глава 9

Габриэл стоял в тени огромного дерева, прячась за толстый ствол. Сюда его привели раздумья, и вот небесное воздушное видение, младшая дочь его соседа, появилась и села на скамейку. Он немного понаблюдал за девушкой, которая была погружена в чтение книги, потом медленно подошел.

— Добрый день, сеньорита.

— Добрый день, — Алисия обрадовалась его появлению. — Вы тоже решили прогуляться в такой прекрасный день? Что — то вы далеко забрели!

— Сам не понимаю, как здесь оказался. Скорее всего, меня позвал внутренний голос. Он нашептал мне, что одна юная особа будет прогуливаться около знаменитой пальмовой аллеи.

— Чем же эта аллея знаменита?

— А вы не знаете? Это даже я знаю. Одна старая негритянка мне поведала тайну о призраке, который иногда появляется в этой аллее. Он приходит всегда на закате, бродит по аллее.

— Что же с ним случилось при жизни?

— Он не сдержал слово, данное рабам.

— Что же случилось?

— Рассказать эту легенду?

— Да.

— Он женился на деньгах, и стал деньгам он послушным,

Он прогнал Пэпа Симса, когда тот дряхлым и старым,

И не мог собрать хлопок— мол, свой хлеб он ел даром!

И он продал служанку отдельно от мужа,

Мол, держать её у себя стало больше не нужно.

Ни с того, ни с сего, вдруг ударил он повариху-

Разбудил он тем самым спящее лихо.

Обещал дать свободу Корбелле, рабыне из Конго,

Но забыл это сделать, хоть ждала она долго.

Не хотел он советов, но когда сирень расцветала,

У него с куртки пуговка как-то упала.

Шш!

Слышишь музыку ночью?

Видишь танца ты силу?

Смерть ему мы пророчим

Хором роем могилу

Мы могилу словами,

Заклинаньями в песне,

И танцуем с хлопками,

Куклу к ветке подвесив.

А на кукле чернеет

Эта пуговка сливой.

Пока свод не белеет,

Мы танцуем под ивой.

На четвертую ночь наш хозяин услышал

В голове тот припев, закричал он нам— тише!

И он вскрикнул— господь! Но уже опоздал он.

Потому что к поре урожая уже умирал он[1].

— Что это? — Алисия, как завороженная, слушала напевные стихи с необычным ритмом.

— Песня о хозяине, которого наказали — напустили на него порчу.

— Я знаю, у нас рабы тоже совершают свои обряды. Неужели они направлены на убийство?

— Нет, на защиту от зла. Хотите, я вас провожу?

— Неужели вы напустили такую таинственность для того, чтобы меня проводить?

— Конечно, я хотел произвести впечатление, — Габриэл заулыбался, протягивая девушке руку.

— Вы произвели, — Алисия вложила свою ручку в его ладонь.

******

Дон Рафаэл и Виторио приняли приглашение дона Джильберту Антунес на обед с последующей игрой в карты. Большой дом будущего родственника был по достоинству оценен Виторио, ему хватило несколько минут, чтобы вычислить все возможные выгоды от предстоящего союза с Линдой. К ним присоединилась сеньора Милена Антунес, радушно приглашая их к столу, и переглянулась с мужем, как только сын соседа проявил интерес к их дочери. За столом разговор крутился о Европе, о Рио-де-Жанейро, и, конечно, об аболиционистах.

— Эти не знают, что разбудили в рабах дикого зверя, который, в конечном счете, сожрет их самих.

— А мне кажется, что молодые люди поиграют в политику, спасая с их точки зрения, слабых и угнетенных и успокоятся. Бог для чего-то разделил людей, от этого не отмахнешься, но существуют цивилизованное общество и чернокожие дикари, за которыми надо всегда присматривать, направлять их жизнь в правильное русло, — Джильберту, как человек старой закваски, полностью разделял мнение своего друга.

— Эти молодчики, называемые аболиционистами, хотят изменить мир. В чем же они видят прогресс? Вот и Габриэл тоже поддался этим вредным идеям.

— Дон Джильберту, я считаю, что каждый человек достоин лучшей участи независимо от цвета кожи, — Габриэл был единственным человеком в гостиной, который понимал стремление рабов к нормальной и самостоятельной жизни.

— Дать рабам свободу и отпустить миллионы черных по всей стране в поисках своего черного счастья? Рабы не привыкли самостоятельно жить. Это одно и тоже, что выгнать на улицу домашнего пса, который привык к ежедневной кормежке. Что они будут делать с этой свободой? — дон Рафаэл с иронией засмеялся над легковесностью доводов.

