женщину и Керро связывают очень близкие отношения, возможно, что и этот ребенок. Она даже произнесла мысленно «его ребенок», решая, как себя вести в такой ситуации. Вывод напрашивался сам, хотя она гнала от себя мысль, что видит перед собой бывшую жену… «Нет, жену звали Бартирой, а эту индианку зовут Моэма, но у нее есть ребенок, странным образом похожий на Керро… У меня скоро вспухнет голова от такого рода предположений!» — перед ней все больше и больше стали открываться подробности жизни ее возлюбленного, но они ее не радовали. Моэме с первого взгляда не понравилась Сэс, что она и демонстрировала, напрочь игнорируя ее присутствие, даже тогда, когда Ванда пыталась их сблизить разговором. И только улучив момент, когда они оказались один на один, Сэс смогла задать интересующий ее вопрос о прошлом Керро. Моэма усмехнулась, видя беспокойство и нерешительность девушки, это давало ей возможность потешить женское самолюбие за счет другой.

— Почему тебе не спросить об этом самого Керро?

— Я не хотела его утруждать…

— Он тебе ничего не рассказывает, — Моэма засмеялась. — Ты не знаешь Фогу, хоть и живешь с ним. Что ты за жена, если не знаешь, кто такой твой мужчина?

— Я не жена…

— Хм, — фыркнула Моэма. — Фогу — последний худурш нашего племени.

— Фогу? Худурш?

— Да, да, он все равно останется Фогу, и пусть его имя Керро, но он Фогу! А ты ничего не знаешь!

— Так расскажи мне о нем.

Моэма потрясла головой и засмеялась.

— Наша связь не прервется никогда, кто бы ни стоял между нами.

— Связь? — голос Сэс упал.

— Мой дед научил его владеть своей силой, убивать своих врагов одним взглядом, а ты… А ты похожа на красивую бабочку, что вьются над огнем и сгорают от его жара.

— О чем ты говоришь? Я не понимаю.

— А тебе и незачем понимать. Это вот здесь! — Моэма показала на сердце.

— У Керро есть другие… красивые бабочки? У него была жена?

— Бартира? Да он живет из-за нее! — торжественно произнесла Моэма.

— Они любили друг друга?

— Любили! — противоречивая натура Моэмы показалась во всей красе, но ей мало было созерцать несчастный вид Сэс, и она продолжила говорить недомолвками. — Она была красивая, но не красивее меня. Они каждый день проводили время у озера, а знаешь, чем мы занимаемся у озера? Бартира знала, как увлечь своего мужа.

— Моэма, — появившийся на кухне Керро прервал мучительные для Сэс откровения, — если ты за моей спиной будешь обсуждать Бартиру…

Сэс выскочила из комнаты, понимая, что Керро этой фразой подтвердил все, что сказала Моэма.

— Сэс, — он пошел за ней, но девушки и след простыл. — Сэс!

Он догнал ее внизу дома, останавливая и прижимая к себе.

— Что ты опять напридумывала себе? Я же говорил тебе, что был женат! Так в чем дело?

— Говорил! Но ты не говорил, что ты до сих пор любишь свою жену! И ты не говорил, что у тебя еще была связь и с Моэмой… и с Дудой! — она вырвалась. — Отпусти меня! Иди лучше к своему ребенку!

— Сэс! Не придумывай того, чего нет!

Но девушка уже было не остановить. Рассерженный Керро вернулся, желая выяснить отношения с Моэмой, которая уже была готова отразить любую атаку.

— Моэма, если ты будешь лезть в наши отношения, я рассержусь.Разве ты не видишь, что я люблю ее. Не надо вспоминать Бартиру…

— Да ну тебя! Она никакая! Разве такая жена нужна худурш?

— Прекрати! — Керро схватил Моэму за запястье. — Я не хотел становиться этим худурш, и возлагать на себя ответственность. И я решу сам, кого любить, и кто достоин, а ты не мни из себя хранительницу худурш! Сэс ушла расстроенная по твоей вине.

— А я тут при чем? — легкомысленно отмахнулась Моэма. — Я не начинала разговора о Бартире, она сама захотела узнать о ней. Спросила, а я сказала, что ты живешь только из-за нее.

— Что?! Что ты такое сказала?! Ты только послушай себя!

— Ничего плохого я не сказала. Бартира на самом деле закрыла тебя своим телом.

— Вот только она поняла это совсем в другом смысле.

******

Мелисса издалека увидела свою подругу, которая избегая встречных взглядов студентов, исчезла за дверью туалета. Видимо, что-то произошло, и ей требовалась помощь. Сэс стояла перед раковиной и умывалась.

— Сэс, привет, как дела?

— Нормально, — она дернулась от прозвучавшего звонка сотового, нервно поискала его в сумке и, посмотрев, кто звонит, отключилась. — У меня все хорошо!

— Тогда почему у тебя глаза на мокром месте?

— Я умывалась!

— Сэс, что с тобой? — Мелисса подошла ближе и коснулась ее плеча. Сэс всхлипнула и отвернулась, закрывая рот рукой.

