Глава 145. Любовь выше всего этого

Люди работали, молча, не глядя друг другу в глаза, лишь изредка негромко переговариваясь. Здесь больше не было сторонников лже-Золаса и оппозиции, собиравшейся его сместить. Пожалуй, здесь больше не было самой банды. Кое-кто, из тех, кто не был занят вытаскиванием тел из-под завала и уходом за ранеными, уже начал паковать вещи, собираясь в дальний путь, чтобы начать где-то новую жизнь или, по-прежнему, разбойничать. Правда, таких было немного. Основная часть разбойников терзалась непривычным и странным для них чувством вины, которую хотелось загладить трудом, необходимым для погребения павших и помощи живым.

Мёртвых выносили из пещеры и складывали на лужайке перед входом. Выяснилось, что погибло более трети банды. При этом большая часть пала в бою, и лишь нескольких придавило рухнувшими глыбами.

Поодаль расположился импровизированный госпиталь. Там было не так много народу, как казалось, должно было быть. Просто легкораненые предпочитали после перевязки уйти, чтобы заняться своими делами, либо оказать посильную помощь уцелевшим, а получившие серьёзные повреждения, чаще всего быстро пополняли число уложенных в ряд неподвижных тел. И всё же там оставались человек пятнадцать живых, но неспособных двигаться.

Среди них самым «лёгким» был Луций, получивший растяжение на обеих ногах, а самым «тяжёлым», атаман лже-Золас, у которого базальтовым обломком было снесено полчерепа.

Общее мнение было таково, что атаман долго не протянет, но он цеплялся за жизнь, то впадая в беспамятство, то вдруг «оживая». Во время таких прояснений он начинал вполне связно болтать в своей обычной многословной манере, узнавал окружающих и вёл себя разумно, несмотря на то, что его мозги лежали на подушке рядом с открытым черепом. Вокруг атамана стояло несколько человек своих и чужих, в то время как вокруг Луция порхала и щебетала словно птичка, только одна Лиса.

Луций, помимо растяжения, получил ещё и лёгкую контузию, от чего у него шумело и мутилось в голове. Это было не опасно, но мысли у парня путались, и он с недоумением поглядывал то на Лису, то на Лесу, вероятно, думая — не двоится ли у него в глазах?

Рарок тоже поглядывал на Лесу, хоть стоял у изголовья атамана, слушая его россказни. После фортеля Лесы с пистолетом и внезапной гибели Глума, он ей не доверял. Впрочем, девушка вела себя спокойно, хоть и ясно, что это было спокойствие человека в состоянии сильного шока. Она сидела возле мёртвого Глума и глядела в его счастливое лицо, иногда переводя взгляд на лежащую неподалёку Лучницу — первого человека, которого ей довелось убить собственной рукой.

— Позовите… принцессу… — вдруг попросил лже-Золас, скашивая при этом глаза, чтобы увидеть девушку, поскольку головой двигать он не мог.

Рарок с сомнением посмотрел на Лесу, но та услышала, накрыла лицо Глума платком и подошла к атаману, встав так, чтобы он мог её видеть. Некоторое время они смотрели друг на друга, молча, потом лже-Золас заговорил.

— Прошло немало лет с тех пор, как я потерпел поражение в последний раз, и вот это снова случилось. Но вот что забавно — меня опять сразила женщина! Это какой-то фатум, господа вольные артельщики или как вы там будете себя теперь называть? Не знаю, захотите ли вы меня слушать, но я расскажу, как это было в прошлый раз.

В те годы я был молод и силён, но уже познал сладость порока. Сначала, правда, пытался жить по законам рыцарства, но в Торговом городе это было не более разумно, чем попробовать заглушить смрад выгребной ямы, кидая туда лепестки роз. Тогда я решил, что вся эта рыцарская чушь хороша только для баллад и стал наёмником. Я, названный сын курфюрста, наёмник! Я даже имя сменил, чтобы дома не узнали. Добро бы ещё пошёл на службу к Лоргину, как это сделал Зигмунд — законный сын моих приёмных родителей, но я не хотел его протекции, хотел всего достичь сам!