— Рабы патологически ленивы, склонны к преступлениям, им нужен поводырь — хозяин и церковь, — Виторио тоже высказал свое мнение и взглянул на Линду.

— Мне не нравится, когда один человек унижает другого, но я не представляю, как буду обходиться без своей горничной, — мысли девушки не залетали далеко, а все больше крутились около семьи и дома.

— Мужские разговоры не должны волновать женщин, тем более таких прекрасных девушек, — Виторио поддержал будущую женулегким комплиментом.

— Да, но я просила папу открыть у нас в поместье школу для рабов, но он был против.

— Боже, спаси меня от образования рабов! Не должно быть школ для рабов, учение приносит лишь неповиновение.Я выбираю меньшее из зол, если невозможно избежать так называемого общественного прогресса: негров необходимо вернуть в Африку! — слова дона Джильберту вызывали всеобщий смех. Дона Милена кротко посмотрела на мужа, в ее словах звучал отголосок старой обиды, которую она пережила, но не простила.

— Зачем им образование и тем более свобода, этим милейшим чернокожим рабыням, если у них одна мечта — родить очередного мулатика от белого человека. Что они будут делать с этой свободой?

Дон Джильберту крякнул, понимая, что его жена злится на то, что он когда — то под влиянием своего друга позволил себе ночное приключение с рабынями, поэтому заторопился перевести разговор, но дон Рафаэл словно не заметил неловкость, которую испытал его друг.

— Мулаты, метисы — это главная проблема любого хозяйства. Если же появляется еще и белокожий ребенок, то это главный раздражитель для всех остальных. Я знаю, что говорю, дон Джильберту, у меня на фазенде есть дети от заезжих вольных крестьян. Один из них доставляет слишком много беспокойства.

****

На территории деревни слышались тихая песня, ворчливый говор рабов, перемешанное со стрекотанием цикад и еще какими-то непонятными звуками. Анита стояла около хижины, словно кого-то ждала. Управляющий делал последний обход фазенды, наблюдая за засыпающими ее обитателями, когда увидел свою тайную мечту.

— Анита, почему ты не идешь спать? Маура, наверно, беспокоится.

— Я не могу заснуть, мне грустно оттого, что я потеряла.

— Что именно?

— Старый дом, мою бывшую хозяйку и хозяина, ту жизнь, к которой привыкла.

— Тебе здесь не нравится?

— Нет, что вы, сеньор Антенор, я всем довольна, но человек так устроен, что всегда сожалеет о том, что потерял. Вот и я иногда вспоминаю прежнюю жизнь. У меня с бабушкой были хорошие хозяева, добрые люди, вот только дон Брандау любил выпить и становился таким веселым, словно сумасшедшим. А вам, сеньор Антенор, никогда не бывает грустно от того, что ничего нельзя вернуть.

— Нет, мне грустно, что я не могу управлять своими чувствами.

— Ах, сеньор Антенор, разве это плохо? Ваша человечность выходит наружу, и вы становитесь более добрым человеком, — Анита заулыбалась, ведь она поняла его слова. — Почему бы вам не подчиниться своим чувствам и не высказать то, что вас волнует. Я могу быть хорошим другом.

Антенор смутился, эта девочка учила уму — разуму взрослого мужчину и делала это так просто и понятно, что он растерялся. Но как только он открыл рот, из хижины появилась недовольная Маура.

— Анита, быстро в дом, пора спать! Как ты собралась завтра работать, если будешь все время зевать? Добрый вечер, сеньор управляющий? Что вас привело к моей хижине? Может дать вам отвар от любовных мук? — Маура усмехнулась. Анита быстро исчезла за дверью, а старуха насмешливо уставилась на Антенора.

— Моя внучка не станет игрушкой в руках белого!

— Почему же вы решили, что я имею какие — то неблаговидные намерения?

— А что мне остается ждать, когда моей дочери нет со мной, когда моя дочь стала забавой для богатого плантатора? Но ему, сластолюбивому злодею, припомнят там на небе, когда он попадет в свой белый ад, сколько душ он сгубил, а я здесь на земле не дам ему покоя.

— Белый ад? У нас один путь для всех, по которому мы идем поле смерти или в рай, или в ад.

— Вот уж не скажи! У нас разные боги и у нас свой негритянский рай.

— О чем ты, старуха, говоришь?

