Глава 16

Весь день дул прохладный ветер, пронизывая легкую одежду людей, залезая под подолы легкомысленных дамочек и отвечал на ворчание прохожих громким шелестом деревьев. Настроение Марины вторило погоде, словно эти дождливые тучи сгущались только над ее головой и плакали вместе с ней. Она взглянула на себя в зеркало, под глазами появились тени, уголки губ опустились, чувствовалась растерянность и усталость. Встряхнув головой, рассыпала пышные волосы по плечам, помассировала виски и стала собираться к сыну.

Сашка смело выводил причудливые линии, будто создавал свою знаковую систему, только ему было ведомо, какие события разворачиваются на плоскости листа. Ее ребенок создавал свою Вселенную, раскрашивая ее в сложные цветовые пятна. Ей подумалось, что каждый ребенок проходит весь путь человечества в своей изобразительной деятельности от каракуль первобытного человека до более совершенных по техническому исполнению рисунков, и не стоит его торопить в правильном или реальном изображении предметов, он не должен перескакивать фазу беспредметного рисования. Сашка крутил лист в разные стороны, примеряясь куда бы еще добавить эту желтую краску, которая зависла на кончике кисточки, потом решительно ляпнул в центр и размазал.

— Саша, а где небо?

— Везде. А это волна, а это дома, дома и дельфин!

— Желтый дельфин?

— Он наглотался солнечного света, — он сбросил готовый шедевр на пол для просушки и принялся за новый лист.

Антонио подошел к ней сзади и мягко погладил плечи, теплое дыхание согрело ее шею. С самого утра она невольно избегала с ним встреч, не хотела терзать свою душу сомнениями. Она не была склонна выискивать недостатки любимого, она любила его таким, какой он есть, но некогда услышанные слова детектива Колфена тяжелыми камнями легли на ее безоговорочную веру и придавили ее.

— Я соскучился, почему ты не хочешь переехать сюда?

— Хочешь сэкономить на моей зарплате? — в ее голосе не было веселости, и лицо Антонио вытянулось от удивления. Марина замолчала, рассматривая рисунок Сашки, оттягивала разговор, чтобы собраться с мыслями. Забавный детский рисунок! Взрослые люди часто анализируют, пытаясь понять состояние своего ребенка, вот и Марина вертела в руках непонятное изобразительную мистерию своего сына, недоуменно разглядывая его каляки. Детский рисунок — целый мир, где под непонятными квадратиками, точками и линиями может скрываться загадочная история, он напоминал работы абстракционистов, где художники отказывались от реального изображения предметов в сторону приближенной и даже искаженной формы. Хотя совсем беспредметным этот рисунок не назовешь — все-таки, проглядывают узнаваемые силуэты небоскребов, животных и птиц.

— Наш ребенок гениален! То есть, я хотела сказать, что Саша по-своему видит мир, и он лишен всяких стереотипов, типа, как рисовать тот или иной предмет, — она затараторила, пытаясь скрыть свою оговорку, но Антонио ее не заметил или не придал особого значения.

— Откуда же у него стереотипы, если никто их не навязывает? У меня впечатление, что ты сердишься, почему?

Марина обернулась и несколько мгновений рассматривала Антонио, который терпеливо ждал ответа. Его внутренний голос подсказывал, Марина скрывает за своим напряженным взглядом что-то очень серьезное.

— Пошли, — она потянула его за собой, схватив за свисавшую с капюшона летнего анорака тесьму, — нам надо выяснить многое.

— Боюсь, этим дело не ограничится, — серьезность ее лица наводила его на мысль, что с ней не все в порядке. Он почувствовал ее скованность и недовольство, и все равно она реагирует на его прикосновение и тает, как свечной воск.

— Ты не дала мне ответ, ты переедешь ко мне? Я хочу, чтобы ты стала украшением моего дома.

— Какие странные слова! Украшение дома, — она ехидно потянула слова, пробуя их на вкус, — я не напольная ваза, не дорогостоящая картина на стене. Или ты воспринимаешь меня, как предмет интерьера?

— Что происходит? Почему ты в обыкновенном комплементе видишь издевку?

— Обыкновенный, ничего незначащий, проходной комплемент. Вот она степень твоей привязанности! У меня сложилось впечатление, что ты наблюдатель жизни, и даже свои чувства воспринимаешь, как зритель.

— Это ложное впечатление, — Антонио обреченно вздохнул, бесполезно убеждать женщину, если та не желает ничего слышать, — разве ты не поняла, что я чувствовал, когда мы с тобой занимались любовью, бормотали бессвязные от страсти слова, и я прижимал тебя к себе. Разве ты не чувствовала, насколько сильны мои чувства?

Марина замерла в растерянности, вздохнула с оттенком обреченности и покачала головой.