Так вот, быть наёмником мне очень даже пришлось по душе. Приключения без благородных заморочек, славные попойки, шлюхи и полная безнаказанность под крылом торговых гильдий. Задания, которые мы выполняли, были таковы, что от них стыла кровь в жилах самых отъявленных негодяев. Но это сначала, а потом люди входили во вкус, зверели и выделывали такое, о чём впоследствии предпочитали не вспоминать. Вот во время последнего такого задания я и столкнулся себе на беду с Марантой-воительницей.

Леса, Рарок и, стоящий здесь же, Василь, переглянулись, но лже-Золас не заметил этого и продолжил:

— Дело обещало крупный гонорар, потому что воротилы Торгового города затеяли крупную игру, целью которой было — свалить самого сильного соседа. Речь шла о том, чтобы заманить в ловушку и убить самого короля Лоргина. Для этого организовали целую экспедицию, которая изображала табор мародёров. Да не простых мародёров, а адептов культа Рогатого! Чушь, конечно. Повидал я на своём веку и мародёров, и тех, кто поклоняется Рогатому, но такого вот сочетания не встречал никогда. Но такова уж была фантазия наших нанимателей.

Мы тайно пересекли границу королевства Лоргина и принялись разорять фермы в его южных пределах. Жгли, насиловали, пытали, убивали всех, кто попадался нам на пути. Убивали с особой жестокостью всё живое, вплоть до мелкой домашней живности и птицы. И везде оставляли знаки, свидетельствовавшие об отправлении культа Рогатого. А то, что мы делали с людьми, независимо от пола и возраста!.. Потом приходилось всё это заливать большим количеством вина, и в скором времени мы совершенно не просыхали. Впрочем, это только помогало в работе. Я, может быть, рассказал бы вам об этом деле подробнее, люблю, знаете ли, смотреть какие бывают у людей лица, когда говоришь о всяких ужасах, но боюсь, мне не хватит времени.

В общем, первая половина нашего плана удалась — король Лоргин лично явился разбираться с «мародёрами». А вот в остальном всё пошло наперекосяк. Конечно, король прихватил с собой Гвардию, а с Гвардией шутки плохи, тем более что командовал ей мой названный брат, блудный сын моих приёмных родителей.

Нам удалось оттянуть внимание Зигмунда на себя, между тем, как король направился прямиком в приготовленную ему западню, взяв с собой только двух баб из своей Гвардии. Правда, эти бабы, как, оказалось, стоили двух десятков обученных бретёров, но суть не в этом. Лоргину помогли монстры! Да, они его при этом самого чуть не съели, но он отбился с помощью этих своих девах из Гвардии. А монстры, тем временем, сожрали убийц спрятанных на ферме, которую он исследовал! Их так никто и не увидел, а они и пальцем не успели пошевелить.

Зато король, как волкодав полетел громить наш табор, а ведь нас уже тогда нагнал Зигмунд с передовым отрядом. Ну, зигмундовых людей мы перебили, а его самого я лично приколол арбалетными стрелами к дубу. Что вы на меня так смотрите? Я ему жизнь спас — аккуратно распял, но не нанёс смертельного удара. Брат всё-таки, хоть и не кровный.

Тут на нас налетел Лоргин со своими девками. Нам ничего не оставалось, как втроём встать на пути разъярённой троицы. Мы — наёмники имеющие рыцарскую выучку и считавшие себя почти что непобедимыми, столкнулись со стариком и двумя женщинами. И потерпели поражение! Вот тогда-то я и познакомился с Марантой-воительницей. Впрочем, тогда её так никто не называл, она была всего лишь младшим чином в Гвардии, но, как видно, неспроста скакала по правую руку от короля!

Наш поединок длился недолго, эта фурия разделала меня под орех, не дав ни единого шанса. Такого искусства ни до, ни после я не видел, разве что вот эта девочка как-то, похоже, машет своей сабелькой. Где вы этому научились, принцесса?

— Маранта-воительница моя бабушка, — не моргнув глазом, ответила Леса. — Она научила меня, моих родителей и всех моих братьев держать клинок, и многое чему ещё научила.

— Ах, вот как, — вздохнул атаман, прикрыв глаза. — А знаменитый разбойник Золас, как вы говорили — дедушка. Лгать вам сейчас ни к чему. Жаль, что я не поверил вам с самого начала — всё могло быть теперь по-другому.

