глава 16

Донья Мария сидела напротив падре Дуке. Приезд священника был долгожданным и у нее появился настоящий собеседник.

— Когда вы бываете у нас, мне всегда хочется с вами побеседовать.

— О чем же, донья Мария?

— О своих тревогах. Я знаю, что вы говорили с моим мужем, падре Дуке.

— Да, конечно, донья Мария, я поговорю с каждым, кто соизволит прийти на исповедь, но что вы хотели сказать мне, сеньора?

— Меня очень волнует то, что происходит в моей семье.

— А что происходит в вашей семье?

— Мне тяжело говорить о том, что приходится терпеть, но мой муж выбирает молоденьких рабынь, а мне приходится закрывать на это глаза и терпеть. Но я уже не могу, наши дочери выросли, и они все прекрасно понимают.

— Донья Мария, ваш муж — хороший супруг, он любит свою семью, а рабыни — это всего лишь вещи, которыми хозяин пользуется по своему усмотрению.

— Они женщины!

— С точки зрения Святой Церкви они — идолопоклонники и не заслуживают понятия человека, истинного радетеля веры.

— Но мой муж — католик, поэтому поговорите с ним, чтобы он подумал о своей душе и о том, что говорится в Священном писании о семье.

— Конечно, донья Мария, я поговорю с вашим мужем, но вам надо успокоить свою душу и не тревожить ее пустыми сомнениями относительно рабынь.

******

— Падре, я согрешила и грешу сейчас, когда думаю и говорю о нем.

— О ком ты говоришь, дочь моя?

— О мужчине, который волнует мое воображение.

— Что же ты думаешь о нем и насколько далеко заходят твои мысли?

— Падре, ой, я думаю и представляю, что он рядом со мной и смотрит на меня влюбленными глазами, а потом целует…

— Дочь моя, грех твой растет с каждым словом, а любовь твоя строится на горячих чувствах и греховных желаниях, где «похоть глаз и похоть плоти» — то есть низменные человеческие желания. «Любовь», которая берет свое начало от похоти не долговечна и не надежна, и эгоистична. Она привыкла ублажать. Она никогда не чем не жертвует и не делится, она привыкла брать, обкрадывать и оставлять. Настоящая же любовь готова заботиться о тебе, помогать, радовать тебя добрыми поступками, защищать тебя, хранить от зла, готова посвятить тебе всю себя без остатка и готова умереть ради твоего счастья. Дочь моя, помни, что для молодой девушки желанье тела должно быть подчинено лишь для благого дела — рождения ребенка в законном браке.

— Конечно, падре, я это знаю, но что мне делать?

— Молиться и, обратившись к богу, подумать о создании семьи.

— Падре, а как Церковь смотрит на неравный брак?

— Неравный брак? Все люди истинной веры равны перед богом и их союз будет освещен Церковью.

******

— Падре, я грешна, мой грех в сомнении. Я сомневаюсь в словах дорогого мне человека, потому что они обвиняют другого человека, не менее близкого мне. Я не знаю, как поступить.

— А что говорит твое сердце?

— Мое сердце готово выскочит из груди при мысли, что два близких мне человека стали врагами, а я стала заложницей своих чувств.

— Тебе придется выслушать каждого из них и принять свое состояние со смирением, а их разногласия рассудит бог.

*****

— Падре, я грешен, мой грех в моей необузданности, несдержанности, а я знаю, что это грех.

— Вы о чем, сын мой?

— Желание сжигает меня. Меня сжигает желание власти и богатства. Я знаю, что это грех.

— Это все желание плоти, а что желает твой дух?

— Я хочу быть любим, потому что хочу женщину! Хочу ту, которую могу взять в любой момент, но хочу, чтобы она сама пришла.

— Ты опять говоришь о плотском желании, а оно грешно изначально, наша плоть грешна, поэтому мы должны искоренять в себе желание тела, иначе погубишь душу. Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.[1]

— Я хочу эту женщину, которая молода и сможет мне родить ребенка. А может ребенок быть безгрешен, если он плод грешной плоти?

— Ребенок? Ребенок греха? Когда ошибся разум, когда сильнее страсть, то рожденный из греха дух безгрешен. Ты должен принять свою ответственность, сын мой!

— Падре, не желаю терять то, что приобрел.