— Керро виноват? Почему молчишь? Значит, он!

Опять зазвонил телефон.

— Это он? Ответь ему и выскажи все, чем недовольна. Зачем копить в себе весь негатив, который возник между вами? Ты себе делаешь хуже!

— Нет! Я не хочу его видеть и слышать! — она смахнула со щеки слезу. — Он не доверяет мне! Его скрытность бьет по мне наотмашь. Он продолжает любить свою жену!

— Но его жена умерла.

— Ты знаешь о его браке?

— Да, скажу прямо, что тоже испытала удивление, но потом подумала, что он не обязан отчитываться перед кем-либо в том, что у него было в прошлом.

— А ребенок?

— Какой ребенок?

— Эта девочка! Дочка еще одной метиски из племени.

— Ребенок? — удивилась Мелисса. — Он сам сказал, что это его ребенок?

— Но девочка похожа на него, ну, то есть она светленькая при том, что эта Моэма смуглая, как все кабокло, — Сэс взорвалась рыданиями. — Что мне делать со всем этим? Что? Почему он не сказал мне все это с самого начала?

— А что было бы? Ты не полюбила его? Что изменилось бы? — Мелисса обняла подругу за вздрагивающие плечи.

— Я бы не чувствовала себя обманутой!

Неожиданно в туалет заглянула Дуда, будто специально выждала момент побольнее ударить свою соперницу.

— Что с тобой, Сэс? — ее изворотливый ум просчитал, что девчонки могли секретничать только на личные темы, ну а коль лицо Сэс все в слезах, то настал звездный час Дуды.

— На чужом несчастье счастье не построишь! Мы любили друг друга, но ты встряла между нами, не подумав, что причиняешь мне боль. А теперь ты расплачиваешься за свою наглость. Еще чуть-чуть и ты почувствуешь, что значит умирать от любви.

— Заткнись, Дуда! — Мелисса встала между девушками.

— Да она не верит мне! — закричала Дуда, впадая в истерический припадок. — Ты мне не веришь? Тогда спроси свою подружку, почему мы расстались! Он бросил меня ради тебя! Спроси, спроси, как это произошло! Какое у меня было красивое свадебное платье!

Сэс выскочила из туалета, а Мелисса развернулась к Дуде.

— Заткнись!

— Она — сучка! Сучка! Думаешь, она сильнее меня? Да, она сама откажется от него и отдаст мне.

— Сумасшедшая, — Мелисса хлопнула дверью перед носом Дуды.

******

1946 год

Анхелика нервно перебирала салфетки для званного ужина, к ней подошел ее отец — сеньор Густаву, и сжал руку.

— Тебе нельзя волноваться. Ты нервничаешь из-за мужа? Из-за его любовницы?

— Папа, ты знаешь? Как?

— Это не скроешь, когда живешь в узком кругу, — сеньор Густаву тоже был недоволен поведением своего зятя, тем более, что являлся одним из спонсоров исследований Бишопа.

— Я не собираюсь уступать его падшей женщине! Она — сучка! Сучка! Думаешь, она сильнее меня? Как она смеет смеяться мне в лицо? Я хочу, чтобы ее выдворили из города, выпачкав ее в смоле и перьях! Папа, сделай что-нибудь!

— Добрый вечер, — появление Бишопа не смутило Анхелику, которая завелась и уже не могла остановиться.

— Я хочу знать, ты оставил эту женщину или нет?

— Анхелика, давай поговорим после ужина, ведь через час придут гости, — он посмотрел на своего тестя и жену. — Не волнуйся…

— Не волноваться?! — Анхелика стояла перед мужем, напряженно выпрямившись и сжав кулаки, словно натянутая струна. Неожиданно ей стало плохо, она охнула и согнулась.

— Анхелика, что с тобой? — Альфред подхватил ее и помог присесть на диван. — Так, голова кружится?

— Да, да, — она раздраженно оттолкнула мужа. — Мне плохо!

— Успокойся, — сеньор Густаву засуетился, принес стакан воды, — попей, и давай, дыши, дыши!

Как только дочери стало легче, отец Анхелики схватил Альфреда за плечо, оттаскивая в сторону.

— Если моя дочь потеряет ребенка, то ты потеряешь еще больше — семью и работу! Я доберусь до твоего начальника и обеспечу тебе большие проблемы… — сеньор Густаву намеренно упомянул куратора Альфреда, зная насколько зять зависим от своего руководства.

Альфред скрипнул зубами, но ничего не ответил.

— Папа, он пообещает мне, — не могла успокоиться Анхелика, — что в его жизни не будет другой женщины, кроме меня. А эту блудницу выгонит прочь! Так ты пообещаешь?

— Обещай! — приказал отец.

— Хорошо!

****

Керро перехватил Мелиссу в университете и попросил ее поговорить с подругой.

— Мел, она не будет сейчас слушать меня. Она обижена.

— Чем же ты обидел ее?