— А что бы вы сделали тогда, атаман?

— Убил бы на месте и вас, и ваших друзей. Вас из-за бабушки с дедушкой, а их, потому что они вам дороги. Не отрицайте — дороги настолько, что вы выплатили за них дань девственной кровью, а сегодня чуть не выпустили всю свою кровь, наивно полагая, что этим кого-то спасёте. Признаюсь вам честно — я в любом случае всех убил бы, да вот не сложилось!

Но вернусь к своему рассказу. Ваша неподражаемая бабуля, которая была старше вас нынешней, едва на пару лет, в тот день всадила клинок мне в пах со словами — «Умри евнухом!» По крайней мере, в первом она ошиблась. Я выжил, хоть и балансировал между жизнью и смертью так долго, что с радостью предпочёл бы смерть, лишь бы прекратить это отвратительное ожидание. Лезвие той сабли действительно лишило меня радости общения с женщинами, но не лишило возможности их желать! А это делает из человека монстра. Так что окончательному превращению себя в чудовище я обязан вашей бабуле. Уж доделала бы, что ли дело до конца и нанесла достойный удар в сердце...

Да и дедушка постарался. (Вот к кому у меня особый счёт!) Он, видите ли, в последний момент пришёл на помощь Лоргину, помог ему вырваться из последней ловушки и добил остатки нашего табора. Я всегда не любил… своего настоящего брата! Что вы опять на меня так уставились? Мы близнецы, представьте себе! Нас нашли завёрнутыми в одно одеяло какие-то нищеброды, которых я почти не помню. Но мне «повезло» — отец знаменитого Зигмунда, свободный курфюрст, после его побега из родного дома сгоряча усыновил меня, заявив, что раз его сын — прирождённый рыцарь, гнушается своим местом, то он отдаст это место никому не известному ублюдку. Вот так я и попал в рыцари, но когда подрос и всему научился, тоже сбежал в поисках приключений и славы. И надо же — вот какова была моя судьба, а об этом «благородном разбойнике» поют баллады...

Так что я не зря назвался Золасом — это наша общая фамилия, а не имя, как все думают. Ах, да — принцесса, выходит, что я тоже вам дедушка! Двоюродный. Вот блин...

Но вернусь к своему рассказу. Поверьте, я невзлюбил его тогда едва ли не больше, чем Маранту! Всё что случилось после моего с ней столкновения, я узнал намного позже, но это не облегчило моего положения. Всё, чем я жил, пропало, вернуться к наёмникам я уже не мог — с такой репутацией с голоду подохнешь, да и за невыполненный заказ торгаши взыскали бы обязательно. Так что остался я один, как перст, искалеченный и без гроша в кармане. Тогда я просто начал грабить прохожих, и неожиданно мне это понравилось! Всё было просто, прибыльно и безопасно, если не оставлять свидетелей. А потом я сколотил банду и назвался Золасом! Согласитесь, что я имею на это право? Но главной причиной было то, что ваш лихой и удачливый предок успел к тому времени снискать славу героя, вот я и решил подпортить ему репутацию! Отчасти мне это удалось — в здешних краях Золаса знают, как кровожадного убийцу, бандита и насильника, хоть лично я с тех пор не изнасиловал ни одной женщины, хе-хе!

Взгляд лже-Золаса вдруг будто подёрнулся пеленой и затуманился.

— Знаете, любезная принцесса, — продолжил он, — я не прошу у вас прощения, это было бы глупо. Но мне хочется сказать, что время, проведённое с вами, было едва ли не самым интересным и приятным в моей жизни, несмотря ни на что. Я сейчас путаюсь в том, что реально, а что нет. Может быть, это из-за выбитого мозга мне кажется, что вы моя внучка? Скажите, что это мне не мерещится! Нет, лучше не говорите ничего. Это уже неважно, просто в последние минуты мне приятно так считать. Увы, общаясь со мной, вы многое потеряли, но кое-что приобрели, не правда ли? Так пусть же это кое-что послужит вам на пользу, а может быть укажет дорогу к счастью...

Леса вдруг положила свою ладонь на сморщенную руку атамана и ласково сжала её. Лже-Золас скосил на неё в последний раз глаза и замер.

