глава 6

1900 год

Кассио смотрел на маму и понимал, что ее что-то беспокит. Она нервно посматривала на часы, ожидая возвращения его отца, выглядывала в окна и отвечала невпопад.

— Мама, а где ты была ночью?

— Как где? На работе, — Ана сконфузилась, — почему ты спрашиваешь? Я и раньше задерживалась в ресторане.

— А правда, что Антенор не мой отец?

— Что? — Ана похолодела, вот и стала выплывать правда наружу, как ее не прячь. — Кто тебе это сказал?

— Один сеньор, он сказала, что он — мой отец, что я не Сиприану, а Сан-Марино.

— Боже, о чем ты говоришь! Антенор — твой отец и другого отца у тебя нет и никогда не будет. Не слушай никаких проходимцев. Постой-ка, где этот сеньор сказал тебе эту ложь? Вы встречались с ним? — ее беспокойство вырвалось наружу, она схватила сына за плечики и легонько встряхнула.

— Да, он сказал, что любит меня и тебя. А еще он сказал, что ты вернулась к нему, поэтому тебя не было дома.

— Кассио, сынок, этот сеньор — плохой человек, который хочет навредить нам, — раздался голос Антенора, стоящего у порога. — А сейчас иди к себе, мне надо поговорить с твоей мамой. Иди, сынок, мама дома, а значит, этот человек — лжец.

Кассио засомневался, но потом пошел в свою комнату, а Антенор грубо взял Ану за руку и потащил в спальню, подальше от чужих ушей.

— Значит, дон Рафаэл вернулся, а ты всю ночь была на работе? — Антенор сжал кулаки, чтобы не взорваться. — Ана, отвечай!

Ана засуетилась, спрятала глаза, выдавая себя с головой, но муж не желал отступать, ведь ему был нужен ответ.

— Любимый, я честна перед тобой. Он и пальцем ко мне не дотронулся.

— Где ты была? Ты была с ним?

— Мне стало плохо, я не помню, куда он меня привел, — Ане была невыносима мысль, что Антенор узнает, что она провела ночь на верхнем этаже увеселительного заведения.

— Тебе было так плохо, что ты не помнишь, что с тобой было? Возможно, ты не помнишь, как вы строили совместные планы или делили пастель?

— Все не так, Антенор! Ты должен верить мне, потому что я люблю только тебя. Разве ты не убедился в этом?

— Ты и раньше говорила, что любишь, а потом легла со своим хозяином, — Антенора мучила ревность.

— Ты обещал, что никогда не упрекнешь меня в этом, потому что у меня были для этого веские причины, — Ана заплакала. — Я люблю тебя.

Антенор прошелся по комнате, остановился напротив пастели.

— Вот здесь, — он указал на их совместную пастель, — мы занимались любовью, здесь мы зачали Лусию, здесь ты говорила слова любви, но как только появился дон Рафаэл, ты начала хитрить. Почему ты не можешь рассказать всю правду?

— Я боюсь потерять тебя. Я так боюсь, что ты неправильно истолкуешь то, что связывает меня и дона Рафаэла.

— Что вас связывает? Любовь, страсть? Я понимаю, что слишком много вас связывает, и ты своим молчанием убеждаешь меня в этом. Теперь он добрался до моего сына, и я положу этому конец.

— Антенор, любимый мой, — Ана подошла к нему и положила свою голову на грудь мужа, — ты не должен сомневаться в моей любви и преданности тебе. Ты — моя жизнь.

Антенор со стоном отступил и поцеловал ее, тая от ее слов, но при этом испытывая желание подчинить ее себе, даже принудить, но добиться ее страсти прямо сейчас, поэтому заставил ее ответить таким же отчаянным поцелуем.

— Я люблю тебя также, как и раньше. Нет, даже сильнее, потому что нет более близкого мне человека, чем ты, — Ана была согласна на все, лишь бы Антенор поверил в неизменность ее чувства. — Не сомневайся во мне.

*****

Ану охватило беспокойство после разговора с Каларушем, было впечатление, что все повторяется, поэтому она поинтересовалась, где сейчас Кассио. Лусия недоуменно пожала пелчами.

— Боже, где мой сын? Лусия, Кассио приходил домой?

— Он ушел в университет, а потом собирался к отцу на фабрику.

— Мне беспокойно, на фабрике идут волнения и выставлена охрана. Предлагали выставить охрану и у нашего дома, но Антенор отказался. Лусия, я тебя прошу, не стоит выходить на улицу без компаньонки или лучше посиди дома, пока вся эта ситуация не разрешится.

