глава 5

Виторио Пруэнс был родным племянником доньи Марии, жены Рафаэла, и хотя с самого детства этот ребенок рос с золотой ложкой во рту, когда попал в дом Сан — Марино, к подростковому возрасту из него получился несдержанный и жёсткий человек, для которого больше черного цвета, нежели белого. Единственным его слабым местом была привязанность к кузине, но и та иногда не могла сдерживать его мрачные порывы. И сейчас он тоже был зол от того, что увидел, как Велма разговаривала с Эдером, а на ее личике светилось нежное сочувствие к рабу.

— Чертов креол, как мне хочется подойти и стереть улыбочку с его лица, заставить умыться его своей кровью или лучше привязать к столбу и отходить плетью, чтобы не смел глаз поднять, — Виторио стоял в тени дома, пока они разговаривали. Велма обернулась, будто почувствовала его взгляд, и подошлак нему, а Эдер молча выжидал дальнейших распоряжений, рассматривая молодого хозяина.

— Опусти глаза, раб! — Виторио щелкнул хлыстом для лошадей по носку своего сапога. — Тебя следовало бы проучить за твою наглость и отправить на плантацию. Там Жоакин быстро выбивает спесь из таких, как ты.

— Бог приказал любить ближнего своего, — в голосе Эдера прозвучала елейность, которая вызвала у Велма хитрую улыбку, и Виторио не сдержался, размахнувшись, опустил хлыст на спину отшатнувшегося парня.

— Виторио, как ты можешь вести себя с такой жестокостью с человеком, который не может тебе ответить? Жестокость и унижение — это не те способы, которые нужны для воспитания человека. Даже животное воспитывают лаской и пониманием.

— Человека? — в голосе кузена прозвучала ирония. — Человека!

— Сеньор не считает меня человеком, и я не удивлен, а сеньорита Велма перепутала меня с домашним животным, собираясь заняться моей дрессировкой?

Велма покраснела, а хлыст вторично поднялся над Эдером, но девушка потянула кузена за рукав, тем более, что подошел дон Рафаэл.

— Виторио, думаю ему достаточно, чтобы понять, что следует говорить, а где лучше помолчать, — дон Рафаэл не стал ставить племянника в неловкое положение, упрекая его в несдержанности. — Эдер, где моя лошадь? Быстро приведи ее, иначе и от меня получишь порцию оплеух за нерасторопность.

— Этого негодяя надо выслать на плантацию, чтобы не слонялся по поместью без дела. Как только он здесь появился, возникли проблемы среди рабов. В них растет недовольство. Можете спросить об этом Антенора.

— Не приписывай ему того, что нет в помине, меня больше раздражает эта старуха Маура, а Эдер — прекрасный конюх. Он легко справляется с любой капризной кобылой, а как он объезжает диких лошадей…

Виторио неожиданно усмехнулся.

— Наш конюх объезжает не только лошадей, но всех наших рабынь!

Смущенная Велма охнула и побежала к дому, чтобы успокоится, а дон Рафаэл с непроницаемым лицом продолжил.

— Что же поместью не помешает еще большее количество рабочей силы, если запрещена работорговля, то где взять новых, если они не будут плодиться? Мне сказали, что ты покалечил какого-то раба, в чем ты его обвиняешь?

— Антинор сказал? Я не привык иметь дело с теми, кто не справляется со своими обязанностями. Чем дальше, тем больше они становятся наглыми и ленивыми. Но я хотел бы поговорить совсем о другом — о моей доле наследства. Я собираюсь обзавестись своей фазендой, семьей и меня интересует, могу ли я рассчитывать на вашу помощь?

— Разве моя жена не разговаривала с тобой на эту тему?

— Мы говорили, но я хотел бы услышать ваше мнение, дядя, потому что вы мне, как отец.

— Ты, как мой племянник, можешь претендовать на часть моего наследства, но есть одно «но». Я не позволю разорить меня. Ты — игрок, и я знаю о твоих ночных играх в Доме с красной крышей. Дай тебе волю, ты спустишь все состояние на карты и девок!!! Я, конечно, могу еще понять увлечение игрой, но женщины легкого поведения!!! Тебе рабынь не хватает?