— Покойся с миром, мятежная душа! — произнесла девушка, потом закрыла мертвецу глаза и пошла куда-то прочь.

Рарок провожал её взглядом и вдруг ощутил бесцеремонный толчок в спину.

— Не будь дураком! — прошептал Василь на ухо растерявшемуся гладиатору, и сам, развернувшись, направился куда-то в сторону холмов.

Гладиатор догнал Лесу у линии кустов и, молча, пошёл рядом, лихорадочно подбирая слова, которые терялись среди разбегающихся мыслей. Девушка неприязненно взглянула на него, но прогонять не стала.

— Ты не виновата в его смерти! — вдруг выпалил он неожиданно для самого себя.

Леса остановилась и внимательно посмотрела на своего спутника.

— Эта стрела предназначалась мне, — сказала она ровным и каким-то бесцветным голосом.

— Да, она в тебя целилась, но это не значит, что ты должна стоять и ждать, когда тебя убьют. А этот здоровяк… Ну, этот… твой муж. Он же был счастлив отдать жизнь за тебя! Пойми, это высшее счастье для воина — спасти любимую, даже ценой своей жизни!

— Он не был воином, — всё так же бесцветно возразила Леса. — Он был мясником и бандитом. Но, да — он любил меня.

— Какая разница кем он был? Мне жаль, что я не узнал его поближе, потому что это был настоящий мужик, каких мало! Прости, я никак не ожидал, что ты здесь кого-то полюбишь.

— Я не любила его! — ответила Леса, на сей раз с какой-то лихорадочной торопливостью в голосе. — Я вышла замуж шутовским разбойничьим браком, чтобы выкупить, согласно договору с атаманом, свою и ваши с Луцием жизни. Да, я стала женой Глума, но я не любила его, как мужчину, как не любила и тех двух своих любовников, которые были у меня здесь. Они тоже погибли и тоже из-за меня, так что на мне ещё и их смерть. И смерть их девушек… И всех остальных, кто умер сегодня! И теперь мне нести этот груз всю жизнь, раз уж вы пожадничали и не дали мне умереть тогда в пещере. Но Глум действительно любил меня. Любил и прощал то, что, наверное, не простит жене ни один муж в мире. Мне горько, что эта любовь не была взаимной и жаль, что она кончилась, потому что больше меня так никто не любит и не полюбит никогда… А было интересно!..

Рарок задохнулся от желания немедленно опровергнуть её слова, но вместо этого несколько секунд был не в состоянии произнести ни слова.

— Я знаю, по крайней мере, троих кто любит тебя ничуть не меньше, чем любил Глум, — выдавил он из себя, наконец.

Взглядом Лесы в тот момент можно было бы забивать сваи, но в её глазах явственно читался вопрос — «Кто?»

— Зиг тебя любит так, что готов порвать любого, кого увидит слишком близко к тебе стоящим, — начал Рарок издалека. — Если он не сделал этого до сих пор, то лишь потому, что понимает, что не дождётся взаимности.

— Кто ещё? — спросила Леса так, словно несла что-то тяжёлое.

— Луций.

Девушка немного расслабилась.

— Он ещё не отдал тебе твои тапочки? Возможно, и не отдаст. Я видел, как он их целует, как прижимает к груди и вроде бы даже на них молится. Я прошу прощения за то, что не поверил тебе тогда… Ну, после того, как застал вас спящими вместе. В конце концов, это не моё дело...

— А кто третий?

Сейчас голос Лесы напоминал шум морского прибоя. Рарок почувствовал себя так, будто с его тела разом исчезла вся кожа. Сначала его словно обдало кипящим маслом и тут же стало холодно, будто он попал голым в ледяной погреб. Удивительно, но он, познавший не один десяток женщин и никогда не робевший перед девушками, вдруг понял, что сказать эти слова куда как сложнее, чем выдержать изнурительный бой с превосходящим по силе противником.

— Я, — услышал он свой голос, донёсшийся как будто со стороны. — Я… люблю… тебя...

Леса снова посмотрела на него с неприязнью.

— Ты давно это придумал? — ядовито спросила она.

— Нет… Да… Я не придумал! Я люблю тебя… С первой встречи.

— И ты молчал? Почему ты молчал?