— Что ж, расскажу я тебе про наш негритянский и ваш белый рай. Как — то раз подзывает меня белый хозяин и говорит: «Приснилось мне, что попал я на небо в негритянский рай и вижу: куча мусора кругом, старые хижины — развалюхи, заборы пошатнувшиеся и повсюду расхаживают огромные толпы оборванных ниггеров!» А я ему говорю: «Да, хозяин, мы с вами наверно съели чего нехорошее, потому что мне тоже приснился сон, где я попала на небо, только в другой рай для белых. Вижу улицы серебром и золотом покрыты, а по ним течет мёд, да молоко, все дома из каменьев цветных сделаны. Весь рай прошла от начала до конца и не единой живой души не нашла!

Маура развернулась и ушла в хижину, где ее напряженно ждала внучка.

— Бабушка, сеньор Антенор уже ушел?

— Да, что тебя это так волнует?

— Бабушка, мне не по себе, мне кажется, что я заболела.

— В чем дело? — Маура встревожилась. — Почему ты думаешь, что заболела?

— Я вся горю, у меня даже начинается иногда головокружение, а потом в груди возникает непонятное беспокойство.

— И что? Возможно, на тебя действует запах арруды.

— Но мне становится нехорошо, как будто я что-то съела и внизу живота начинает крутить. Мне так стыдно, — Анита отвернулась от проницательного взгляда бабки, — мне стыдно…

— Постой-ка, бесстыдница, а не заболеваешь ли ты тогда, когда рядом стоит Антенор?

Анита испуганно вскочила и покраснела.

— Ах, бабушка, почему ты так спрашиваешь?

— Ты не бегай по хижине, а скажи-ка лучше, это Антенор вызывает в тебе странное головокружение?

— Да, да, странное, и я ничего не могу с этим поделать, я, наверное, заболела.

— Да, ты заболела и, думаю, любовью.

— Любовь?

— И желание!

******

Донья Мария никогда не сидела без дела, сегодня она занялась шитьем, сидя в гостиной. За таким монотонным занятием можно подумать о многом, о дочерях, о муже, о своем счастье. Ей вспомнилась ее свадьба с Рафаэлом, когда она была безмерно счастлива и думала, что так будет всегда. Теперь все изменилось. Ей припомнился момент, когда она впервые увидела, как ее муж в кабинете, задрав молоденькой негритянке подол, принуждает ее к соитию. Тогда донья Мария убежала в свою спальню и проплакала полдня. Сейчас она научилась не замечать многое или делать вид, что не знает о пристрастиях своего мужа, но эта наглая, вечно хохочущая Зелия раздражала ее с такой силой, что донья Мария впервые изменила себе и решила избавиться от нее любыми способами. Донья Мария отложила шитье и собралась поговорить с мужем, поднимаясь в его кабинет. За дверью слышались приглушенные хихиканье, перемешанное со стонами вздохами, донья остановилась и прислушалась. Через мгновение дверь открылась и из нее выскользнула полуобнаженная Зелия. Увидев хозяйку, она застыла на месте, нагло уставившись в лицо доньи Марии. Вся ненависть и обида скопились в груди хозяйки и выплеснулись на Зелию, донья Мария замахнулась и дала несколько пощечин рабыне.

— Прочь немедленно, прочь, потаскуха, я больше не желаю видеть тебя в моем доме.

Зелия охнула и скрылась в полумраке дома, а донья Мария вошла в кабинет мужа. Дон Рафаэл вальяжно развалился в кресле и попивал вино.

— Дон Рафаэл, как вы посмели заниматься этим в нашем доме? Неужели вы смеете меня оскорблять, связавшись с этой распутной рабыней и предаваясь своим низменным желаниям здесь в нашем доме? Я хочу, чтобы эту рабыню наказали и с завтрашнего дня убрали из дома.

— Нет, Зелия останется. Семейная жизнь так скучна и тиха, как озерная заводь, поросшая осокой, а я еще молод и мне нужна женщина, мне нужна темпераментная и страстная молодая женщина!

— А как же христианские заповеди любить друг друга до конца своего?

— Там еще говорится — плодитесь и размножайтесь! Вы, донья Мария, не только своей скромностью не дали мне желаемого наслаждения, но и не смогли родить мне наследника — моего сына, которому я передал бы все, что смог накопить и заработать за свою жизнь. Что дочери! Они выйдут замуж и уйдут, а мне нужен сын!

Донья Мария всхлипнула от горя, закрыв руками лицо, и выбежала из кабинета.