У племянника задергались губы, но он подавил в себе гнев.

— Рабыни слишком уступчивы и молчаливы. Что может сказать черный цветок, кроме исковерканной фразы «я люблю тебя, хозяин». Мне хочется выбить из них искру настоящего чувства и для этого у меня есть плеть.

— Зачем? Зачем калечить женщин?

— Их крик от боли — вот настоящее чувство, это не притворство.

*****

Линда металась в своей комнате, ее переполняли непонятные чувства. Сегодня с утра отец сообщил матери, что субботний вечер станет для нее особенный, потому что главы семейств договорились о ее браке с племянником дона Сан — Марино Виторио Пруэнсом.

— Линда, что с тобой? — в комнату постучал Габриэл. — Я могу чем — то тебе помочь?

— Проходи, Габриэл, я расстроена, нет, я взволнована тем, что отец сказал. Он просватал меня за племянника нашего соседа.

— А это плохо? Он тебе не нравится?

— Я его плохо знаю, он очень мрачный и неразговорчивый человек, и когда я бывала в доме Велмы, то мы и парой фраз не перекинулись. Я не знаю, что и думать.

— Возможно, он неплохой человек и станет тебе хорошим мужем.

— Я не знаю. Виторио, конечно, хорош собой, но я его боюсь. Мы так не похожи. Меня радует одно, что теперь моя подруга станет мне сестрой.

— Вот видишь, тебя, конечно, волнует твое будущее с Виторио, но ты уже приняла и согласилась с решением твоего отца.

— А как может быть иначе? Он — мой отец.

— Но не господь бог!

— Тише, Габриэл, а если тебя услышат родители? Чему ты учишь меня?

— Я всего лишь считаю, что женщина вправе выбрать себе мужа по нраву, чтобы не быть несчастной всю оставшуюся жизнь.

— Папа говорит, что этих вольных мыслей ты набрался в университете. А еще он говорит, что образование вредно также, как мысли о революции, — Линда снизила тон голоса и перешла на шепот. — Правда, я не совсем понимаю, что он говорит о революции, но ничего хорошего в этом нет.

Габриэл рассмеялся.

— Твой отец — ретроград, но при этом он остается милейшим человеком. Что за человек ваш сосед?

— Он, как мой отец, человек старой закалки, но более смелый что — ли, решительный. Отца Велмы и Алисии вряд ли можно назвать ретроградом.

— Открою секрет, все отцы одинаковы, когда дело касается их дочерей.

— Мне просто необходимо поговорить с Велмой, — Линдазасобиралась, — я съезжу к ней, может, увижу будущего жениха. Да, Габриэл, ты готов завтра ехать в гости к Сан — Марино?

— Конечно, теперь и мне стало интересно, кто же станет мужем моей маленькой кузины.

******

Антенор следил за работой рабов на просушке кофейных зерен, здесь стоял приятный, но терпкий запах кофе, перемешивающийся с легкими запахами цветов, посаженных на разбитых вдоль дома клумбах. Мысли перескочили на Аниту, и ему показалось, что рядом с ним стоит прекрасная девушка и призывно улыбается, касаясь пальцами его руки. Антенор улыбнулся своим мыслям и, оглянувшись вокруг, сорвал один из цветов на хозяйской клумбе и, неуклюже повертев нежный стебель, спрятал его под рубахой.

— Сеньора, сеньора — а! — Антенор даже вздрогнул от громкого крика одного из рабов, который пытался ему что — то объяснить, коверкая слова. — Тама сеньора Жоакин сцепился с Эдером. Сеньора Антенор, они поубивают друг друга, точно поубивают, скорее, сеньор Антенор!

— Вот, чертов щенок! Опять ему неймется! Его на самом деле надо выпороть так, чтобы навсегда забыл, как дерзить, — управляющий устремился в сторону конюшни. Разъяренный Жоакин стоял напротив Эдера, который перехватил занесенную над ним руку, и изрыгал самые непристойные ругательства. Видимо, плеть достигла цели, потому что на руке парня был красный след от удара.