— Ты сказала, что любишь Зига, а потом… Потом я узнал, что ты королевского рода, что ты принцесса...

— Не смей!!!

Голос Лесы прогремел так страшно, что Рарок отшатнулся от неожиданности.

— Не смей меня так называть! — глухо повторила она. — Он меня так называл, и теперь я ненавижу это слово...

— Я просто думал, что я недостоин тебя. Обычный гладиатор по контракту. Что-то вроде наёмного работника без роду-племени...

— Дурак! — вновь крикнула Леса. — Где ты был? Где ты всё это время был?!

И она совсем по-женски, бестолково забарабанила кулачками в его широкую грудь. Рарок был ошарашен, но не попытался ни поймать её руки, ни отстраниться. Вдруг она опустилась на землю и обняла его колени, прижавшись к ним лицом. По тому, как тепло и влажно стало его коже, гладиатор понял, что девушка плачет, скрывая зачем-то слёзы, от него и может быть от себя. Тогда он опустился рядом с ней и уже без сомнения сомкнул руки в своих первых настоящих объятиях любви.

— Прости! — через некоторое время сказала Леса. — Я сама во всём виновата… Но, если бы ты сказал… Если бы ты хоть немного намекнул, что я тебе не безразлична!..

— За что ты просишь прощения? — проговорил Рарок, чувствуя, как что-то внутри него тает, словно воск на свечке. — В чём ты можешь быть виновата? Если я понял всё неправильно, если вёл себя, как медведь...

— Ты не понимаешь! — прервала его Леса. — Я виновата. Виновата в том, что я такая. Это, конечно, неправильно, но я ничего не могу с собой поделать! Я… Я люблю вас обоих, тебя и Зига. Теперь понятно? Я наверно любила бы и Луция, если бы он не был ещё ребёнком. Я не знаю, как это может быть, и не понимаю, как это произошло, но это именно так. Теперь тебе понятно? Это я тебя недостойна! Наверное, я обыкновенная шлюха...

— Не говори так!

— Нет, буду говорить. Такого не должно быть. Это не по правилам! Закон, который дал людям Инци, говорит, что это тяжкий грех!

— Не Инци ли сказал, что не человек для закона, но закон для человека?

Леса чуть отстранилась и посмотрела ему в глаза.

— Ты прямо, как дядя Руфус. Он тоже это часто повторяет, только мне кажется, что он так уговаривает себя не слишком сердиться на людей.

— Но ведь он прав, — совершенно серьёзно сказал Рарок. — Нельзя запретить любить, как нельзя приказать любить. Ты вольна любить кого хочешь и так, как хочешь. Если ты больше любишь Зига...

— Нет, ты не понял. Я люблю Зига не больше. Если бы я любила больше его или тебя, всё было бы проще. Но я не могу сказать, кого я больше люблю, не могу и всё! Вот такая я дрянь!..

— Ну, зачем ты так? Какая же ты… Ты… Ты самая...

— Нет, замолчи! Я не хочу слышать никаких оправданий себе. Я такая, какая я есть. Если я шлюха и дрянь, пусть так! Глум принимал меня такой, и такой любил меня. Ты вправе меня осудить и не иметь со мной ничего общего. Ну, и не знаю, как бы отнёсся ко всему этому Зиг...

— Этого я тоже не знаю, — сказал Рарок с видом человека принявшего какое-то решение. — И до поры до времени не желаю знать. А теперь, прошу тебя — выслушай меня! Я не такой, как Глум, возможно, я намного хуже… Но я люблю тебя! Люблю такой, какая ты есть, и мне всё равно, кого ты там ещё любишь, и как тебе угодно себя называть. Я… Я прошу тебя стать моей женой, а если тебе это не угодно, то прошу позволения стать твоей тенью, чтобы иметь счастье видеть тебя...

Глаза Лесы превратились в блюдца. Она смотрела на Рарока, как узник, давно потерявший надежду на освобождение, смотрит на внезапно открывшуюся дверь темницы, за которой нет ни полицейских, ни тюремщиков. Но тут взгляд её изменился, словно на лицо девушки набросили вуаль.