*****

— Падре, я грешен. Мой разум, душа и тело подвергаются испытанию, которое я могу не выдержать. Моя любовь рождает ненависть, с которой мне не справиться. Друг стал врагом, когда покусился на мою любовь и теперь наружу

вырываются лишь темными взрывы исступленной ненависти.

— Между вами встала не любовь, а искуситель в образе женщины. Почему ты замолчал, сын мой?

— Мне нечего сказать, я остался наедине со своими демонами.

Перед тем, как пойти в церковь, Виторио пригласил Каталину в библиотеку под предлогом ознакомления с коллекцией книг дона Рафаэла. Женщина с улыбкой согласилась, степенно направляясь в комнату, и как только они остались наедине Виторио сжал ее в объятиях, неистово целуя.

— Я соскучился. Какая же ты смелая, дорогая! Приехать сюда и сделать мне приятное.

— Меня пригласил твой отец, и я воспользовалась этим приглашением, потому что не могла больше быть вдалеке от тебя. Посмотри на меня, ты не видишь изменений?

— Ты хороша, как всегда.

— Как вы, мужчины, слепы! — Каталина погладила свой живот.

— Так ничего же нет!

— Как нет? Посмотри внимательнее, — она покрутилась перед мужчиной, призывая оценить ее вид. — У нашего ребенка должен быть отец!

— Не морочь мне голову несуществующим ребенком!

В библиотеку постучались, и молодые люди мгновенно отшатнулись друг от друга.

— Дон Виторио, вас ждут на проповеди в часовне. Скоро будут начинать, — черная прислуга сунула свой нос в комнату и тут же исчезла. Виторио и Каталина опять прижались друг к другу.

— Ты помнишь о нашем уговоре? Я должен знать, что думает мой дядя и собирается делать.

— Я помню. Но я боюсь твоего дядю, потому что он не так прост, как кажется.

— Что ты имеешь в виду?

— Он знает о моем муже! Конечно, у него нет доказательств, но он ведет себя так, словно они скоро будут в его руках.

— Что?! Почему ты так решила? — Виторио похолодел, представляя, что его дядя начнет выискивать сведения о полугодичных событиях и узнает о его участии. — Что же делать?

— Возможно, я ему нравлюсь, и он таким способом пытается добиться моего внимания, потому что он ничего не потребовал от меня.

— А если он узнает о том, что я связан с тобой?

— Но рано или поздно он должен узнать о нашей связи, ведь ты женишься на мне. Ты дал слово и когда же ты его сдержишь? Я не могу ждать до бесконечности.

— Не дави на меня, я должен решить свои проблемы, заручиться поддержкой своего дяди. Но ты сама виновата в том, что я не могу обсудить наш союз с доном Рафаэлом!

— Почему?

— Мой дядя интересуется тобой, а ты с ним кокетничаешь.

— Ах, перестань! Мое кокетство всего лишь желание держать все под контролем.

— Тогда не дави на меня! Я все решу.

Они вышли из библиотеки и направились в домовую церковь.

*****

Одетые в белое рабы собирались в домовой церкви, рабыни были хороши в широких юбках и замысловатых белоснежных тюрбанах, на шее и руках гремели различные, сделанные из подсобного материала, бусы и браслеты. Впереди шла Маура, несущая кувшин с ароматизированной водой, а за ней следовали несколько мужчин, в руках которых были католические белые знамена. Падре Дукевстречал всех с благосклонной улыбкой, лишь небольшое неудовольствие скользнуло по его лицу, когда он услышал африканскую барабанную дробь. Маура окропила вход церкви своей водой из кувшина, и вся толпа вошла внутрь, где уже стояли их господа. ПадреДуке, встав у алтаря, начал свою праздничную речь.

Велма стояла, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, и выглядывала в бело-черной толпе того, ради которого готова терпеть нудную речь священника. Ее глаза мгновенно выхватили из толпы Эдера, и на лице появилась непроизвольная улыбка. Парень явно скучал, взгляд блуждал по углам церкви и головам людей, а голос священника вещал о послушании рабов.

— Если не будете выполнять его заповеди, — а главная из них — беспрекословное повиновение вашему владельцу, тобогвас накажет на том свете, как на этом наказывает вас надсмотрщик. Господь видит и запоминает все недостатки.