— Нет, это ты не чувствуешь меня, — возникла пауза, он обдумывал ее слова, не понимая их скрытого смысла. Улыбнувшись своим мыслям, он погладил пряди ее волос, пробежался пальцами по нежному овалу лица, задерживаясь на губах, и приблизившись к ней, втянул в себя ее запах.

— Ты принадлежишь мне целиком — это я чувствую, — он одарил ее лучезарной улыбкой, ему нравилось с ней пикироваться, но в следующую минуту улыбка исчезла от хлестких слов девушки.

— Занимаешься коллекционированием? Бедное сердечко влюбленной девушки стало трофейным призом в очередной любовной авантюре? — нескрытый сарказм ее слов смутил Антонио. — Между нами ничего нет и не может быть. Я не играю в одни ворота.

Он попытался возразить, но не смог, удивленный очередным ее выпадом, поэтому круто развернулся и отошел вглубь комнаты, кусая от еле сдерживаемого раздражения сжатые в кулак пальцы правой руки, потом, сунув руки в карманы джинсов, вернулся и встал перед рассержанной Мариной, натянув на лицо непроницаемую маску безразличия. Он делал это с виртуозным лицедейским мастерством, что Марина не могла уже сдерживаться, в ней росло внутреннее напряжение и было готово захлестнуть окружающих цунами.

— Вот так ты играешь в любовь! — она поняла, что сейчас сорвется на крик, поэтому выдохнула и продолжила говорить почти спокойным и ироничным тоном. — С трезвостью и холодным рассудком ты просчитываешь все возможные варианты своего поведения, словно играешь свою роль романтического героя. Сейчас ты не испытываешь и маленькой доли тех чувств, которые изображаешь. Это лишь имитация, актерская игра, в этом ты талантлив, как никто другой.

— Ты не имеешь никаких причин обвинять меня в неискренности, я завален твоими измышлениями, но никак не могу понять, в чем дело. Ты хочешь переложить на меня свои проблемы, — он постучал пальцем по виску, указывая с издевкой на причину ее срыва, — а может это особенности женского цикличного настроения?

Антонио хотел прекратить этот разговор, но прервать его не смог, когда страсти накалились до предела.

— По-моему, мы достаточно много наговорили друг другу, или ты еще что-то хочешь сказать?

— А ты любил мать своего сына?

— Ах, вот в чем дело! Тебе не дает покоя то, что существовала женщина, которую я любил больше, чем тебя?

— И поэтому ты убил ее?

— Что-о? У тебя хватает наглости утверждать…Ты ненормальная, если подозреваешь меня в причастности к убийству! Совершенная и абсолютная дура! — он шагнул к ней в порыве вытрясти из нее блажь, хватая за талию. Его стремительное приближение испугало Марину, она инстинктивно шарахнулась в сторону, пытаясь увернуться, но все равно оказалась в его объятиях.

— Не трогай меня! Не приближайся!

— Поздно!

Марина вырвалась и ударила его по лицу. Удар был слабым, похожим на случайное касание, но Антонио дернулся, будто получил оглушительную оплеуху, и оттолкнул ее.

— Ты устроила этот фарс лишь для того, чтобы услышать три дорогих для каждой женщины слова? А знаешь ли, что «всякое рассуждение о любви уничтожает любовь»[1]?

Марина немного растерялась от того, что Антонио использовал мысль русского писателя, те слова, которые сказала ему Маша.

— «Любовь не всегда слепа, и, может быть, нет ничего мучительнее, как всем сердцем любить человека, сознавая, что недостоин любви».[2] Нет, если я не верю в твои чувства, потому что ты даже не пытаешься сказать мне о них, а саму разрывает от любви. Меня любил Стивен, но он погиб, его убили, — последняя фраза заставила остановиться Атонио, который собирался уйти. Он замешкался, враждебный взгляд девушки смутил его.

— Ты и в этом винишь меня?

*****

Длинная цепь уличных фонарей освещала пустынную набережную. Марина торопливо стучала каблуками по набережной, то и дело, ныряя из освещенного фонарем пространства в темноту и появляясь снова. Мысли носились, как бешеные пчелы и не давали успокоиться. Она уже сожалела о том, что наговорила сегодня Антонио. Что с ней произошло? Почему ёе так понесло? Из-за слов детектива или собственной неуверенности? «Я все равно люблю его, поэтому должна принять его таким, какой он есть. А если он окажется тем невидимкой, который замешан в убийствах?» Марина физически ощутила надвигающуюся опасность и шарахнулась в сторону, но мужская фигура преградила дорогу, его руки сжали ее шею. На лице застывшие глаза и кривая ухмылка — все, отразилось в ее испуганных глазах. Неприятный запах пота ударил в нос, это был запах страха, словно он сам боялся того, что делал, и поэтому тискал и тряс ее, стараясь напугать. Как только хватка вокруг горла ослабла, девчонка упала, ловя ртом воздух, содрала коленки, пытаясь отползти. У нее было ощущение, что все это происходит не сней, такое не бывает, чтобы она опять попала в передрягу.

