Глава 10

Разговор со следователем не задался с самого начала, по ее жестам и мимике он чувствовал ее внутреннюю неустойчивость, поэтому и вопросы задавал жесткие. Она мяла в руках ремешок своей сумки, кидая редкие взгляды на Крега, а потом опускала глаза в пол и вздыхала. Ее нервозность была вполне объяснима, даже у невиновного человека допрос вызывает сильнейший стресс, потому что его в чем-то подозревают и пытаются уличить в действиях, которых он не совершал. Но чувство вины, которое испытывала Френн, не было очень глубоким, но вызывало дискомфорт. Сейчас ее волновало состояние Антонио, ее тайная влюбленность требовала выхода. Попроси он умереть ее ради него — она умрет. Но он ничего не видит, ушел в себя. Надо или завоевать любовь, или переболеть им, переболеть любовью и станет легче, надо сделать выбор Френн. Хотя ее мысли были далеки от предмета разговора, она вскинулась, прямой вопрос следователя казался несправедливым, поэтому обидным.

— Я всегда ей уступала, я всегда была на втором плане, — в ее признании слышались нотки жалости к самой себе, — и меня это достало. Зачем ей надо было возвращаться в Майами, жила бы в Нью-Йорке с мужем и была бы жива. Так нет, ей нужны и Вальдер, и Тиссеро.

— Что вы имеете в виду? Она имела связь с обоими мужчинами? — Крег остановился, как будто споткнулся, и уставился на сидящую девушку. Френн пожала плечами, решая, идти в своих признаниях дальше или не стоит. В кабинете засвистел кондиционер, и этот неприятный звук заставил ее выйти из состояния постоянного недовольства. Она посмотрела, как острый карандаш следователя замер в ожидании ее показаний, и решила остановиться, не унижать ни себя, ни погибшую подругу неприятными моментами.

— Вы не испытывали к своей подруге привязанности, что это — ревность, женская зависть?

Френн бросила взгляд на него, слова детектива были похожи на обвинения и вызывали чувство беспомощного гнева, на глазах у девушки появились слезы.

— Я любила ее, но она была эгоисткой. Эгоисткой во всем, весь мир крутился вокруг нее, все парни были зациклены на ней, ее мало интересовали какие-то подруги. Почему же я слышу обвинение? — не сдержавшись, она стала говорить быстро, активно жестикулируя, боясь, что ее неправильно поймут, словно оправдывая свою равнодушие. — Почему я чувствую себя моральным уродом?

После полиции Френни поехала к Антонио, придумывая на ходу причину своего появления. Она стояла перед его домом, перед его дверью и не решалась позвонить. надо сделать выбор — отступить или бороться за свою любовь до конца. После мучительных сомнений Френн сделала попытку уйти, но вернулась и нажала на кнопку звонка. Дверь открыл Тиссеро, и она смещалась под взглядом почти черных и тусклых глаз, затеребила свою сумку. В голове шумело, способность мыслить притупилась. Он ее не узнал, и только после ее смущенных и торопливых объяснений что-то изменилось в его глазах, он отступил назад, приглашая ее войти. Что с ней происходит? Симпатичная, здоровая и свободная, не имеющая беспорядочных сексуальных связей и отказывается от личной жизни из-за необъяснимой привязанности к человеку, который ее даже не узнает. Она хотела обнять его, пожалеть, но не посмела прикоснуться.

— Как Сашка? — это была самая безопасная тема. — Где он?

— У родителей … у деда. Я знаю, мне надо взять себя в руки и заняться сыном, — он вздрогнул и взглянул на девушку, его взгляд был направлен внутрь себя.

— Можно я буду иногда приходить к Сашке, — и мысленно добавила «к тебе», — хорошо?

Из кухни вышла Лупе, которая в последние дни подолгу находилась рядом с Антонио, следила за его сыном. Она мельком взглянула на Френн и ответила за мужчину.

— Извините, мисс, я хорошо слежу за ребенком, — потом покачала головой, словно поняла истинные мотивы девушки, и добавила, — жизнь продолжается, но надо помнить прошлое.

Френни засобиралась, выскочила из дома. Она шла, почти бежала, размазывая слезы по щекам, еле сдерживая рыдания. «Разве она не может рассчитывать на маленький кусочек счастья? Нет, надо избавляться от этой ненужной любви. Где моя гордость? В мире много парней, которые смогут с интересом посмотреть на меня, среди них найдется один, кто подарит мне свое сердце. Надо перестать изводить себя мыслями о нем».

*****

— Постой, нам надо поговорить, — Антонио перехватил Машу подъезда дома. Она собиралась ехать за сыном к родителям, и приход мужчины стал для нее неожиданностью. Она испуганно остановилась, всей кожей почувствовав его негодование. — Когда ты собиралась рассказать мне о сыне? Как в твоей голове угнездилась мысль о том, что можно скрывать такие вещи?! Почему я узнаю об этом от посторонних людей?