— Христос — самый главный надсмотрщик и подобен Черному Кику, — чей — то голос прервал менторскую речь падреДуке, и в церкви наступила тишина. Велма узнала бы этот насмешливый тон из миллиона голосов, ее испуганные глаза забегали в поисках Эдера, но праздничная толпа сомкнулась и спрятала этого нахала. Падре Дуке слегка покраснел, но продолжил говорить, словно ничего не произошло.

— Каждый из вас должен следовать правилу: «Бог сделал меня рабом, он желает, чтобы я работал на моего хозяина, и я буду работать на него так, как повелевает мне бог».[2]

После проповеди, Маура поспешила в сензалу в поисках Эдера. Его выходка разозлила ее, она отходила его по широкой спине тем, что попалось под руку.

— Глупец! Лезешь на рожон, спрячь свою ненависть, спрячь свое недовольство, иначе твой жизненный путь быстро закончится у позорного столба! Как смеешь ты смеяться над богом?

— Маура, я и не смеялся, я только лишь пошутил!

— Прочь отсюда, спрячься от Черного Кику, он сдерет с тебя три шкуры за такую насмешку, — но как только Эдер исчез, Маура скрипуче засмеялась, — безголовый мальчишка!

*****

Девушка лелеяла надежду на встречу, ждала появления молодого человека, но как только он появился, Алисия лишь бросила взгляд через плечо и отвернулась.

— Алисия… сеньорита Алисия, добрый вечер! — в его же взгляде отразилось желание пробить стену отчуждения, которую они выстроили обоюдными действиями. — Я скучаю по нашим сердечным беседам, скучаю по твоим глазам и улыбке, милая.

Она кожей ощущала его взгляд, и это ощущение вызывало сладкое предвкушение дальнейшего объяснения, поэтому подняла глаза и молча выжидала его слов.

— Ты имеешь право на меня сердиться. Я испугал тебя своими словами и обвинениями. Ответь мне, хоть слово, хотя бы жестом.

— Мне о чем с вами разговаривать.

— Милая, — Габриэл перехватил внимательный взгляд дона Рафаэла и отступил.

Тем не менее Алисия вежливо пригласила гостей в гостиную. Габриэл вздохнул, издалека наблюдая за своей возлюбленной, потом бросил взгляд на хозяина, который тут же поприветствовал его, поднимая бокал вина вверх. Состоялся дежурный обмен натянутых улыбок. Светский разговор тяготил молодых людей, которые хотели остаться наедине, хотя девушка и не показывала этого.

— Алисия, мне тяжело переносить твое безразличие, не выдержал Габриэл. — Тяжело принять твое недоверие…

— Тяжело принять недоверие? А мне? Мне легко сомневаться в своем отце? Он хороший человек, конечно, у каждого человека есть свои недостатки, и мой отец не исключение, но он любящий человек. Как мне быть?

— Я сожалею.

— А я прошу принять и оправдать мою уверенность в своем отце.

— А как же моя вера и чувства? Моя неприязнь к дону Рафаэлу имеет серьезные причины — это не каприз или обида маленького мальчика. Ты требуешь от меня сделать выбор — моя любовь к тебе или справедливость.

— Любовь? Ты играешь словами! Как ты можешь!? — она чуть не заплакала, а Габриэл растерялся, не понимая причину ее возмущения. — Слова любви не должны быть окрашены обидой или разногласием, потому что они теряют свою силу. Не смей больше мне такое говорить!

****

Праздничный стол был великолепным, серебро сверкало, бокалы переливались, разнообразные яства манили аппетитным видом и запахами. Каталина разместилась напротив Виторио и кокетливо стреляла глазками, отвлекаясь лишь на комплементы дона Рафаэла. Донья Мария сидела рядом с мужем и была похожа на безмолвную тень мужа.

— Падре Дуке, я тоже должна прийти к вам на исповедь.

— Разве вдова, которая держит траур по мужу, может уже нагрешить? — Габриэл усмехнулся, наблюдая за легкомысленной сеньорой.

— Я хочу признаться в греховных мыслях, хотя чиста во всем остальном.

— Греховность мыслей предполагает для меня массу удовольствия — дон Рафаэл посмеялся над тоном разговора в присутствии священника.

— О, дон Рафаэл, вы слишком откровенны, мои мысли так далеко не залетают.

— Дон Рафаэл, что за фривольные разговоры?

— Простите, падре. Давайте поговорим о будущем наших молодожёнов. Вы могли бы как можно скорее обвенчать нашу красавицу Линду и моего племянника?