— Стой, дрянь, куда?! — он схватил ее поперек талии и поставил на ноги, его крик звенел в ушах. — Ты исчезнешь с этой земли, ты пожалеешь, что родилась…

Она застонала от боли, ощутив, как ее схватили за волосы и пригнули к земле, в голове черным вихрем закружилось отчаяние, убыстряя мысли до сумасшедшей скорости, а ужас сковал тело.

— Отпусти, — во рту все пересохло, и выдох получился жалким, — отпусти!

Неожиданно бандита оторвали от нее и отшвырнули, а Марина увидела, как тело кувыркнулось в воздухе, перелетая через бордюр, и скрылось в ближайшем кустарнике. Антонио отшвырнул его и тут же приподнял с дорожки плачущую девушку.

— Тони! — Марина упала ему на руки и прижалась к его груди. — Это ты! Я так испугалась! Это ты! Я думала, он убьет меня. Стой! Не оставляй меня, Тони, — она ревела, давясь слезами и судорожными всхлипами. Оказавшись в квартире, она не могла оторваться от него, ей нужна была опора. Она ощущала свою беспомощность, поэтому Антонио стал для нее тем, за кого можно зацепиться и остаться на плаву, забыв свои сомнения.

— Обними меня крепче, обними, — ее испуг перешел в эмоциональное возбуждение, и она не могла остановить свои слезы и признания, — мне без тебя очень плохо, не уходи.

— Ты до сих пор дрожишь, — его рука нежно ласкала ее лицо, шею, грудь, потом нашел ее губы и согрел своим дыханием, — я с тобой. Ты такая миленькая…

Он вел себя уверенно и свободно, получал удовольствие от такой близости, и от его легких, мягких касаний направление ее мыслей изменилось, она не желала его отпускать от себя ни на сантиметр. «Какое счастье, что ты рядом со мной, что ты снова принадлежишь мне…», — тепло, исходившее от него, наполняло ее восторженным трепетом.

— Я тебя люблю, — признание в любви, сказанное на родном языке, вырвалось само по себе, как само разумеющее, ведь когда-то она сама твердила ему эти слова, заставляя его повторять их в ответ. Она ощутила, как Тони напрягся и отстранился, еще не до конца понимая причину его поведения.

— Откуда ты узнала, что… откуда ты знаешь русский язык? К чему эти дешевые провокации? — он не знал, что и подумать, чувствуя, что погружается в зыбкое состояние сомнений и подозрительности, поэтому сразу сработала защитная реакция на любое упоминание о том, что причиняло боль. Он встал, потер лоб, склонившись, но когда поднял голову, то бесцветным голосом сообщил, что уходит. Марина застонала, случайно вырвавшиеся слова отдалили их. Она подошла к нему и заглянула в лицо, уверяя его в том, что они смогут быть вместе потому, что он самым желанным и любимым мужчиной на всем белом свете.

— Мне нужна любовь, настоящая страстная любовь, я хочу просыпаться каждое утро в объятиях любимого. Скажи, у нас есть шанс?

— Поэтому ты выучила эти слова любви, которые для меня много значат, чтобы добиться полной моей зависимости от тебя? Считаешь, что займешь место в моем сердце и в доме, если будешь говорить по-русски? — его губы искривились в пренебрежительной гримасе. — Мне все это напоминает сумасшедший дом.

— Мне страшно, на меня вчера напали и если бы не ты, еще неизвестно, что было бы со мной. Тони, — она, не дожидаясь его ответа, порывисто прижалась к нему, — я люблю тебя, — теперь признание прозвучало на английском, но Антонио не воспринимал ее слова, они были пустышкой.

— Осталось поднять бокал вина и провозгласить тост за твою неземную любовь!

— Ты часть меня.

— Ну, зачем ты меня добиваешь? Ты не можешь дать того, что может в одночасье сделать нас счастливыми.

— Тони, останься!

— Я уже говорил, что меня зовут Антонио Тиссеро и прошу обращаться ко мне соответственно.