Он был зол, она не могла и предположить, что ее Тони может вызвать страх своей негодованием. Машка побледнела, пытаясь вырваться, паника накрыла с головой, и ее слегка залихорадило от предчувствия скандала. «Вот и все! он узнал, и как теперь объяснить все, что я натворила?» — как бы она не хорохорилась, какие бы причины для своего оправдания ни придумывала, все равно понимала, что виновата. Кожа на запястьях побелела, и могли появиться синяки от жесткого захвата сильных рук. Маша дёрнулась изо всех сил, а Антонио неожиданно оттолкнул ее, что она плюхнулась на дорожку перед домом, сдирая коленку. Боль была, как в детстве, только теперь не могла вызвать детской быстро проходящей обиды, он оттолкнул, словно выкинул ее. Маше стало жалко себя, она с укоризной посмотрела на мужчину, ожидая хоть какого-то сожаления в его лице. Он не шелохнулся, чтобы помочь ей, испытывая злость, негодование и в некоторой степени, брезгливость от того, что стал объектом подлых манипуляций. Маша поднялась, отряхнула пыль и горделиво вскинула голову, взглянув на Тони.

— Если бы не случайность, я не узнал бы о своем отцовстве.

— У этой случайности есть имя? Мой отец или мачеха? Мои родители так недовольны тем, что я ушла от мужа и лишила Сашку финансовой поддержки, что готовы спихнуть нас на первого встречного, — Машка выпалила первое, что пришло в голову, и, оставаясь на достаточном расстоянии, все же попятилась назад.

— Ах, да, я — первый встречный?

— Не подходи ко мне! — к ней вернулось то состояние, когда она узнала об измене своего любимого, гремучая смесь обиды и разочарования. — У меня есть оправдание. Ты не может любить по-настоящему, у тебя бесконечный ряд влюбленностей, за которыми следуют расставание и новые романы. Я была твоей влюбленностью, поэтому ты так легко смог променять меня на очередную интрижку с этой сексуальной дамой. Ты оценил меня и ее, и выбрал наиболее подходящий объект для пополнения чувственных впечатлений.

— Вот, значит, так ты думаешь обо мне?! Я не понимаю, о чем идет речь? По-моему, это ты исчезла, не объяснив ничего, и посчитала, что я недостоин иметь сына.

Она посмотрел на него, как будто впервые видела. Никто и никогда не вызывал в ней таких острых, иногда неконтролируемых эмоций. Она зациклена на нем, она болеет им и чувствует, как надвигается рецидив. Странная штука любовь, столько много вариантов и степеней — выбирай, но нет, нужен только он, действительно единственный мужчина в ее жизни.

— Что сделано, то не вернешь. Я не хочу рвать на себе волосы и не буду. Ты не меньше виноват, — ее голос сорвался на повышенный тон, передавая эмоциональный накал мужчине. Одинокий прохожий шарахнулся от них и ускорил шаг, оглядываясь на ссорившуюся парочку. Они стояли друг против друга, как тореро и его жертва.

— В чем? В том, что ты страдаешь больным воображением?

— Не ори на меня! — она «взметнула перед его носом красной тряпкой и отошла в сторону» — тактика матадора.

— Что? — Тони растерялся от внезапного обвинения и потерял нить разговора. Маша с легкостью обезоружила его, нейтрализовав его аргументы таким чисто женским приемчиком, и захватила инициативу. Тони чертыхнулся и отошел в сторону, пытаясь восстановить свое личное пространство. Маша улыбнулась, не собираясь, ни коим образом, помогать ему, и с любопытством наблюдая, как парень мечется из стороны в сторону, бормоча под нос испанские ругательства. Если он хочет разобраться с тем, что у него наболело и чем он недоволен, она мешать не будет. «Ты всего лишь мужчина, Тони, подверженный всем мужским слабостям. В чем-то ты умнее многих, но ты также реагируешь на простые примочки. Вот устрою тебе спектакль с полным раскладом ролей за все, что ты сделал!»

— Ты лишила меня возможности увидеть, как родиться малыш, как сделает первые шаги!

«Не расстраивайся, меня тоже лишили этого счастья. Первые шаги он сделал без меня» — Маша насупилась, но промолчала.

— Ты собиралась лишить меня всех праздников с сыном, школьных…

— Подожди, не разгоняйся. Я признаю, что сделала ошибку, поступила очень импульсивно, что дальше?