— Она узнала о том, что я был женат и это ее задело сильнее, чем я рассчитывал. Я не думал, что ей это так важно…

— Это важно. Знаешь почему? Потому что ты сделал признание после того, как она полностью тебе доверилась, отдалась тебе душой и телом, а ты имел от нее тайны, о которых сказал походя. Что она сейчас должна чувствовать? И почему ты допустил, чтобы она столкнулась с твоей бывшей любовницей?

— С какой любовницей?

— С симпатичной кабокло[1]!

— Моэмой? Между нами ничего не было! Почему вы на пустом месте делаете выводы, которые лишены смысла?

— Потому что они являются следствием твоего поведения! — вздернула подбородок Мелисса.

— Но это ее измышления! Как мне оправдаться, что я попал в какой-то замкнутый круг одних недоразумений?

— Ты сам их создаешь! А что остается думать девушке, которую использовали, чтобы залечить раны бывшей любви?

— О, боже, что за женская логика?! Вернее, никакой логики, одни чувства! — он потер лоб. — Мел, я прошу тебя, поговори с ней. Она сбрасывает мой звонок.

— Нет, уволь, я не буду решать твои проблемы! — Мелисса знала, что поступает не совсем последовательно, но она до сих пор чувствовала обиду на Керро. Ей казалось, что все его действия имеют целенаправленный сугубо практичный интерес: их знакомство, его появление в среде ее друзей, и даже то, что она недавно испытывала влюбленность в него, имело одну цель — подобраться ближе к семейству Велозу, чтобы извлечь выгоду. Слишком все гладко и продуманно до мелочей, и вот уже очередная жертва его харизмы трепыхается в агонии от любви к нему. Возможно, отец прав, когда думает, что Керро Фриас может оказаться мошенником. Возможно, если бы его прошлое не открывалось порционно и необъяснимым пока образом не было связано с ее семьей, Мелисса легче переносила его существование, но сейчас она испытывала к нему раздражение и почти мстительное чувство. «Опять он меня разозлил! Вот что за человек! После него мне нужно всегда приводить свои мысли в порядок! Все! Но говорить о его меркантильности — увольте! Я не буду расстраивать Сэс еще и этим, а мой отец соберет материал о Керро прежде, чем сделать выводы.»

— Оставь ее в покое, пусть немного придет в себя, — вздохнула Мелисса, — не надо на нее давить.

***

Керро решил последовать совету Мелиссы и дать Сэс и себе время, чтобы успокоиться, понимая, что сейчас после такого триумфального выступления Моэмы, девушка может вспылить и принять неправильное решение. Единственным способом снять душевное напряжение стала работа, поэтому он с головой погрузился в расчеты. Под его пальцами клавиатура издавала приятный ритм щелчков, почти музыку, а на экране химические формулы мгновенно сливались в многоэтажные цепочки, складывая странный узор. Из-за накатившегося раздражения мысли скакали в разные стороны, как блохи, поэтому, когда сзади подошел дон Луис, Керро открыто заявил, что занят выведением «белокурой бестии». Это была прямая провокация.

— О, не думал, что молодые люди почитывают Ницше.Или это для красного словца?

— «В основе всех этих благородных рас просматривается хищный зверь, роскошная, похотливо блуждающая в поисках добычи и победы белокурая бестия; этой скрытой основе время от времени потребна разрядка, зверь должен заново выходить наружу, заново возвращаться в заросли...»[2] — процитировал Керро. Дон Луис почему — то напрягся, вглядываясь в своего собеседника, но потом довольно засмеялся, будто выиграл лотерею.

— Именно! Он никого не будет ни о чем просить, никого не станет бояться, но превратится в господина своей судьбы и сможет властвовать над другими. Он сделает все, что захочет, возьмет у жизни все, что ему потребуется. И конечно, ни угрызений совести, ни раскаяний он не сможет испытать. Чувства вины и сострадания ему чужды. Он не понимает, что такое добро и зло, что можно и нельзя. Он считает, что можно все, на что человек способен. И существует только один закон — сила: если ты силен — делай все, что хочешь, а если слаб — уйди с дороги и уступи жизненное пространство сильному.

— И это гимн Третьего Рейха, — подытожил Керро, рассматривая собеседника сквозь прищур. — Призвание и удел этой расы — господство над всеми остальными, а основное ремесло, конечно же, война. Хотя Гитлер воспринял эти слова слишком буквально.

— Отчего же?

— Потому что Ницше призывал к войне в несколько ином смысле. Ведь он же сказал: «Да будет труд ваш борьбой, и мир ваш победою»? Это, скорее всего, о борьбе с самим собой.

— Тогда почему Ницше говорит: «…падающего подтолкни…»? Погибающий и слабый должен умереть и дать возможность жизнеспособному развиваться дальше!

— Ха, Дон Луис, речь идет не о человеке, а об истории, о нравах отдельных эпох, в конце концов, о государственном строе, неспособном функционировать, как жизнестойкая система.

— Историю творит человек, а нравы, и тем более, государственный строй тоже дело рук и ума человеческих, так что изменить в первую очередь надо самого человека! — подвел черту под спором дон Луис. Было видно, как он оживился, почувствовав в Керро родственную душу.