Линда смутилась, посмотрев на жениха.

— Виторио, почему ты молчишь? Когда будем назначать дату свадьбы? — дон Джильберту торопил события, чтобы не передумать.

— Я согласен хоть завтра.

— Ну, ты тут хватил, невеста должна подготовиться, примерить платье, получить заказанные драгоценности, принять поздравления, то есть насладиться предсвадебной суетой. Но через недели две можно устроить венчание в нашей церкви, — дон Рафаэл тоже торопил события. Каталина гневно смотрела на Виторио, стараясь найти на его лице объяснение этим событиям, но Виторио смотрел на свою невесту.

— А я и не знала, чтоу вас планируется такое торжество. Поздравляю жениха и невесту, — она поймала взгляд Виторио, — вы наверно счастливы, что у вас такая красивая невеста?

— Конечно.

Каталина скрипнула зубами и покраснела, едва сдерживая себя, чтобы не устроить скандал. Виторио вильнул глазами, прячась от пронзительного взгляда любовницы. Каталина посмотрела на дона Рафаэла, который поднял бокал винаи улыбнулся во весь рот, словно напоминал, что между ними существует общая тайна. Женщина сжала губы и отвернулась.

— У меня тоже две дочери, для которых надо уже подыскивать подходящих женихов, — он озаботился Велмой и Алисией.

— А как же душевная привязанность? Любовь? — Габриэл бросил взгляд на Алисию.

— Самое важное — это любовь к богу, — менторским тоном произнес падре.

— Как говаривал мой отец — «стерпится — слюбится», «одной любовью сыт не будешь», вот отцам и приходится думать о будущем своих дочерей.

За окном послышались ритмы барабанов, извещающих начало танцев на половине рабов.

— О, я хочу посмотреть, что там происходит, — Велма соскочил с места, — простите, я не могу удержаться.

— Молодежь неудержима, когда хочет развлекаться, — но дона Джильберту уже не слушали, почти все направились во двор.

*****

Каталина закатила истерику своему любовнику. Она заорала, кинулась на него с кулаками, а Виторио трусливо забежал за стол, чтобы женщина не могла достать его.

— Как ты мог так поступить со мной! Ты женишься! Когда ты собрался об этом мне сказать? После свадьбы? Ах, дорогая, прости меня дома ждет жена!

— Прекрати истерику! Я обязан жениться, иначе я останусь без наследства!

— За твою невесту дают хорошее приданное? Ее продают и приплачивают!

— Мне нужна фазенда и земли, чтобы стать уважаемым и богатым человеком, но для этого я должен жениться!

— Так женись на мне! Что тебе мешает?

— Мне нужен собственный капитал, а не твое содержание. К тому же угодья фазенды, которые предлагает мне дядя гораздо больше, чем твои.

— У меня тоже есть хорошее обеспечение, а ты женишься на этой глупой девчонке ради ее состояния!

— Нет, ради моего состояния!

— Тогда скажи, зачем я подсыпала этот порошок, который ты мне принес? Чтобы ты меня предал? Виторио, ты шутишь? Ты просто шутишь, но как только я сниму траур, ты женишься на мне, так?

— Ты сама хотела избавиться от дона Лукаса.

— Мерзавец! Это ты настоял на том, чтобы мы поторопили неизбежное! Я успела использовать твое средство всего лишь раз, а ты говорил этого недостаточно! — она попыталась дать ему пощечину, но промахнулась, а на ее крик в комнату заглянула донья Мария.

— Что случилось, донья Каталина? Виторио?

— Ничего, тетя. Донья Каталина увидела паука.

— Да, да, я боюсь пауков с детства, — Каталина взяла себя в руки.

Как только донья Мария ушла, она повернулась к Виторио.

— Если ты женишься, то я всем расскажу, что связывает нас и что ты обещал, если мой муж умрет. И в первую очередь расскажу об этом твоему дяде, и ты не переложишь на меня свою вину.

— И чего ты добьешься? Моего изгнания? А ты не узнала, чего хочет мой дядя от тебя?

— Я узнаю, но и тебе не поздоровится, если ты женишься на этой дурочке.