Антонио замер, его претензии разбились, как стеклянная ваза о стену, и он не ожидал, что Маша так быстро согласится с его претензиями. А она была готова признать все и даже то, что не совершала, лишь бы он остался рядом и никуда не исчез. У нее непроизвольно распахнулись глаза, и приоткрылся рот, словно для поцелуя. Тони скрипнул зубами и опять выдохнул, сжимаясь, как пружина.

— Немедленно прекрати!

— Что? — она захлопала ресницами и недоуменно уставилась на недовольного мужчину. — Что тебе опять не нравится?

— Прекрати паясничать, меня мало волнуют твои ужимки, хлопание ресницами и выпячивание губок.

— Не надо смотреть на меня, как на врага. Я уже поняла, что во всем виновата, а ты — пушистый зайка, — она оглянулась через плечо на подъездную стоянку дома, помедлила, но потом решилась. — Ты на машине? Поехали к сыну.

Тони нервничал, поглядывал на Машу, а когда они вошли в дом родителей, то побледнел, сдержанно поздоровавшись с Каро. Мачеха окинула его подозрительным взглядом, что не было сомнения в том, что она ничего не рассказывала Антонио о сыне. Сашка встретил их восторженным криком, пытаясь рассказать о своих приключениях за день, прыгал на руках Маши, обнимался и щебетал на понятном только ей языке. Она решительно передала, буквально сунула сына в руки отца, наблюдая за растерянностью Тони. «Что ж, получай удовольствие по полной программе методом погружения. Интересно, как быстро ты сможешь почувствовать себя отцом и наладить контакт с собственным ребенком».

— Вот тебе двенадцать килограмм простого человеческого счастья, вникай в народную мудрость «своя ноша не тянет». Спасибо, Каро, что посидела с Сашкой, теперь у меня есть, кому за ним присмотреть, — она чуть не расхохоталась над тем, как ее мужчины внимательно рассматривали друг друга. Сашка отличался изрядной порцией смелости, и реветь не собирался, а нацелился вцепиться в интересную штучку, вдетую в ухо отца. — Знаешь, милый, у меня есть еще дела, поэтому ты не откажешься взять своего сына на некоторое время к себе?

— Но, я не знаю… — его растерянность была настолько естественной и уморительной, что Маша на мгновение пожалела новоявленного отца. Некоторые мужчины, не сталкиваясь с маленькими детьми, испытывают страх пред ними и не знают, что с ними делать. Вот и Тони пребывал в легком шоке от предстоящего самостоятельного общения с сыном.

— Твое желание испытать отцовские чувства исполняется с этой минуты, привезешь его вечером, — она сунула ему в руки приготовленную сумку с вещами малыша и вышла из дома. Как трудно отдать Сашку фактически в неизвестность, но Тони все-таки отец и должен справиться со всеми трудностями, послушает его рев и бесконечный лепет, и восторженный визг, попадет под обстрел каши, поменяет штаны и, возможно, не будет вести себя, как прокурор. Их сын самый непоседливый ребенок в мире и «даст стране угля», Маша захихикала над этой фразой, проговаривая ее на русском языке, хотя на душе скребли кошки.

Все пошло немного не так, как рассчитывала Маша. Антонио демонстративно проигнорировал их договоренность, доводя ее до состояния паники. Она металась от окна к окну и вздрагивала от каждого звука проезжающей мимо машины, успела тихонько поплакать, ожидая момента возвращения сына, но Антонио испытывал ее терпение. Вернулась с работы Френн, привезла Эмис от своих родителей. Чтобы отвлечься, Маша пришла на кухню и села рядом с подругой, наблюдая, как та кормит свою дочь.

— Френн, почему ты сердишься на меня, не разговариваешь, не принимаешь мою помощь? Я бы прекрасно сидела с Эмис, нежели ты будешь платить за садик или возить ее к родителям? Сердиться на меня из-за Кристиана — просто нелепость! — Маша попыталась коснуться ее руки, но Френн отклонилась и промолчала. Ее злость имела разнообразные оттенки, зависело от обстоятельств, только причина была одна, с которой сама девушка не могла справиться. — Ты должна меня понять. Кристиан был моим мужем почти два года, я зависела от него, он окружил меня роскошью, но превратил меня в пустышку, которой было запрещено все, кроме … секса.

— Ты говорила это. Я не хочу слушать твои откровения, особенно об интимных моментах с твоим мужем, — Френн рассматривала, как Маша теребила тонкими пальцами салфетку, испытывая приятное чувствоот ее смущения. Маша помолчала, очередная попытка примирения прошла неудачно, но потом, решившись, сообщила, что Сашка находится с отцом.

— Тони так злился, когда узнал о Сашке, я думала, он ударит меня. Но, знаешь, я бы вытерпела, только бы он перестал смотреть на меня, как на врага. Уже вечер, Тони должен его привезти, но время идет, а их — нет.