*****

1946 год

Альфред появился на следующий день, был озабочен, его нежность к Лусии была особенно подчеркнутой.

— Что с тобой? Какие-то сложности на работе? Или неприятности в семье? Ты обещал развестись!

— Да, но теперь возникли определенные трудности…

— Какие трудности? Ты же обещал! Я не могу продолжать жить в этом статусе и в ожидании, что твоя жена опять натравит на меня полицию или испачкает мою дверь непристойными записями. Я не могу спокойно выйти на улицу!

— Успокойся, — Альфред покачал головой и поцеловал Лусию. — Как ты себя чувствуешь?

— Плохо!

— Лусия, может быть тебе следует съездить к родным?

— Альфред, что случилось? — она отодвинулась от мужчины. — Сначала ты не отпускаешь меня, заставляя отказываться от любых приглашений, а сейчас предлагаешь мне съездить в гости.

Альфред расстегнул верхние пуговицы лифа ее платья и погладил ее тонкие ключицы, поласкал губами ее шею и втянул носом воздух.

— Как ты сладко пахнешь! Моя жена беременна… — он, наконец, дал объяснения.

— Понятно! — Лусия подскочила, стало ясно, что Анхелика добилась своего, манипулируя своей беременностью. — И я стала тебе не нужна, поэтому ты отсылаешь меня обратно в Салвадор!

— Моей жене нужна уверенность в том, что я буду всегда рядом с ней. Ей нельзя волноваться, — Альфред покачал головой. — Поезжай, любовь моя. Как только все успокоится, я приеду за тобой.

— Не называй меня «моя любовь»! Мы с тобой чужие люди, которые были вместе лишь из-за того, что были несчастны. Но ты что-то не договариваешь!

— Я не хочу осложнять отношения в семье, разрываясь между Анхеликой и тобой! Ты же понимаешь, что Анхелика — моя жена! Но я не хотел отказываться от тебя, но мое руководство…— Альфред хотел вывести Лусию из-под удара, потому что его организация не пускала чужаков в свои ряды.

— Руководство? А оно-то каким боком здесь? Неужели ваше руководство залезает к тебе в постель и руководит, чем вы там под одеялом занимаетесь?

— Все не так просто…

— Если твое руководство решает на ком тебе жениться, с кем тебе спать, то оно должно быть спокойным. Я не буду претендовать на тебя! Значит, твоя жена смогла надавить на нужные кнопочки и вернуть блудливого жеребца в стойло? — насмешливо спросила Лусия, а в голове пронеслась мысль: «Ты же понимаешь, что Лусия — моя жена!» — наверно, такие слова говорил Эдер своей беременной любовнице, вот только я не буду бегать за мужчиной, как это делала Алессандра». Как только Альфред ушел, Лусия достала несколько черно-белых фотографий, хранивших память о счастливых временах, где она, Эдер и маленький Арманду были вместе: «Но что же делать?! У меня не будет больше сына…Мой мальчик… мой бедный мальчик, ты был плодом самой красивой и сильной любви и погиб, как и твой отец, оставив меня в одиночестве…»

*****

Мелисса просматривала дневники, что передала ей дона Далила, понимая, что ей в руки попали настоящие свидетельства прошлого, то, за что ученые-историки могут душу продать. Заметки, какие — то научные выкладки человека, который жил и работал в то время и находился в самой гуще события, перевернувшие весь мир. Вот, когда она пожалела, что не изучала достаточно хорошо немецкий язык, но даже ее базовый уровень позволял хоть как-то разбираться в тексте, особенно там, где отсутствовали узко-научные термины. Она пролистала там, где не смогла понять суть записей, похожих на медицинское исследование, а стала читать то, что касалось описаний событий. «1938 год…Ни о какой сыновней привязанности не идет и речи, это всего лишь вынужденная мера, но из сложившейся ситуации необходимо выжать максимум преимуществ…Магда — хорошая жена и мать, которая ради величия нации будет поддерживать все мои начинания, и наш сын станет одним из самых первых, кто покажет возможности человеческого организма… Но для этого надо подчинить его, сделать из него идеальный образец, лишенный памяти и сожалений…А я буду создателем представителя новой высшей расы…» Далее шли по-немецки четкая программа работы над имеющимся биоматериалом, именно, над человеческим образцом, потому что Ришер воспринимал своего сына, как единицу исследования. Никаких эмоций, ни сочувствия, ни жалости… одна жажда познания.

— Вот когда начнешь думать, что желание познать становится не добром, а злом, — она опять запуталась в медицинских показаниях, хотя понимала, что это, скорее всего, какой-то цикл применения и количественно-качественный состав неизвестного препарата. Здесь были и описания тех других людей, кто был подвергнут испытаниям: «Наше время — время больших возможностей для науки, потому что дает неограниченное количество испытуемого материала и снимает моральные ограничения, свойственные общей массе людей. Наше время — великое время! Для меня эти человеческие единицы всего лишь маленькие кирпичике в фундаменте научной мысли…

1938.09.23

Сделан вскрытие черепной коробки для уменьшения давления на головной мозг после введения препарата.… Показания… объект DZ-67 умер…

1938.09.25 … объект умер...