— Хорошо, мама, но сидеть дома скучно. Почему Алессандра может ходить, где угодно, а я — нет?

Ана не ответила, выглядывая в окно, а в голове билась одна мысль: «Почему Антенор задерживается?»

1900 год

Ана находилась в страшном волнении, когда Кассио не оказалось в школе, а учитель не сказал, что его забрали. Она вернулась домой, пробежала по дому, выкрикивая имя сына, но его не было и дома. Антенор обеспокоенный поведением жены, перехватил ее в гостиной.

— Что случилось? Что? Где Кассио?

— Я не знаю, его нет в школе, его кто-то забрал. Антенор, это дон Рафаэл! Я иду к нему, — она бросилась на улицу, не слушая запрета мужа.

— Ана, Ана, не смей идти к нему! Ты ускользаешь! Ты опять уходишь от меня! — Антенор еле догнал ее и прижал к себе.

— Антенор, он забрал моего ребенка! Он обещал и сделал это! — она дрожала, заглядывала ему в глаза. — Прошу тебя, верни мне сына.

— Мы обратимся в полицию.

— А если он увезет его? — она намочила слезами ему рубашку. — Я все сделаю, что он захочет, лишь бы вернуть его.

— Сан — Марино хочет тебя. Прошло десять лет, а он приехал, чтобы разрушить нашу семью.

— Что мне делать, Антенор? Что мне делать? — она стала вырываться, собираясь побежать в то место, куда привозил ее дон Рафаэл. Небольшой Дом с красной крышей за последние года превратился в процветающее заведение, устроенное по принципу североамериканского казино с рестораном, и под управлением подставного лица продолжал приносить доход Сан — Марино. Тень бывшего хозяина, которая рассеялась с годами, вдруг приобрела очертания и стала на них надвигаться.

— Душа моя, почему ты отступаешься от нас, как только возникает трудная ситуация, ты бежишь решать ее и кладешь себя на плаху, принося себя в жертву?

— Ты не понимаешь! Он мой ребенок!

— Кассио и мой сын!

— Тогда скажи, что нам делать? Где нам его искать?

— Мы идем к дону Рафаэлу, но вместе, и потребуем вернуть ребенка. Я всю душу из него вытрясу.

*****

Эдер не хотел показываться на глаза родителям из-за синяка под глазом, он старательно избегал их, долго не вставал с пастели, отказываясь от завтрака, чем вызвал беспокойство. Линда зашла в комнату сына, с интересом разглядывая пыльный и порванный сюртук.

— Сынок, в чем дело? Что это? — она подняла двумя пальцами испачканную вещь. — Немедленно вставай, и если ты успеешь к чаю, то отец не будет сердиться. Вставай, Эдер!

— Мама, — парень вздохнул и сел в пастели. — Боюсь, он будет очень зол.

— Что с тобой? — Линда охнула, разглядывая небольшой, но довольно заметный синяк на лице сына. — Боже, я думала, что, уехав от войны, от сражений, я уберегу тебя, но нет! Ты и здесь находишь себе приключения.

— Не стоит так переживать, это всего лишь синяк.

— Первое, что спросит отец — за что?

— Я почти защищал честь девушки.

— Так, не придумывай глупостей.

— Это правда, я был с девушкой и не мог ударить лицом в грязь — пришлось вступить в неравный поединок. Но одному тоже досталось, — Эдер засмеялся, — может, я не буду спускаться к столу? Отец ничего не заметит.

— Каждый должен отвечать за свои поступки, поэтому вставай. Ты же знаешь отца — лучше его не злить.

Когда Эдер спустился в столовую, то разговор смолк. Он сел за стол, улыбнувшись.

— Доброе утро.

— Кому как! — Карина хихикнула, а Мари скорчила рожицу.

— Мой любимый братик сражался с ветряными мельницами, и мельница дала сдачу.

— Вам не стыдно надо мной смеятся? — он виновато взглянул на отца, который молча рассматривал сына. — Отец, я виноват, но не мог поступить иначе.

— Хорошо, что ты на этот раз не попал в полицию, иначе бы я оставил тебя на ночь, чтобы проучить.

— Поспал бы в компании тараканов, — Мари хихикнула.

— Опять эта девушка?

— Да, мне пришлось ее сопровождать. Как настоящий кабальеро, я не мог ее оставить, — Эдер знал на что давить, чтобы отец не сильно сердился.

— Кто это девушка? Из какой семьи?

— Отец, я же не жениться собрался, чтобы мне устраивать такой допрос, я всего лишь не оставил девушку в беде. И потом разве имеет значение, из какой семьи девушка, если она нравится мужчине?