******

Звучали сложные ритмы больших и маленьких барабанов, шуршали в такт погремушки, сделанные из крупного высушенного плода — кабасы, и сначала женщины вышли в круг и принялись танцевать на полусогнутых ногах, раскачиваясь в такт и подбадривая друг друга веселыми возгласами, затем в круг вступили мужчины. Атмосфера праздника пьянила и кружила голову всякому так, что не нужно никаких магических напитков, на всех спустилось сумасшедшее ощущение счастья. Девушки наблюдали за этим безумным, кипящим танцем, а Велма неотрывно следили за каждым движением Эдера, она беззастенчиво показывала свое расположение креолу, наслаждаясь его присутствием, а Ассунта стояла в стороне и не смела подойти близко к своему любимому. В какой — то момент, заметив, что в пылу танца на нее никто не смотрит, Велмаподошла к Эдеру и, схватив за рукав, потянула в глубину заднего двора, а потом смело прижалась к парню. Парень опешил и не знал, что делать с возбужденной танцами девушкой, которая потеряла контроль над собой, а Велма всматривалась лихорадочными глазами в мужское лицо и ждала его поцелуя, откровенно приоткрыв рот.

— Сеньорита, ваши подруги скоро хватятся вас и будут искать.

— В этом праздничном хаосе можно затеряться. Неужели такой смелый парень боится оказаться наедине с беззащитной девушкой?

— Иногда это страшнее, чем выйти один на один с сильным противником.

— Почему же?

— Потому что все равно окажешься побежденным.

— Тогда сдавайся сразу, — она засмеялась, упираясь лбом в его грудь, тем показывая, что готова довериться ему. — Мне с тобой ничего не страшно.

Эдер едва коснулся ее затылка кончиками пальцев, проводя рукой по волосам и шее, склонился к ней, вдыхая цветочный аромат, исходивший от нее. Запретный плод и свеж, и ароматен.

— Сеньорита…

— Назови меня Велмой… пожалуйста.

У Эдера язык прирос к нёбу, но обвел пальцем овал девичьего лица. Для Велмы этот жест показался настоящим откровением, ведь Эдер впервые проявил к ней нежность.

— Эдер! — голос Мауры заставил молодых людей отшатнуться друг от друга. — Принеси — ка мне фежуа[3], стара я стала, чтобы бегать. Стара и слепа, поэтому ничего не вижу, — старуха давала понять Велме, что ничего не расскажет ее отцу, и девушка отступила в темноту.

— Эдер, проводи меня в хижину, — крючковатые пальцы Мауры вцепились в руку парня и потянули прочь из коридора. Как только они оказались на достаточном расстоянии от праздника, негритянка хлопнула Эдера по спине рукой.

— Что я сделал на этот раз?

— Я просила тебя уйти! Я просила скрыться от падре Дуке и хозяина? Думаешь, никто не понял, чья это была выходка в церкви? А ты не ушел и еще умудрился вскружить голову молодой хозяйке.

— Маура, да с чего ты взяла, что это я сделал, а не она сама?

— Сама себе голову вскружила?

— Она липнет ко мне при каждом удобном случае, разве я в этом виноват?

— Виноват! Глаза бесстыжие опусти, улыбку спрячь, и вон отсюда! Антенор приказал тебе убираться к озеру на выпас.

Эдер фыркнул, но послушно поплелся к лошадям. В стойлах царило умиротворение, даже отдаленная музыка не нарушала это состояние. Эдер обтер своего любимца — жеребца Огуна[4], собираясь расчесать длинную гриву.

— Почему ты здесь, а не на празднике? — Эдер вздрогнул и обернулся на вошедшую Линду Антунес, подругу сестер Сан-Марино. — Почему ты молчишь?

— Не смею ответить.

— Я другого мнения, ты — отчаянный смельчак, — Линда тихо засмеялась, — падреДуке такой напыщенный, что мне его совсем не жаль. Но тебе надо быть осторожным, зная дона Рафаэла, могу предупредить, что это не сойдет тебе с рук.

— Вы видели, что это был я? Я не боюсь. Что онможет со мной сделать? Наказать? Убить? Разве можно убить того, кто не живет, а существует?

— Но идти против церкви просто неразумно, а падреДуке обладает долгой памятью и непоколебимой верой.

— Он зануда.

Линда опять засмеялась, она не ожидала, что человек, не имеющий образования или каких-либо зачатков воспитания, будет производить впечатление, по меньшей мере, свободного фермера, он — не бессловесный раб, а плененный принц.