1938.10.02 …объект умер…»

— Боже, сколько же их было?! Массовое уничтожение… — Мелиссу затрясло, будто она сама оказалась в застенках той лаборатории, где работал этот изверг. — Мне нужна помощь в изучении этого материала, иначе один на один я сойду с ума…

Между страницами были вложены и закреплены листы переписки с одним из единомышленников доктора, которого он называл уважаемый Карл. Мелисса поискала обратный адрес и найдя, на обратной стороне листа, прочитала: «Директор психиатрической лечебницы Горден-Бранденбурга Карл Ганс Хайнце».«Я пойду дальше, чем эти хваленные профессора! Мне не нужны разрешения на использования пациентов в клинических испытаниях, как тому же гейдельбергскому профессору Курту Шнайдеру…» — с трудом, используя электронный словарь, перевела девушка, но на большее ее не хватило. Она полистала толстенную тетрадь и больше всего ее поразил тот факт, что записи на последней странице заканчивались на дате 1979 года.

*****

На улице стояла удушающая вечерняя жара, похожая на испарину. Оранжевое солнце все еще плавило асфальт, и, казалось, даже низкие здания спрятались в тени деревьев и только НИЦ сверкал стеклом окон и, как колос, возвышался над всем ландшафтом. Тони столкнулся на выходе с Сэс, которая говорила по телефону.

— Ты звонила Керро? Он еще наверху?

— Нет, он здесь не появлялся, — с обидой произнесла Сэс.

— Нет, он здесь.

— Да-а, — разочарованно протянула девушка. — Я его не видела.

— Давай я провожу тебя хоть до стоянки, мало ли что после убийства около Центра, — Тони пошел рядом с ней.

— Спасибо. Полиция опять приходила, всех опрашивала, а тебя допрашивали? Ты что-нибудь видел?

— Нет, я ушел раньше, а уборщика убили поздно вечером. И главное, никто не видел!

— Тони, — Сэс помялась, решая спросить его или нет, но, если в душе уже закралось сомнение, которое надо или развеять, или подтвердить, то отмалчиваться было невыносимо. — Тони, какой была жена Керро?

Тони даже остановился от такого неожиданного вопроса.

— Я не знаю, правда, не знаю, потому что не был с ней знаком.

— Он любил ее? То есть он любит ее до сих пор?

— Ладно, скажу так, любить умершего человека нельзя, его можно всего лишь помнить. Я думаю, что свое прошлое Керро не забудет, но любит он тебя. Это точно!

— Да? — Сэс тоже остановилась, а Тони, понимая, какие сомнения гложут девушку, добавил.

— Он сам говорил мне, что ты вызываешь у него полное помешательство. И чтобы Керро сходил с ума из-за женщины — это просто невероятно. Он любит тебя до чертиков…

Этих слов оказалось достаточным, чтобы Сэс откинула свои сомнения и поверила, но у нее хватило выдержки, чтобы не побежать тут же обратно в НИЦ.

— Ты домой?

— Нет, я хотела встретиться с Мелиссой. Знаешь ли… женские разговоры…

— А-а-а, — протянул Тони, понимая, что этот вечер в обществе Мелиссы ему не светит. Он довел девушку до машины и, помявшись, спросил.

— Сэс, твой отец Нелсон Велозу?

— Что?! И ты туда же? Ты только что говорил, что Керро любит меня, а сам… — она махнула рукой и сев в автомобиль, резко сорвалась с места.

— А что я такого спросил? При чем тут любовь и ее отец? — Тони не понял вспышки Сэс. Он растерянно оглянулся и его внимание привлек странный силуэт приземистого человека, стоящего около стены здания. В этот момент на газонах сработали разбрызгиватели, которые сделали его фигуру расплывчатой. Когда Тони подошел ближе, водная пелена, казалось, на солнце стала еще гуще, скрыв фигуру из виду, а когда рассеялась, человек исчез. Тони поискал глазами незнакомца и, не найдя, направился к своей машине.

****

Далила бегала от одного окна к другому, дочь не явилась домой, на телефонные вызовы не отвечала, словно пропала в пустоте. Она, конечно, предполагала, что Сэс находится рядом с тем, кто вскружил ей голову, но могла бы хоть позвонить и предупредить ее.

— С этим надо что-то делать! Но что?! Я даже не знаю, где их искать, ни адреса, ни места, где он работает… Единственное…Боже, что же я такая глупая! — она опять схватила телефон и набрала номер Мелиссы, ведь подруга должна знать, где Сэс.

— Алло, да Мели, это дона Далила… мне неловко тебя спрашивать, но я не могу дозвониться до Сэс… да…да… ты тоже? А может, ты знаешь, где она находится? Да? С Керро? У него? Да, я не беспокоюсь… до свидания.

Далила села на диван, глядя на телефон.

— Ну и что? Что же делать дальше?