— А если я изменю тебе? — спросила она, глядя пристально, словно хотела разглядеть что-то на самом дне глаз мужчины, держащего её в руках, словно ребёнка. — Ведь изменила же я своему мужу. Я могла тогда убежать или вступить в схватку с теми двумя парнями и навалять им обоим по шее. Не факт, что у меня получилось бы, но попытаться было можно. Но я не стала сопротивляться и… изменила. Мне хотелось этого, и я сделала то, чего мне хотелось! Это помогло пережить отчаяние, из-за которого мне расхотелось жить, но разве это меня оправдывает? Глум имел полное право по местным законам меня убить, и я, в известной мере, надеялась на это. Но он даже не рассердился… А что сделаешь ты? Убьёшь? Прогонишь?

— Не знаю, — искренне ответил Рарок. — Я никогда об этом не думал. Но, может быть, если бы это произошло не по твоей воле, то страшно отомстил бы тому, кто заставил тебя это сделать. А если бы таково было твоё собственное желание… В таком случае, вся вина была бы на мне, раз я тебя в чём-то не устраиваю. Да, и я не считал бы изменой связь с Зигом, ведь ты рассказала мне всё заранее.

— И тебя не смущает, что моя девственная кровь уже отдана другому? Отдана не в браке, освящённом церковью Инци при произнесении священных слов, а в греховной связи, которую браком называл только тот сумасшедший мерзавец, который был здесь атаманом? А напоследок выяснилось ещё и, что он мне двоюродный дед!

— Нет, — твёрдо сказал Рарок, — это меня не смущает. Мне всё равно, сколько было у тебя любовников и сколько ещё будет, прежде чем ты скажешь — «да». Я люблю тебя и хочу назвать своей, чего бы мне это не стоило!

Леса задумалась.

— Если бы ты… Вы с Зигом не молчали, — сказала она, глядя не на Рарока, а куда-то сквозь него. — Я была бы вашей по первому требованию. Я готова была принять вас обоих или быть верной подругой одному из вас и постараться забыть другого. Я не знала, как разрешить эту проблему, не знаю и сейчас. Но вы оба вели себя так, словно я для вас просто случайная знакомая, совершенно чужая и не интересная. Зато вы, как голодные волки накинулись на девушек мадам Доротеи и на неё саму. О, нет! Я вас совершенно не осуждаю — вы мужчины, а кроме того приняли это её снадобье. Но представь, как мне было обидно, что никто не пожелал во мне даже при этом увидеть женщину! Потому я и ушла тогда ночью… С тех пор многое произошло. Меня чуть не изнасиловали те четверо в грязном тупике военной базы. Потом меня похитили валькирии и зачем-то держали в том странном доме, а в качестве кандидата в любовники притащили туда же Луция. Потом явился ты и вы с Луцием проспали меня, когда открылся портал. А знаешь, ведь тогда я присоединилась к компании девушек мисс Молли и путешествовала с ними несколько недель. И я тогда готова была подписать с ней контракт, чтобы работать в её «артели прачек». Да, я чуть не стала проституткой! Скажу больше — я хотела этого. Не удостоившись любви от тех, кто мне дорог больше всего на свете, я решила попробовать торговать своим телом ради денег и… приключений, что ли? Случай не дал мне этого сделать. Ты ещё не захотел послать меня куда подальше? Нет? Может быть зря. Ну, как хочешь. После того, как я сбежала от Молли, я оказалась здесь. Если бы вы с Луцием не попались в те же сети, мой выбор был бы прост — шутовское замужество или смерть. Скажу честно — я не знаю, что выбрала бы. Может быть второе, а может, сначала попробовала бы первое. Так вот, к чему я это всё говорю. Если бы ты спросил меня, хочу ли я быть с тобой в Торговом городе, в гостинице той деревни, где мы встретили Рози или на военной базе, я бы, не задумываясь, ответила тебе — «да». Но теперь я прошу — дай мне подумать. И сам подумай заодно. Хорошенько подумай! Ой, Рарок, что ты делаешь? Что ты, милый, что ты?

Но Рарок не отвечал. Его губы были заняты — он целовал руки любимой девушки и всё никак не мог остановиться! Леса вдруг почувствовала странное необъяснимое смущение, будто она стеснялась, но не людей, которых здесь не было, а земли, неба и деревьев вокруг! И при этом ей вдруг стало тепло-тепло, где-то внутри...