— Что вы здесь делаете, сеньорита?

— Я оказалась здесь случайно, устала от шума, что стоит в доме.

— Вы хотите выглядеть доброй и справедливой, когда говорите о церкви, но сами не принимаете нас, называя обряды рабов шумом. У нас разная правда, потому что мы разные. Вы пытаетесь переделать нас, а мы — нет, — он смог ее смутить, Линда не знала, что ответить.

— Откуда у тебя такая правильная речь?

— Я умею слушать…только я не умею читать.

— Ты хотел бы научиться читать?

— Да.

— Зачем? Зачем в твоем положении уметь читать? — девушка была удивлена.

Эдер не ответил, а Линда поняла, что своим вопросом его унизила, он был слишком чувствителен к вопросу социального неравенства.

— Прости меня, я сказала, не подумав. Я не считаю, что ты не должен учиться, просто, ты …

— Что?

— Мне казалось, что ты нашел свое дело, которое любишь, ты счастлив, когда рядом с тобой эти красивые животные. И только поэтому я подумала, что умение читать не обязательно в работе с лошадьми, прости меня.

— Это точно, книги читать лошадям не обязательно.

— Тогда ты простил меня?

— Странная вы сеньорита, просите прощение, как будто я вам ровня, и нас ничто не разделяет.

— А чем мы разные? У нас две руки, две ноги, одно сердце, мне кажется, что ты сам уверил себя в то, что мы разные.

Эдер оторвался от обтирания Огуна и взглянул на Линду.

— Вам надо отсюда уходить, сеньорита.

— Да, конечно. Я хотела передать тебе привет от Габриэла Брандау, моего кузена.

Лицо парня осветилось улыбкой.

— Он не забыл о нас?

— Нет, он прекрасно помнит о тебе, о Мауре и об Аните. Разве он может забыть то, что вас связывало в детстве?

— Спасибо, сеньорита.

*****

Габриэл не мог оставить уйти из жизни Алисии, поэтому опять при первой же возможности решил выяснить отношения до конца.

— Я допустил ошибку, я поддался чувству мести, незадумываюсь, что могу обидеть тебя, милая. Прости, я сожалею.

— Ты изменил мнение о моем отце, поэтому сожалеешь о своем поведении?

— Я сожалею, что причинил тебе боль.

— Но о моем отце ты продолжаешь думать плохо? Почему? Почему ты решил, что я тебе поверю?

— Потому что это могут подтвердить мои дядя и тетя.

— А почему они не воспротивятся браку их дочери с моим кузеном?

— Потому что твой отец все просчитал, и мое поместье будет подарком молодожёнам на свадьбу. Потому что это единственный способ удержать мое наследство в руках семьи. Почему ты мне не веришь, любимая?

— Габриэл, я не могу, — она присела на край стула и заплакала. — Не мучай меня, я не могу поверить, что мой отец — подлец!

— Прости меня, любимая, — он присел перед ней и поцеловал руки. — Прости меня, но отступить я не могу, потому что я тоже защищаю честь своего отца.

Габриэл вышел, а Алисия не могла остановить слез. Молодой человек хотел уехать с фазенды, но проходя мимо кабинета хозяина дома, остановился, прислушиваясь к тихому разговору. Он не мог просто так сдаться и уехать, признавая победу своему врагу. Габриэл постучался и вошел в кабинет.

— Да? Входите! А, молодой Брандау. Чем могу служить?

— Ваша насмешливость неуместна в этой ситуации.

— Ха-ха-ха, ваш тон неуместен в моем доме, поэтому объяснитесь!

— Вы — подлец! Вы обманули моего отца, заставили обманом выставить свое поместье на кон в жульнической игре. Один бог знает, что вы сделали, чтобы мой отец подписал документы о передаче фазенды в ваши руки.

— Как вы правильно заметили — бог знает. Вот и обращайтесь к нему, чтобы найти справедливость! И запомни, мальчишка, я не убью тебя за оскорбление только потому, что мой племянник скоро женится на твоей кузине, но мое терпение не безгранично. А теперь вон отсюда! Антенор, выкини этого самонадеянного болвана.

[1](Мф. 5:29-30)

[2]Дуке де Эстрада, настоятель монастыря св. Франциска

[3]Блюдо из черных бобов, которым кормили рабов

[4] Бог войны