*****

Каталина ди Кошта рассматривала себя в зеркало. Она не прислушивалась к словам, которые произносил управляющий, стоящий перед ней. Оставленные после смерти мужа фазенда, земли могли ее заинтересовать только в том случае, если они превратились бы в деньги. Когда муж был жив, то она никогда не вникала в хозяйственные имущественные дела поместья, но теперь все обрушилось на нее и с неожиданной силой стало догонять, грозясь накрыть с головой. Каталине пришлось даже отложила очередную поездку в Европу из— за не утрясённых с наследством дел.

— Почему у нас такие потери? Доходность плантации упала, причина в чем?

— В нерентабельности сахарного тростника, — ее управляющий сеньор Тончи положил перед ней приходную книгу, в которой все листы были исписаны цифрами.

— Я не хочу входить в этот лабиринт, я надеюсь на вас, сеньор Тончи. Вы служили у моего мужа много лет и, надеюсь, будете также преданно служить и мне.

— Конечно, сеньора ди Кошта. Осмелюсь предложить вам, сменить направление производства сахарного тростника на выращивание кофе или риса. Для этого подходит часть вашей плантации, которая находится в низине реки. Сеньор Кошта перед смертью задумывался над сменой деятельности. Я могу еще больше сказать, что ваш сосед сеньор Рафаэл Сан-Марино также собирается заняться разведением скота.

— Но фазенда — это наследство вашего мужа и если содержать ее в порядке, то можно приумножить свой капитал…

— Остановитесь, на сегодня достаточно. Я желаю поехать на прогулку, — Каталина махнула рукой управляющему и вышла из кабинета.

— Все, я не желаю думать о посеве, сборе и этом … товарообороте! Я красивая и свободная женщина и не собираюсь хоронить себя на фазенде!

Она соскочила с лошади и подбежала к мужчине, стоящему у дерева, и повисла на его шее.

— Любимый, я не могу больше находиться вдали от тебя, мне кажется, что ты стал неприступным. Откуда этот холодный взгляд и безразличный тон? Теперь я свободна и нам не надо прятаться, мы можем открыто заявить о своих отношениях и о нашем будущем ребенке!

— Еще не прошел срок твоего траура.

— Ах, эти правила хорошего тона! Я не выдержу целый год, мне надоели черные платья, мне надоело делать кислое лицо, и я отчаянно скучаю по тебе, любимый.Поехали ко мне, любимый, теперь никто не сможет помешать нашему счастью, — женщина прильнула к молодому человеку.

*****

Алисия оглянулась и смущенно улыбнулась подходившему к ней молодому человеку.

— О, сеньор Габриэл, неужели нам суждено встречаться везде, куда я иду погулять?

— Что ж удивляться, если у нас одни и те же привычки, пристрастия. Мы любим тишину и литературу. Да и живет по соседству. Что сегодня читаете, позвольте полюбопытствовать?

— Ах, это! — Алисия смутилась, — Мануэл Мария Барбоза дю Бокаж, поэт — романтик.

— В разлуке мне и солнце не приятно,

И ясная не радостна луна;

Душа моя отчаяньем полна:

Вернется ли Марилия обратно?

Мне снятся нежных губ ее черты,

Сиянье глаз, тепло лица родного

И руки несравненной красоты.[2]

— Вы знакомы с его стихами?

— Конечно, они передают мое душевное состояние, когда я вижу вас, Алисия.

Девушка покраснела и спрятала лицо под полами шляпки.

— Мне они нравятся, но иногда я думаю, что в жизни все гораздо прозаичнее.

— Все наоборот, наши душевные переживания гораздо сильнее и возвышеннее, но облекая их слова, мы их частично обесцвечивает.

— Чем занята Линда? Я обещалась к ней зайти, но задержалась со своей сестрой.

— Хотите, я провожу вас до нашей фазенды?

— О, нет, что скажут люди, если увидят нас так далеко от дома наедине? Нет, мой отец будет недоволен.

— Наедине. Наедине так много можно сказать, что не скажешь, когда рядом будет находиться компаньонка или служанка. Поверьте, с вами ничего не может случиться, если рядом буду я.

— Вы, как мой рыцарь, спасете меня от дракона и заступитесь за мою честь, — Алисия засмеялась, — как жаль, что я не видела в окрестностях летающих драконов.

Габриэл подумал: «Прелестная девушка, способная составить счастье любому молодому человеку. Нежная мечтательница, совсем не верится, что воспитывалась в семье дона Рафаэля Сан-Марино».