Пришла прислуга, сообщив, что ужин подан и ее ждут в столовой. Далила вскочила и единственный, кто сейчас может ей помочь — это Нелсон.

— Привет, дорогая, — муж с иронией взглянул на ее всклоченный вид, — что с тобой? Ты выглядишь, как мокрая обезьяна…

— Мне не до твоих низкопробных шуточек! Твоей дочери ночью не было дома.

— И где она была? — Нелсон делал вид, что поглощен едой. — Она уже взрослая женщина…

— Прекрати! Она еще девчонка… Боже, с кем я говорю?! — она заметалась.

— В чем дело? — в столовой появился дон Луис. — Что за истерика?

— Сэс нет дома!

— И? Она довольно часто отсутствовала на ужине, — дон Луис сел за стол, не проявляя беспокойства.

— Вы так поглощены своей работой, что не появись она неделю или месяц, вы и не заметите.

— Что случилось? — дон Луис посмотрел на Далилу. — Объясни спокойно.

— Она влюбилась! Нелсон, я же говорила тебе! Твоя дочь влюбилась и теперь ничего не видит, и не слышит, кроме своего парня! Она и сейчас у него!

Нелсон промолчал, не отрывая глаз от тарелки.

— Любовь? Внебрачные отношения отвратительны по своей сути! — менторским тоном произнес дон Луис. — Поэтому следует девчонку поставить на место. А это обязанность матери. Кто этот парень?

— Я его не знаю! Бог знает, где они могли встретиться! Ее влюбленность в него патологическая! Сначала хранить его фотографию и лелеять надежду на встречу, потом бросается в любовь, как помешанная.

— Женщина предназначена для дома, для рождения здоровых детей, а не для любовных утех! — дон Луис задумчиво с долей брезгливости в голосе повторил о том, что девочку надо было лучше воспитывать. — Моя внучка должна выйти замуж за того, кто одобрит ее семья.

— Какие у вас старые понятия! Не устраивайте здесь фарс, где отец — деспот выдает свою дочь за богатого старика, — Далила едва сдерживала себя, чтобы не убежать в свою комнату.

— Что же тебе не нравится? Сначала ты обеспокоена тем, что Сэс ошалела от любви, а теперь тем, что я предложил единственное решение всей этой ситуации? Просто выдать ее замуж! — подытожил дон Луис. — Иначе она превратится в подобие твоей матери.

Далила хотела уколоть его тем, что все его моралистические взгляды разбиваются об его связь с ее матерью, но не хотела переводить разговор в плоскость препирательств.

— Кто этот парень? Зеке? — дон Луис продолжил пережевывать еду. — Нелсон, ты же планировал их поженить, вот и сделай это. Будет хорошее потомство.

— Вы говорите о своей внучке, как о племенной кобыле! — опять возмутилась Далила.

— Все, хватит! — стукнул по столу дон Луис. — В Европе гулящим женщинам брили головы налысо. Если моя внучка уподобилась им, то я сам обрею ее, чтобы она не могла показаться на улице!

— Отец, не стоит так нервничать, — Нелсон выслушал перепалку жены и отца, — надо признать, что времена изменились. Теперь женщины с легкостью уступают мужчинам…

— У тебя большая практика! — прошипела Далила. — Красивая блондинка — это твой типаж.

— Да, у меня есть в этом опыт. Я думаю, мне придется поговорить с дочерью о ее поведении, — не смутился Нелсон. Он был уверен, что в его семье роли каждого определены четко, и ему не обязательно скрывать свидетельства собственной измены, потому что его жена никогда и ничего для него не значила.

*****

Ей не обязательно было скрывать факт супружеской измены, потому что муж никогда и ничего для нее не значил, а теперь, когда он оказался зависим от денежных вливаний ее влиятельного любовника, она открыто демонстрировала связь с Луисом Велозу.

— В Европе гулящим женщинам брили головы на лысо, — Луис запустил пальцы в волосы женщины и повернув ее лицо к себе, поцеловал. — Твой муженек не собирается тебя обрить?

— Мой муженек ничего против не имеет…

— Конечно, я же щедро заплатил за его жену…— хмыкнул мужчина.

— Как грубо, — Агата засмеялась, — но мне нравятся такие сильные мужчины, как ты. В твоих руках жизнь и смерть людей, и моя жизнь принадлежит тебе, любимый.

Ее готовность выполнить все его желания вызывали в нем эту нарочитую грубость, он как будто проверял ее, а она с легкостью проходила все его испытания.

— Мы могли бы поехать в Рио… я купил там квартиру, чтобы никто не мог помешать нам… — он повалил ее на диван в своем кабинете. — Тем более, что сейчас мне предстоит развод и лишнее внимание мне не нужно.

— Ха-ха-ха, — захохотала Агата, — боишься своей жены?

— Нет, не ее, а ее требований при разводе. Мне совсем не нужны проблемы… Но с этим я разберусь… — Луис сосредоточился на желанном женском теле.

— А работа? Как твои исследования?