— Эдер! Отойди немедленно! — как только Антинор подошел к ним, парень оттолкнул от себя надсмотрщика, который в запальчивости опять ударил раба плетью.

— Этот посмел мне перечить! Он посмел коснуться меня! Сиприану, прикажи немедленно высечь его за сопротивление! Немедленно! Сейчас, я сам это сделаю с привеликим удовольствием.

Антинор молча переждал вопли Жоакина, краем глаза наблюдая за непредсказуемым поведением Эдера, который стоял перед беснующим надсмотрщиком и не отступил ни на шаг. «Чертов щенок! Когда — нибудь сломает себе шею! За один только подобный взгляд можно приказать надеть на него колодки и бросить умирать на солнце, чтоб неповадно было другим рабам!»

— Иди к Мауре, надеюсь, ее мазь поможет. Я приду и разберусь с тобой.

Жоакин продолжал пускать в адрес уходящего Эдера проклятья, а Антенор выжидал.

— Его надо учит послушанию плетью. Ты видел его глаза? Это глаза разъярённой пумы! Я доложу хозяину о том, что на его фазенде зреет бунт, чтобы он избавился от такого испорченного раба.

— Не смей вмешиваться в мои дела, Жоакин! Это я слежу за всем, что происходит на фазенде, и я смогу сам рассказать о случившемся хозяину. Никто, запомни, Жоакин, никто не смеет поднять свой хлыст на раба без моего приказа или приказа нашего сеньора Сан-Марино. Если ты будешь и впредь портить хозяйское имущество, мне придется тебя уволить! А теперь успокойся и иди работай!

*****

Антенор развернулся и направился к хижине старой негритянки. Маура накладывала свою вонючую мазь на рану креола.

— Что случилось?

Эдер бросил взгляд на Мауру, словно решая, стоит ли приней говорить.

— Этот пекари[1] лапал Ассунту, он не дает ей прохода, хотел ее затащить к себе. Что мне осталось делать? Я должен молчать?

Антенор хмыкнул, ведь использование рабынь для собственного удовлетворения не было редким явлением, но Жоакин перешел границы допустимого, если решил, что может безнаказанно принуждать девушку.

— От Аниты ничего не добился, переключился на Ассунту.

Антенор скрипнул зубами и поиград желваками.

— Ладно, я прослежу за этим.

— И сразу наступит мир и покой? — в голосе Эдера послышались бунтующая интонация. Антенор резко опустил свою плеть около Эдера, хлесткий и неожиданный щелчок заставил парня вздрогнуть.

— Если ты еще раз поднимешь руку на человека выше себя по положению, мне придется проучить тебя. Я это сделаю, чтобы выбить из тебя дурь раз и навсегда! Вон отсюда, уходи на конюшню, и чтобы сегодня я тебя не видел и не слышал.

Маура молча слушала управляющего, но когда Эдер исчез за дверью, покачала головой, одобряя его поведение.

— Я думала, что ты недальновиден, белый раб, но ты мудр. Спасибо тебе.

— За что?

— За этого глупого мальчишку, — она покачала головой, — что толку в загубленной душе?

*****

Алисия смотрела на себя в зеркало, внимательно разглядывала тонкое худощавое лицо с большими темными глазами, волосы, скрученные в скромный пучок на затылке, ее внешность ей не нравилась.

— Велма, ты гораздо красивее меня. Разве я смогу найти человека, который сможет полюбить меня с такой невыразительной внешностью?

— Как ты найдешь того, кто тебя полюбит, если ты постоянно сидишь дома? Твоя комната — это царство твоих романических героев из книжек, но они вымышленные. Что толку от твоего героя романа, если он бумажный, — Велма постучала пальцем по открытой книге. — Тук — тук, дон Фернандо — «стойкий принц»[2], выходи! Я тебя познакомлю с моей сестрой! Это не мне надо было учиться в католическом пансионе, а тебе. Хотя, что я говорю! Ты же мечтаешь о романическом герое, а сестры — монахини пришли бы в ужас!