Алисия подумала: «Мой Ланселот явился в образе молодого Габриэла Брандау. Он смущает меня своим взглядом, своими словами, но мне приятно его общество».

*****

В нежных мечтаниях Алисия вернулась домой, а Велма, вбежав навстречу, сообщила о том, что сегодня объезжают лошадь, купленную у идейцев.

— Пошли посмотрим, — она потянула сестру, не спрашивая о ее желании, — я хочу увидеть собственными глазами, как Эдер будет говорить с лошадью.

В загоне находился жеребец шоколадного цвета, он нервно бегал из стороны с сторону, то отсnанавливался, прядя ушами, то опять срывался с места.

— Красавец! — Антенор разглядывал коня издалека, не решаясь войти в загон. — Ты сможешь объездить его?

— Вы думаете, это происходит за один раз? — Эдер пожал плечами.

— Почему он такой недовольный? — Велма наблюдала за поведением коня.

— Ни одной лошади не понравится подчиняться человеку, — Эдер взял в руки лакомство, — лошадь всегда проявляют свой норов.

Эдер осторожно подошел к жеребцу и протянул руку, шепча непонятные ласковые слова, потом коснулся его гривы, погладил теплую морду. Антенор и девушки наблюдали, затаив дыхание, за тем, как медленно парень гладил коня, надевая уздечку, потом подходит, почти обнимает его за шею.

— Вы думаете, у него получится?

— Не знаю, но это очень опасно. Жеребец сильный, старше двух лет, просто красавец!

Эдер вскочил на коня и зажал его туловище ногами, вцепившись в гриву.Лошадь взвилась, пытаясь сбросить человека в течение некоторого времени, но упорство Эдера могло потягаться с упрямством жеребца. В какой — то момент конь встал на дыбы и Велма закричала в испуге. Эдер дернулся и чуть не упал с коня.

— Черт! Какого черта…

— Эдер! — Велма была готова ринуться к нему, но Антенор перехватил девушку.

— Не стоит, сеньорита, он справится. Вашему отцу это не понравится.

— Что не понравится? Кем ты себя возомнил, Антенор?

— Достаточно того, что я знаю, кто такой Эдер.

Велма справилась со своими взбунтовавшимися чувствами, но упрямо выпятила подбородок, глядя на нервно бегающего жеребца.

— Это будет мой конь! Я хочу, чтобы он был моим.

— И как вы его назовете? — Антенор улыбнулся горячности молодой хозяйки.

— Эдер! Моего коня будут звать Эдер.

— Что? — Антенор и Алисия переглянулись.

— Велма, не сходи с ума! — Алисия дернула сестру за подол платья, ее голос перешел на шепот. — Не ставь себя в глупое положение перед управляющим. Что он подумает?!

К ним подошел Эдер, источая терпкий запах конюшни — сложную смесь запахов конского пота, кожаной амуниции, навоза, соломы, запаренного овса и еще чего — то, и Велма потянула носом.

— Что несладко?

— Ты вонючий!

— А я чувствую только ваш запах, видимо, он настолько сильный, что перешибает конский, — Эдер показал в улыбке зубы.

— Хам! Ты такой же, как… — Велма на мгновение замялась, но потом выпалила, заслужив недовольство сестры, — тебя тоже надо объезжать, как и этого жеребца!

Эдер фыркнул, и Алисию бросило в жар, когда она встретилась с ним взглядами. «Что со мной происходит?! Я, как Велма!!! Мне же нравится Габриэл! Почему меня так тянет к этому грязному и потному парню, который лишен полностью той утонченности и романтичности, что нравится мне. Нет, надо избегать встречи с ним, иначе я попаду в беду!»

— Я ухожу! — грубоватость Алисии не осталась незамеченной.

— Что с тобой? — Велма побежала за ней. — Алисия, тебе плохо?

— Почему ты так решила?

— Ты взволнована, щеки горят, глаза сверкают. У тебя температура?

Алисия остановилась, теперь, когда рядом не было Эдера, она выровняла дыхание и слабо улыбнулась.

— Все нормально, просто я очень устала на прогулке.

[1]Этот отрывок взят из рассказа бывшего раба, подобные истории были передавались из поколения в поколение и впервые появились в Библиотеке Конгресса под названием "Slave Narrative" — манускрипт в 10 0000 страниц, записанный в 1938 году по прелложению американского правительства

[2]Мануэл Мария Барбоза дю Бокаж( 1765 — 1805) — португальский поэт