— Хм, — пробормотал он вперемежку с поцелуями, — подождут.

— Неужели у тебя кризис? Иссякли идеи?!

— Нет, сейчас я на самой вершине своей карьеры… — он отвлекся, — все идет прекрасно… есть перспективный объект… хм, но твои прелести не могут сравниться ни с чем…

— Луис, что означает перспективный? — Агата осторожно вернула тему разговора.

— Что?! Любовь моя, откуда такой интерес? Тебя должны интересовать побрякушки, платья, наша поездка в Рио… твой мужчина…

— Меня интересует мой мужчина, — замурлыкала Агата, маскируя свой интерес под глупое женское любопытство. — Когда же мы едем?

В самый неподходящий момент постучалась прислуга, вызвав недовольство мужчины, и сообщила о том, что пришел курьер из научного центра.

— Прости, любимая, это очень важно, — Луис вышел. Агата поправила платье и, прислушавшись к голосам внизу, просмотрела лежащую на столе документацию, потом пошарилась в ящиках стола и перешла к секретеру. Она искала хоть малейшее упоминание о том человеке, который был помещен в лабораторию Велозу, но вместо этого она наткнулась на толстые тетради, исписанные мелким убористым почерком.

— Что же это? — и она четко вспомнила слова Луиса о научных дневниках, ценность которых была так велика, что многие ученые бы заложили за них душу.

****

Житман решал приоритетность полученных распоряжений: сбежавший из клиники «кролик», убийство около НИЦ или Моэма. «Конечно же, Моэма, до чего же красивая метиска, чувственная, страстная, как сама дикая природа вокруг фазенды хозяина. Интересно, она меня помнит или нет? Хотя откуда она может меня помнить, ведь в деревне стоял такой переполох…Я нигде не светился…Обуздать такую строптивую лошадку… что с ней будет, когда мы выбьем из нее нужные сведения?» — Житман дал распоряжения своим людям, разделив их на несколько групп, чтобы сразу заняться несколькими поручениями, а сам опять направился к дому красавицы. Она редко выходила из дома, как будто чувствуя его присутствие, но Житман был терпелив. Он заметил ее еще издалека, видимо Моэма возвращалась откуда — то, держа на руках ребенка и огромную сумку. В какой-то момент она обернулась на восхищенный свист, что только могли себе позволить в ее адрес местные оболтусы, и огрызнулась. Сумка упала, и ее содержимое высыпалось на тротуар. Когда Житман решил с ней познакомиться вместо того, чтобы засунуть в машину и увезти к Нелсон, он не мог понять. Сами ноги понесли его в сторону женщины, которая поставив ребенка на землю, возилась с безделушками, что необъятным количеством рассыпались у ее ног. Маленькая девочка-непоседа помогала матери и неуклюже пнула какую-то вещицу. Та выкатилась на проезжую часть улицы, увлекая за собой ребенка. Моэма очнулась от визга тормозов и сама визгнула от ужаса, мгновенно представив причину этого звука, рванула вслед за Новой, но не успела, потому что ее перехватил незнакомец. Шкафоподобный мужик буквально вытащил перепуганную девчонку из-под колес автомобиля, из которого выскочил перекошенный от страха водитель и начал орать на чем свет стоит. Моэма выхватила плачущую Нову из рук спасителя, ощупывая ее и целуя.

— Нова, ты цела? Боже, Нова…. Тебе не больно? А ты заткнись, смотреть надо, куда прешь! — она набросилась на водителя. — Я тебе сейчас глаза выцарапаю, вообще, за руль не сядешь!

— Тише, тише, успокойся! Твой ребенок жив и здоров! — Житман встал между ними, и коснулся плеча разбушевашейся женщины: «О боже, до чего же горячая девица!» — Ты испугаешь его!

— Кого его? — озадаченно уставилась на него Моэма и замолчала.

— Как кого?! Ребенка!

И только сейчас она пришла в себя и поняла, кому обязана жизнью Новы.

— Спасибо, огромное спасибо! Я такая неумеха! Совсем голова забита ерундой… Спасибо!

— Да, ладно, я рад, что оказался здесь. Но тебе надо быть поосторожнее… У меня тоже есть дети, я знаю, что говорю… — Житман врал, как дышал. — Тоже пару раз были ситуации — не позавидуешь… Но после того, как моя жена ушла к другому и забрала детей, мне не хватает семьи.

Моэма слушала, приоткрыв рот, и прониклась его положением.

— Мне жаль, что так получилось!

— Что получилось?

— Ну, с вашей женой.

— А-а, — он махнул рукой, — не стоит из-за этого расстраиваться, я уже это пережил. Может быть, вас проводить, а то ваша девочка перепугана и ей надо отдохнуть.

— Да, да, конечно, — Моэма позволила забрать у нее сумку и направилась домой.

— Меня зовут Житман, а тебя?

— Моэма.

Пока Моэма укладывала Нову, Житман осмотрел всю квартиру Сангалу. Жили они небогато, но вполне добротно, особо ни в чем не нуждаясь. На кухне пахло травами, видимо, эта метисочка не забыла свои индейские штучки и во всю пользовалась, какими — то отварами и мазями. Он подозрительно понюхал какую-то смесь и вздрогнул от ее голоса.