— Ты увлечен? — спросила Алисия.

— Нет, — спохватился Эдер, зная щепетильность отца.

— Мое отношение ты прекрасно знаешь, — отец отложил вилку, — каждый должен знать свое место.

— Вряд ли тебя заинтересует девушка из низших слоев настолько, чтобы жениться на ней. Ты можешь увлечься, но не более того, — Габриэл поддержал Арманду, — слишком различны взгляды и воспитание.

— А любовь?

— Любовь? Любовь любит равных, а вот влюбленность может не видеть различий, — Арманду понял, что его сын увлечен незнакомкой, поэтому решил не торопясь воздействовать на него, не вызывая в нем сопротивления. — Ты можешь увлечься, глядя на прелестное личико и фигуру, я могу допустить, что первое впечатление может сыграть большую роль в привязанности, но позже ее простая манера говорить, иногда грубые ошибки в поведении среди людей твоего круга, неумение правильно и содержательно вести разговор оттолкнут тебя. Влюбленность рассеется, как туман, а ее красота, которая так привлекла тебя в первый момент, потеряет для тебя ценность.

— Твой отец правильно говорит, что любовь любит равных, — Габриэл улыбнулся своему племяннику.

Женщины не вмешивались в разговор, давая возможность выяснить мужчинам свою точку зрения.

— Но люди по своей природе равны.

— Твоя демократичность рано или поздно тебя подведет, ты можешь попасть в скверную историю, — граф пожал плечами. — Людям чуждо равенство изначально по праву рождения, по социальному статусу, по своим умственным задаткам. Так и в природе нет равенства, а человек часть природы. В природе все взаимосвязано, один подчиняется другому.

— Кто — то хищник, а кто-то жертва? — Эдер усмехнулся.

— Да, мальчик мой. Как не рядись в шкуру травоядного, но ты — хищник, и тебе много позволено по праву рождения.

Линда и Алисия переглянулись.

*****

«Miragem» был не единственным заведением Каларуша, небольшие дома терпимости разного уровня были разбросаны по городу и приносили достаточно большой доход. Он имел сложную структуру от легального ресторана с игорным клубом закрытого типа до полулегального борделя. Все это напоминало запутанную сеть, которую сплел паук и теперь пожинает урожай из множества жертв — маленьких мушек. Услугами этих мушек пользовались в основном моряки, мелкие предприниматели и новые иммигранты. Более богатые мужчины — бизнесмены, политики тяготели к французским проституткам. А в квартале «красных фонарей» в порту доминировали чернокожие. Несравненно более везучими считались те, кому удавалось попасть в публичные дома высокого разряда. Эти домаделились по разрядам — от дорогих и фешенебельных, где могли удовлетворить самые разнообразные прихоти и фантазии посетителей, до мерзких грязных притонов, посещаемых в основном, представителями криминального мира. Но чтобы попасть в фешенебельный бордель надо обладать очень привлекательной внешностью. Карьера "везучих" девушек могла начаться с более престижного «Miragem», а когда они утрачивали свою свежесть, что происходило достаточно быстро, их переводили в более дешевые дома. После нескольких перепродаж девушка обыкновенно оказывалась в притоне самого низшего разбора, откуда затем ее бесцеремонно выталкивали на улицу, зачастую уже больную с утраченной привлекательностью и без надежды начать новую жизнь. Уличный промысел считался самым дном, ниже которого опуститься уже нельзя.

Ванансио сдал отцу общую денежную выручку, приносимую от увеселительных заведений.

— Мало! Ты не приворовываешь ли, сынок?

— Отец! Ручаюсь.

— Смотри у меня, я посмотрел, у тебя новая подружка. Кто такая?

— Не поверишь, но это Нина Муньос, дочь нашего ресторатора.

У Каларуша взлетели брови от удивления.

— Из порядочных? И как она?

— У нее голова работает и папеньку своего готова подставить.

— Из-за денег?

— И из-за денег, и из-за любви к острым ощущениям.

— Ну-ну, — Каларуш усмехнулся, — надо подумать, как это использовать. Выручки мало, проведи беседу с девочками, пусть работают на совесть, а то выкину на улицу и новых наберу. Парочку других, таких чистеньких, как твоя Муньос, и будет навар. На прошлой неделе полиция накрыла одно из агентов — перевозчиков «Цви Мигдаль»[1] Придется из местных набирать, а это опасно, лучше выйти на новых поставщиков «polacas»[2], но и это очень опасно. У нас опасный бизнес, если бы он не был таким доходным, им не следовало бы заниматься! — Каларуш выглянул в игровой зал и увидел Виторио Пруэнса, уже изрядно выпившего и сидящего за карточным столом.