Девушки расхохотались, представив переполох среди невест Господа.

— Ты же видела нашего раба Эдера? Вот ведь демоническая личность!

— Что ты имеешь в виду?

— Его потрясающее нахальство. Он смотрит и не отводит взгляд, а откроет рот — не знаешь, куда спрятаться. Он во всем бросает вызов.

— Боюсь, что его ненавидит Виторио, считая, что рабы должны быть молчаливыми животными, поэтому он хочет его сломать, — Алисия вздохнула.

— Наш кузен слишком много на себя берет, на фазенде хозяин — наш отец, и без его ведома ничего не произойдет.

— Как ты ошибаешься! У Виторио хватит ума и хитрости, чтобы справиться с бесправным рабом.

— Ну вот, теперь демонической личностью стал Виторио, — Велма посмотрела на отражение сестры в зеркале. — Ты знаешь, что в Европе женщины красятся?

— Откуда ты знаешь? — Алисия заинтересовано обернулась.

— К нам в пансион приходила одна приезжая дама, у нее были накрашены глаза и губы. Говорят, что европейские женщины очень свободные. Может, попросим папу купить для тебя румян? — Велма засмеялась.

— Ах, брось, Велма, опять ты шутишь! — девчонки уселись рядом и обнялись. — все — таки, замечательно иметь такую сестру, как ты.

— Алисия, я хочу тебя спросить, только никому не проболтайся!

— Конечно, что?

— Ты считаешь Эдера красивым?

— Велма, я не знаю, — Алисия недоуменно посмотрела на сестру, — неужели ты воспринимаешь этого раба, как привлекательного мужчину?

— А разве он не привлекательный?

Алисия задумалась, Эдера она видела только издалека и не могла оценить его, но явная увлеченность этим рабом ее насторожила и заставила подумать.

— Возможно, он красивый, но он недостойный мужчина, то есть он не может привлечь твое внимание из-за своего положения.

— Вот видишь, какая ты ханжа! Ты защищаешь рабов, но не видишь в них людей, равных себе.

— Я … я в растерянности, — Алисия на самомделе не знала, что ответить. — Ты не можешь говорить такие вещи, и он не может тебе нравиться! Он — никто в нашем обществе, он недостоин даже пыли на твоей обуви.

— Я знала, что ты меня не поймешь! Он мне нравится! — Велма соскочила со стула и выскочила из комнаты, хлопнув дверью.

*****

Антенор вышел из хижины и вспомнил о цветке, осторожно вытаскивая его из-под рубахи. Немного мятый цветок стойко держался на тонком стебле. Антенор улыбнулся и направился в дом к своей прекрасной тайне.

Лицо Аниты порозовело от горячего кухонного воздуха, но когда она увидела Антенора, то румянец усилился.

— Сеньор Антенор, что-то случилось? Что-то с бабушкой?

— Нет, мне надо с тобой поговорить, — он замолчал, ожидая пока девушка выйдет.

— Я… мне… — его смущение было настолько сильным, что управляющий решил отступить, но Анита уже увидела розу.

— Роза?

— Когда я увидел этот цветок, то подумал, что моя … ты похожа на него, и решил подарить самой красивой девушке на фазенде.

— Мне никто не давил никаких подарков, — она прижала бутон розы к лицу и понюхала, — я благодарна вам.

Антенор потоптался, не зная, что еще сказать, и развернулся.

— Мне пора работать.

— Сеньор Антенор, мне очень понравился ваш подарок.

******

Донья Мария вышла замуж за Рафаэля Сан-Марино будучи совсем юной девушкой по сговору их родителей. Любила ли она его или нет, донья уже и не помнила, сейчас же ее преданность мужу не подвергалась сомнению. Не задумывалась она и над тем, счастлива она или нет, но жизнь и будущее замужество дочери ее очень беспокоили. Она заглянула в комнату дочери, чтобы поговорить, Велма сидела на подоконнике, поджав под себя ноги, и смотрела во двор.