— Это жир капибара[3]. Он используется для изготовления лечебных мазей.

— Ты занимаешься лечением … как его там — знахарством?

— Нет, но знаю несколько рецептов. Меня дед научил.

— Ну, ладно, — Житман понял, что если что-нибудь не предпримет, то его попросят уйти, и Моэма забудет о его существовании, как только закроется за ним дверь.

— Спасибо еще раз за Нову и спасибо, что проводили…

— А награда?

— Какая награда?

— Извини, я не могу удержаться, — он шагнул к ней и, обхватив ее за спиной, прижал к себе. Ноги ее повисли в воздухе, а прижатые к груди руки не могли дать отпор разгоряченному мужчине. Он целовал ее властно, ломая ее сопротивление, не отступая от намеченного плана. А он его просчитал вплоть до мелочей: во — первых, он хотел эту женщину; во-вторых, она его подпустила к себе; а, в-третьих, теперь она не сможет рассказать о происшедшем своему мужу, не захочет рассказывать, что чуть не стала причиной гибели ребенка, а уж о поцелуе тем более не станет распространяться. Она перестала сопротивляться, поняв, что все ее усилия тщетны, а Житман мысленно решал продолжить это поверхностное знакомство более близким общением или перенести это на следующий раз. Он оторвался от губ Моэмы и посмотрел в ее затуманенные глаза.

— Красавица!

— Отпусти меня, подонок! — зашипела девушка, мгновенно превращаясь из кроткой овечки в разъяренную змею.

— Подонок, подонок, — заорал Птичка, до этого молча следивший за происходящим.

— Ого! Моэма, ты восхитительна! Такую страсть не так часто встретишь! — он продолжал удерживать извивающееся тело девушки. — Ты меня просто заводишь.

Моэма испуганно уставилась на Житмана и замерла, прекратив провокационные телодвижения.

— Отпусти!

— Послушай меня! Я не причиню тебе вреда, моя красавица! Ты потрясающая, ты сладкая… — шептал мужчина. — Я просто не смог удержаться, чтобы не попробовать тебя на вкус. Прости меня! Я влюблен! Я без ума от тебя!

— Отпусти! Поставь меня на пол, Житман!

— Ну как тут не воспользуешься случаем? — он опять поцеловал ее. — Не бойся, ничего кроме целомудренного поцелуя!

— Это называется целомудренный поцелуй?! Да я из платья вываливаюсь от твоего поцелуя! Ой! — у нее распахнулись глаза от того, что она сморозила глупость, но Житман довольно рассмеялся.

— Может, тогда снимешь платье?

— Нет! Нет! Отпусти, мерзавец! Я не это хотела сказать! Ты меня не так понял!

— Не трепыхайся, не буду я стаскивать с тебя платье, хотя так хочется!

— Нет! У меня есть муж, я его очень люблю! — выдала Моэма последний аргумент в защиту своей чести.

— Муж — это хорошо, особенно любимый. Но что-то мне подсказывает, что в ваших отношениях не все так гладко?

— Житман, опусти меня на пол!

Мужчина осторожно опустил ее на ноги, но из объятий не выпустил.

— Мне нет дела до твоего мужа, я влюблен в тебя, а не в него. Так как насчет награды?

— Какой награды? Ты уже получил свой поцелуй.

— Это я тебя целовал, а я хочу твоего поцелуя. Красавица моя, поцелуй меня, и я исчезну.

Моэма попыхтела, решаясь на уступку, и прильнула к его губам. Это был не простой знак благодарности, он превратился в долгий и откровенный поцелуй любовников. Моэма очнулась и вцепилась в его губу — проверенный способ привода разгоряченного мужика в норму.

— Вот это страсть! — Житман охнул и отпустил женщину.

— Вон отсюда! Я не желаю тебя видеть и целоваться с тобой тоже не желаю!

— Подонок, подонок, отпусти! — вторил Птичка, усиливая у Моэмы панику.

— Когда кошечка слизала молоко? — он засмеялся и направился к выходу. Резкий звук захлопнувшейся двери заставил его засмеяться еще раз: «Завтра я задеру у нее подол, посмотрим, удержится ли она на своем месте оскорбленной благодетели?»

[1]Кабокло (кабоко; порт. caboclo — от тупи caa-boc «пришедшие из леса») — этническая группа в составе бразильцев, португало-индейские метисы.

[2]Из книги «К генеалогии морали» Фридриха Ницше, написанная за 20 дней (между 10 и 30 июля 1887 г.), рукопись была опубликована в ноябре того же года в издательстве К.Г. Наумана

[3]полуводное травоядное млекопитающее из семейства водосвинковых. В настоящее время капибар в полудиком состоянии разводят на специальных фермах для получения мяса и кожаных изделий; также используются как источник жира для нужд фармацевтики. Мясо капибар вкусом и внешним видом напоминает свинину.