Игра была в самом разгаре, столы плавали в сигаретнои дыму, официантки, фривольные девицы, выныряли то к одному, то к другому клиенту, подливая вино.

— Нет пар, нет стрита, нет флеша, — Виторио бросил карты на стол, в очередной раз проигрывая, — мне не везет!

— Все отлично, большие ставки всегда риск, — его противник улыбнулся.

Каларуш хмыкнул, спрашивая у сына.

— Сегодня он много проиграл?

— Много, у него проблемы в его благородном семействе.

— Да, дон Рафаэл был бы в бешенстве от такого расклада. Его зятек просаживает деньги, но мне — польза. Насколько я знаю, он не так давно вернулся? Замечательно, что у таких, как Виторио Пруэнс, неприятности. Они становятся моими лучшими клиентами.

Каларуш стал обдумывать собственную игру против или в паре с Пруэнсом, он еще не решил.

1900 год.

Дон Рафаэл сам метался по городу и гонял Каларуша из — за того, что Ана обвинила его в похищении ребенка. Она прибежала к нему в истерике и закричала, чтобы ей отдали сына. Антенор едва сдержал ее, взяв на себя инициативу.

— Дон Рафаэл, вы должны вернуть нам сына, — в его ркуах мелькнула холодная сталь револьвера. — На этот раз осуществлю свое желание и убью вас.

— Что случилось? Почему вы требуете от меня сына, если сами не подпускаете меня к нему? — недоумение дона Рафаэла говорила о том, что он не был причастен к похищению Кассио, но Ана не поверила.

— Он исчез, его нигде нет. Это вы, вы забрали у меня ребенка! — она кинулась на дона Рафаэла с кулаками, но тот перехватил женщину, прижимая к себе.

— Антенор! Пристрели меня и ты ничего не узнаешь о Кассио! — Рафаэл посмотрел на противника, словно в насмешку прижимая к себе Ану. Антенор опустил оружие, сжал кулаки, наблюдая за тем, как тот успокаивает его жену.

— У меня его нет. Антенор, даю слово, что у меня нет Кассио. А вы прибежали ко мне? Я не похищал его, хотя планы такие были.

— Тогда где он? Он исчез утром из двора, а соседка сказала, что к нему подошел незнакомый мужчина.

— Успокойся, я подниму весь город, но своего сына найду, — он передал рыдающую Ану в руки Антенора и повернулся к Каларушу, который ожидал команды.

— Я отвезу Ану домой и вернусь. Я не отойду от тебя ни на шаг, потому что ты замешан в этом похищении, — Антенор выставил свое условие. — Ты мог похитить Кассио, чтобы его мать прибежала к тебе. Ведь это твоя цель?

— Моя, и как видишь, твоя жена побежала ко мне. Не плачь, моя любовь, я найду нашего сына.

*****

Алисия погладила Линду по плечу, которая стояла на террасе дома и остаривала сад, разбитый во внутреннем доме.

— Ты скучаешь по дому?

— Да, я привыкла к Лиссабону, но здесь я тоже дома. Ваш сад напоминает мне свою фазенду, где моя мать ухаживала за огромным садом, высаживала цветы и кустарники. Это ее увлечение привносило в дом особое очарование. Я хочу увидеть наше поместье своих родителей.

— Габриэл все эти года отслеживал, как идет управление на вашей фазенде. Но там часть земель проданы итальянским иммигрантам, которые возделывают их, а часть в аренде. Он ввел в курс твоего мужа.

— Мужчин всегда объединяют дела, а мы остаемся со своими воспоминаниями и заботами о детях. Теперь я понимаю беспокойство своей матери, которое она испытывала из-за меня, когда я из беспроблемного ребенка вдруг превратилась в неутравляемую влюбленную девицу, — Линда засмеялась. — Нам надо обязательно съездить на могилы моих родителей.

— Когда вы собираетесь это сделать?

— Арманду сказал, как только он ознакомится с ремонтной работой нашего особняка. К тому же, Габриэл хочет организовать ужин, чтобы познакомить его с семьей сеньора Сиприану и заполучить графа де Соза, как компаньона на ткацкой фабрике.

— А Эдер и Мари поедут с вами?

— Разве Мари оторвешь от Карины? Не могу сказать.

— Да, Карина нашла себе истинную подругу и теперь без своей кузины не представляет свое существование.