Марина беззвучно заплакала, слезы текли из глаз, оставляя мокрые дорожки на щеках, скатываясь вниз, зависали над верхней губой, потом собирались на подбородке. Она смахивала их, вытирала нос и щеки, но остановить слезы не могла. Не получается безоблачного счастья, если хоть в чем-то нечестна. Марина посмотрела на свои дрожащие руки и оглянулась в поисках флакона с таблетками, ведь только они приводили ее в странное расслабленное состояние, когда ни о чем не думаешь и не сожалеешь. Она порылась в сумке и вытащила лекарствои, на мгновение помедлив, выпила несколько штук. «Мне станет легче! Может, я стану желанной? И у меня хватит смелости рассказать правду? Таблетки мне необходимы», — звонок в дверь заставил ее очнуться, она тяжело передвигая ноги, подошла к двери, краем сознания надеясь, что вернулся Антонио.

— О! Моя куколка, фиалка, — Лео подхватил девушку за плечи, всматриваясь в ее глаза, и улыбнулся, — ты так хороша! Ты самая красивая женщина в мире, ты самая нежная. Ты меня слышишь? Я хочу тебя, — он прошептал последние слова ей в ухо и, запрокинув ей голову, стал целовать. Последней мыслью девушки было сожаление о том, что Лео всегда появляется тогда, когда меньше всего нужен, потом она уснула.

Марина проснулась от того, что ей хотелось пить. Она пошевелилась, открыла глаза и оцепенела — она лежала рядом с Лео, и хотя одежда была в порядке, у нее в голове пронеслись абсолютно дикие предположения. Нет, нет, этого не может быть! Просто не может быть!

— Только не это! Нет! Отпусти меня! Отпусти! — визгливые нотки в голосе стали предвестником начинающейся истерики. — Ничего не было! Я ничего не помню!

— Прекрати! — Лео приподнялся, облокотившись наподушку. — Чего ты не помнишь? Успокойся, куколка, я не маньяк, чтобы насиловать женщин и тем более бесчувственных.

Облегченный выдох девушки рассмешил его, Лео растянулся в кровати, потягиваясь, и стал наблюдать за хаотичными движениями Марины, которая металась по комнате и не знала, чем себя занять, чтобы не испытывать смущение. Он улыбнулся уголком рта, размышляя над складывающимися обстоятельствами. «Чем раньше это произойдет, тем лучше, мне надоело строить из себя преданного рыцаря. Мне хочется ускорить весь процесс, хотя куколка любит любовные банальности и, наверно, верит в любовь до гроба».

— Ты самая непредсказуемая женщина. Мне непонятны твои мысли, я не могу просчитать то, что ты сделаешь в следующее мгновение, ты говоришь одно, хочешь другое, а делаешь противоположное. А мне что делать?

— Что вчера было между нами? — и, не дожидаясь ответа, пустилась в объяснения. — Я так несчастна, моя жизнь — это череда сумбурных событий, я совсем растерялась.

— Что же тебя делает несчастной?

— Преследование.

— Что? — его удивление смутило Марину, она пожала плечами и отвернулась. — Ладно, прости, рассказывай. Тебя кто-то преследует?

— Не знаю, но на меня напали. Ты не знаешь, но это нападение было очень странным. Это я сейчас так думаю. Меня сильно напугали, но не тронули, я отделалась только ободранными коленками. Потом Стивен…, а офицер полиции сказал, что убийца может оказаться неожиданно знакомым человеком. Это меня пугает.

— Присмотрись, и иногда слушай советы, потому что со стороны виднее, кто есть, кто.

Она посмотрела на Лео с надеждой, ожидая, что он сможет найти выход их сложной ситуации и успокоит ее или убедит, что все ее страхи напрасны и даже смешны. К сожалению, она ошиблась, чувствуя, что в его словах есть скрытая угроза и желание ее контролировать. Она взрослая женщина, не лишенная ума и способная найти выход почти из любой ситуации, поэтому пошлет подальше всех, кто пытается ее запугать.

— Я не хочу продолжать этот разговор.

*****

«Я как будто свихнулся. Когда увидел рядом с ней другого, в голове раздулась огромный пузырь, который вот-вот лопнет. Почему рядом оказался этот идиот из Нью-Йорка? Мне нужно было, чтобы она испугалась, чтобы потом пугалась собственной тени. Тогда я выйду на первый план и стану ей необходим. Вот тогда она никуда от меня не денется и в знак благодарности подпустит меня ближе. Не просто подпустит, а захочет по-настоящему принадлежать мне. Тогда можно все бросить к чертям и свалить вместе с ней … подальше, только деньги нужны. А от очередного красавца всегда можно избавиться, интересно, что их связывает? Но теперь уже все равно, он не стоит того, чтобы его добивать, пусть врачи соберут его, а моя куколка узнает об аварии и станет совсем ручной. Я получу то и другое. Я заполучу сексуальную штучку и доберусь до информации», — Лео тихо засмеялся, выстраивая свое линию поведения и получая от этого большое удовольствие.

[1] Л. Н. Толстой

[2] С. Моэм