Френн выпрямилась и не смогла сдержать эмоции, мир показался прекрасным, полный приятных неожиданностей, потом погасила вырвавшуюся улыбку, и с опаской взглянула на подругу. Маша была погружена в собственные переживания и ничего не заметила.

Он привез Сашу почти в девять вечера, спящего на его руках, а Маша выскочила открывать им дверь.

— Ты мог бы привезти его раньше, не доводя до сонного состояния, — в этот момент она увидела, как из машины выходит Анхелика Парра, и стали понятны его опоздания. Маша подавила в себе разочарование, понимая тщетность своего тайного желания вернуть любимого мужчину. Значит, он встречается с этой актрисой, но Маша не может позволить, чтобы к ее ребенку прикасалась соперница. Он не имеет право отдавать малыша в руки своей любовницы, это только их сын. Она понизила голос до шепота, чтобы Анхелика не смогла расслышать их разговор и высказала претензии.

— Я мог бы вернуть твои слова обратно. Разве не ты отдала моего ребенка другому мужчине, выйдя за него замуж? Меня же лишила не только возможности быть рядом с Сашей в первый год его жизни, но, как я понял, собиралась вычеркнуть сам факт существования настоящего отца, — он не скрывал своей горечи, заставляя ее испытывать угрызения совести. Антонио прошел вглубь квартиры со спящим ребенком, направился в комнату к Маше, чтобы положить малыша в кроватку. Девушка недовольно взглянула на Анхелику, которая оценивающе рассматривала бывшую возлюбленную Тиссеро. В поведении женщины читалась самоуверенность, она всем своим видом показывала, что ее и Антонио связывают очень близкие отношения.

— Если думаешь, что вернуть себе мужчину просто, используя ребенка, то это не так просто.

— Вероятность того, что этот мужчина вернется к прежним отношениям больше, если он разочарован в женщине, нежели, когда женщина разочарована в мужчине. А я его люблю.

Анхелика пожала плечами с деланным равнодушием, не особенно вникая в смысл сказанного, но желала оставить последнее слово за собой. Она интуитивно ощутила сильную неприязнь со стороны Маши, чувствовала напряженное состояние Антонио и не могла поверить, что так просто, одним своим присутствием в городе, негодяйка может отнять у нее мужчину, на которого потрачено столько времени и усилий.

— Ты всего лишь ревнуешь, — Анхелика произнесла это, словно поставила диагноз, и в ее тоне слышались нотки превосходства, оглядев ее с ног до головы. — Я думаю, твой богатый жизненный опыт напрямую связан с большим количеством мужчин в твоей пастели. Думаешь, этот факт понравится Антонио?

— «Есть такие люди, к которым просто хочется подойти и поинтересоваться, сложно ли без мозгов жить»^[1] — Маша пробормотала вольный перевод известной фразы и опустила голову, чтобы не встретиться глазами с Антонио, который вышел из дома. Каждая встреча вызывала в ней надежду на примирение и каждый раз заканчивалась фиаско. Даже на Рождество он забрал ребенка и не пожелал ее поздравить, а о совместном проведении времени речь вообще не шла. Все, что напоминало о Рождестве и Новом годе — это рождественский венок из самых настоящих еловых ветвей, перевязанный красными лентами и украшенный серебряными колокольчиками. Еще в доме отца, когда это произведение сувенирного искусства появилось на двери дома, Маша не могла отделаться от того, что он напоминал ей совсем другой венок для совсем другого ритуального действия. Сейчас натыкаясь глазами на венок при каждом выходе из квартиры, она мрачно шутила о кончине Вечной любви. Маша не пошла к родителям, не присоединилась к Френни в баре, ждала и ждала, сама не зная кого и чего, бродила из комнаты в комнату в пустой квартире. Возможно, она заслужила такое холодное отношение, но об ее мучениях Тони не узнает. «Я не буду вести себя, как осужденная на пожизненный срок. Он так старательно пытаетсяотдалиться от меня, так отгораживается напускным равнодушием, что мне начинает казаться, что уже сам не рад этому сопротивлению. Почему я жду от него какого-то движения в свою сторону? Мне пора брать ситуацию под контроль и вернуть себе то, что принадлежит мне. Пусть сегодня он мне не позвонил, но он не выгонит меня из своей жизни».

Маша нежно погладила ребенка, целуя лобик, щечки, Сашка засопел, но не проснулся. Она с любовью рассматривала своего сына и удивлялась тому, как совершенно и уникально это творение природы.

— Ты самый красивый и умный ребенок в мире. Твой папочка сердится, но он хороший и очень любит тебя, поэтому стоит и побороться за твоего отца.

[1] Ф. Раневская