— А Эдер постоянно пропадает в городе, боюсь, что опять попадет в сложную ситуацию, а Арманду примет меры.

— Он очень похож на…

— Да, он похож, словно я не расставалась со своим Эдером. В нем та же сила и та же дерзость, — она вдруг рассмеялась. — Заметила, как он преобразился и из утонченного бледного денди превращается в загорелого забияку.

— Дичает?

— Становится похожим.., — Линда нравилось преображение сына. — Бразилия не только моя родина.

— Ты до сих пор вспоминаешь прошлое?

— Я так любила моего Эдера, что после его гибели ни с кем не могла говорить о нем, боялась поделиться с посторонними людьми хоть частичкой памяти о нем, потому что она принадлежала мне. Я молчала, умирая, пока не поняла, что жду ребенка. Мой Эдер и мой ребенок слились в единое целое, только тогда я смогла немного отпустить себя.

— Я вижу, Арманду гордится им, хотя делает вид, что недоволен его поведением.

— Эдер тоже любит отца, но и побаивается его. К сожалению, Арманду страдает одним недостатком, который может сказаться на будущем наших детей. Мой муж — сноб!

— Даже так? — Алисия засмеялась. — Отчего же ты так думаешь? Твой муж не сноб, он истинный аристократ, а не человек, стремящийся слепо подражать аристократическим вкусам и манерам.

— Да, я неправильно выразилась. Но именно его аристократичность мешает просто жить и радоваться жизни. У него в крови желание соответствовать его предкам, традициям политеса.

— Что ж в этом плохого?

— Он думает, что его титул и богатство дают свободу, но это не так: Эдер не может жениться на той, которая не соотвествует параметрам аристократии, так же, как и Мари, скорее всего, выйдет замуж по выбору своего отца, о чувствах здесь не идет речи.

— Неужели это так серьезно.

— Да, по словам Арманду, каждый в этом мире должен знать свое место. Целесообразность, а ни какие — то душевные привязанности.

— Бедняжка. Но ты в свое время нарушила эти правила.

— Но я и не была дочерью графа, — Линда задумалась, — но и по этой же причине я очень боюсь того, что мой муж узнает о том, что Эдер не его сын.

— Он не узнает, потому что кто знает, тот будет молчать.

— И Эдеру этого нельзя знать.

— Пусть остается, как есть.

1887 год

Дон Джильберту с женой привезли свою дочь на фазенду Габриэла из-за тяжелого душевного состояния Линды. Они понимали, в чем дело, почему их жизнерадостная девочка так сильно переживает случайную смерть их работника и впала в состояние прострации. Габриэл с Алисией переехали на свою фазенду и предложили Линде поменять обстановку, объясняя ее родителям, что их дочери надо встряхнуться, увидеть новые места и завести новые знакомства.

— Пусть она приедет к нам, а то тяжелая депрессия ее погубит. Подумайте и довертесь нам, Линда для нас очень дорогой человек, — Алисия уговаривала дона Джильберту и донью Милену. В конце концов, они согласились. Рядом с Алисией и Габриэлом Линда немного ожила, хотя каждый вечер плакала в своей комнате.

— Линда, ты его любила, но нельзя так изводить себя. Он умер, а ты должна жить, чтобы помнить о нем, а не плакать целыми днями, — у подруг был доверительный разговор в первый же вечер пребывания Линды на фазенде Брандау.

— Я была счастлива, а бог меня наказал за то, что я преступила дозволенное и отдалась своему любимому. Он наказывает меня слишком жестоко.

— Ты слишком любила Эдера, поэтому не можешь перестать думать о нем.

— Я обречена думать о нем целую жизнь. Он забрал мои мечты с собой, оставив лишь мою пустую оболочку.

— Целую жизнь?

— Да, — она опять всхлипнула, — Алисия, я плохо себя чувствую, у меня головокружения, а я однажды слышала, как одна рабыня говорила, что ее тошнит, потому что она ждет ребенка. Алисия, а вдруг я беременна?

Алисия испугалась, они обе были неопытны в таких серьезных женских вопросах, но отступать было некуда.

— Надо вызвать врача и узнать у него.

— Что скажет Габриэл, а что скажут мои родители?

[1]преступная организация еврейских гангстеров, выходцев из еврейских городков (shletls) Восточной Европы, специализировавшаяся на мировой проституции и торговле женщинами. Организация действовала с 1860 по 1939 год

[2]«польская женщина» — большинство бразильских проституток поставлялось из Польши — и это слово приобрело презрительный смысл в бразильском португальском языке.