— Велма, дочка, разве можно так сидеть, словно какой-то сорванец, юная девушка должна следить, как она выглядит и как она говорит. Разве учеба в пансионе прошла напрасно? Вот Алисия, она понимает, что девушкам вашего круга не пристало вести себя неосмотрительно, иначе это могут принять за вульгарность.

— Ох, ты же знаешь, мама, я всегда была сорванцом, бегала к озеру купаться и никого не слушалась, а Алисия — мечтательница, правда предел ее мечтаний — это идеальный мир, в котором все люди равны и уважают друг друга.

— Надеюсь, сейчас все твои сумасбродные привычки канули в лета и нам с отцом не придется краснеть перед будущими женихами.

— Женихами? Но я не хочу замуж, я только что приехала из пансиона, где были такие строгие порядки, что теперь я чувствую себя по-настоящему свободной и счастливой и ни о каком замужестве не желаю слушать.

— Рано или поздно отец озаботится тем, чтобы найти тебе достойную пару и тебе придется с этим согласиться, — мать села напротив дочери и выглянула в окно, — как видишь, у нас мало, что изменилось, может, только появились новые рабы, а с ними большие хлопоты.

— Мама, — Велма немного помялась, но все — таки решилась спросить, — скажи, а отец до сих пор интересуется рабынями?

— Девочка, какие недопустимые вещи ты говоришь! Твоего отца мы не будем обсуждать, он делает то, что считает нужным.

— Мама, но ты же знаешь, что было до моего отъезда! Я не маленькая, чтобы не понимать, что его поведение унижает тебя.

— Выбрось из головы ненужные мысли, — донья Мария опустила голову, чтобы скрыть скорбное выражение лица, — мы не должны обсуждать действия мужчин. И если ты это поймешь и примешь, то твое замужество будет счастливым, — донья Мария вздохнула. — Не стоит бороться с ветряными мельницами, так уж заведено, что мужчины могут позволять себе шалости с рабынями, но это ничего не значит.

— А любовь? Ты любишь отца, зная, что он остается с очередной негритянкой? А вдруг он влюбится в какую — нибудь рабыню?

Донья Мария покачала головой.

— Любовь и рабыни? Не стоит даже беспокоиться.

*****

Алисия соскочила и стала ходить по комнате, решая, стоит лирассказать об увлечении Велмы матери или все — таки, сдержать данное сестре слово, потом выбежала из комнаты. В конюшне несколько рабов разгружали большие тюки сена, которые привезли перед покупкой новых лошадей. Эдер, обнаженный по пояс, таскал очередной тюк, когда к конюшне подошла младшая дочь хозяина. Она делала вид, что просто прогуливается вдоль аллеи, соединяющей дом от сельхопостроек, но делала это неуклюже, все время таращилась на него.

— Добрый вечер, сеньорита. Вы кого — то ищите?

— Нет, то есть да. Я ищу сеньора Сиприану, мне нужно дать распоряжения.

— Его здесь не было.

— Вас ведь зовут Эдер?

Парень недоуменно остановился, скривив губы.

— С каких пор вы стали обращаться к рабам с таким почтением и на «вы»?

— Я всегда так обращалась.

Ее глаза пробежались по его обнаженному торсу, и девушка покраснела.

— Интересно?

— Что интересно? — Алисия покрылась пунцовым цветом, а Эдер усмехнулся.

— Вас, наверно, интересуют лошади, если вы пришли в конюшню.

— Да, нет. Извините, я не привыкла видеть обнаженного мужчину, — честно призналась Алисия и, развернувшись, побежала прочь.Добежав до своей комнаты, она отдышалась.

— Теперь я понимаю, почему моя сестра заинтересовалась этим, — она уже хотела произнести слово «раб», но передумала, — мужчиной.

Чтобы хоть как — то успокоиться, Алисия схватила книжку и стала вчитываться в строки, но перед глазами стоял Эдер.

— Боже, он все понял! Он понял, что произвел на меня впечатление! А я как, маленькая глупая девчонка, не могла отвести глаз. Как стыдно!

[1]дикая свинья

[2]Педро Кальдерон «Стойкий принц»