Глава 133. Особые полномочия

Руфус стоял на коленях, обняв ноги своей возлюбленной, и прижимался к ним лицом. Это был грех, но сейчас он чувствовал себя более счастливым, чем во время самой истовой молитвы! Священник вынужден был признать это, так-как поклялся всеми силами избегать лжи. Впрочем, он точно знал, что Инци не обидится. Гюрза нежно гладила его по голове и всё просила подняться, уверяя, что это она должна стоять перед ним на коленях. Она бы так и сделала, если бы могла, но пока это было невозможно, да и Руфус ей бы не позволил.

Девушка шла на поправку. Она уже пробовала наступать на пострадавшую ногу, но о полной нагрузке речь пока не шла. По рекомендации знахарки из племени Рыжего Вана, Руфус несколько раз в день делал ей осторожный массаж. (Никому не доверил!) Однако, несмотря на всю нежность его сильных пальцев, Гюрза каждый раз была белая от боли, и прикладывала отчаянные усилия, чтобы не застонать, рискуя прокусить себе нижнюю губу. И всё же она ни за что не отказалась бы от этих сеансов, предпочитая стоически терпеть боль, чтобы любоваться на сосредоточенное лицо Руфуса. Обезболивающее они применяли всё реже, но теперь оно не требовалось, чтобы говорить друг другу правду. Их объяснение состоялось в тот же день, сразу после разговора Руфуса с Инци.

Тогда, известный во многих городах Руфус-проповедник, не робевший перед лицом многочисленной толпы, сначала долго зачем-то наводил порядок в своей молельной нише, потом пошёл в комнату, где были свалены его пожитки и где он почти не появлялся, потому что спал на кушетке возле временного пристанища Гюрзы. Там он тоже затеял уборку, но, не сделав работу даже на треть, всё бросил и сел на табурет, обхватив голову руками.

Что же он делает? Оттягивает время!.. Пытается обмануть себя. Что эта его уборка, как не ложь, прикрывающая трусость?! А ложь, даже самому себе, (прежде всего, самому себе!), это всегда служение Рогатому, недостойное человека, тем более служителя Инци.

Он должен пойти к ней сейчас. Преодолеть желание сбежать и пойти. И всё сказать без утайки! Даже, если он сгорит со стыда, даже, если будет выглядеть глупо, даже, если она откажет… Руфуса ошпарило ледяным потом, и сразу же он почувствовал, как кровь прилила к щекам! С трудом удержавшись, чтобы не обругать себя распоследними словами, он всё же встал, и, едва ли не силой вытащил себя за дверь.

Там он остановился ненадолго, ощущая, как дрожат колени и кисти рук, и подумал, что так не годится. Сейчас он потащится к комнате Гюрзы, будет по дороге ноги волочить, а потом заговорит с ней слабым дрожащим голосом...

Нет, он не станет так делать! Не покажет себя, признаваясь в любви, испуганно блеющим ягнёнком. Чтобы преодолеть это состояние, Руфус решил идти быстрым шагом, не давая себе времени на сомнения, малодушие и робость.

Коридор он миновал почти бегом, оказавшись у двери Гюрзы в считанные секунды. Распахнув дверь рывком, Руфус едва не сбил с ног выходившую от девушки знахарку, но даже не заметил этого, а пролетел мимо испуганной женщины и остановился перед кроватью своей пациентки красный и растрёпанный.

— Гюрза! — выпалил он, не успев восстановить дыхание. — Я пришёл сказать, что люблю тебя!

Девушка смотрела на него широко раскрытыми глазами, и было видно, что слова Руфуса ещё не дошли до её сознания.

— Я люблю тебя, — повторил он, — и прошу стать моей женой!

Знахарка за спиной Руфуса тихо охнула и на цыпочках выскользнула из комнаты. Гюрза ещё несколько раз хлопнула ресницами, потом приподнялась на кровати, встала на здоровую ногу и… оказалась в объятиях своего любимого мужчины!

— Я согласна! — прошептала она, потому что нормальный её голос вдруг куда-то пропал.

Они стояли, обнявшись, и шептали друг другу что-то невнятное, понятное только влюблённым. Стояли и не замечали постоянно появлявшихся в проёме неплотно прикрытой двери, чьих-то глаз и ушей. Потом Руфус спохватился и усадил свою возлюбленную обратно на кровать, а сам встал перед ней на колени...

С тех пор прошло четыре дня. Это были самые счастливые дни в жизни влюблённых! Руфус даже не представлял, что можно быть таким счастливым. Они проводили целые дни вместе, строили планы на будущее, целовались и щебетали, как птички! Гюрза была за то, чтобы они поженились немедленно. Руфус был бы, может быть, не против, но не представлял, как это организовать. Не мог же он провести свадебный обряд над самим собой?

И тут им на помощь пришёл всеми забытый Зигмунд. Старик, приболевший после их прибытия в этот альтернативный, (или какой он там ещё был?), Торговый город, оклемался и даже передвигался по зданию банка без помощи своих казаков, которые, впрочем, тенью следовали за ним, куда бы он ни пошёл.

Благодаря любопытству и болтливости знахарки, за молодой парой следили все, кто нашёл убежище за прочными, даже в этом мире, стенами хранилища проклятия человечества, выраженного в жёлтых металлических дисках. Заняться здесь было особо нечем, а потому всё общество с нетерпением ждало новостей о развитии отношений между полюбившимся всем проповедником, (Руфус и здесь успевал читать короткие проповеди, ради которых жертвовал кратким своим отдыхом), и неизвестной девушкой из Золас-града. Все искренне желали им счастья, и вопрос — «Ну, как там у них?», стал настолько привычным, что не требовал пояснения о ком идёт речь.

Благодаря всему этому, до Зигмунда дошёл слух о проблеме, которую не мог самостоятельно решить Руфус, и в один прекрасный день полководец постучался в дверь, где влюблённые предавались, по своему обыкновению, грёзам наяву.

— Я могу вас поженить! — сказал старик, едва переступив порог.

— Вы? — изумился Руфус. — Но ведь вы не священник, ваше превосходительство!

(Руфус всегда применял при разговоре со старым воякой древнее военное обращение. Зигмунд не возражал.)

— Не священник, — подтвердил старик. — Но скажи мне, где было взять священников инциатам, отправлявшим свой культ тайно? В общем, мы научились справляться сами, что не противоречит учению Инци. Ты должен это знать. А если остались какие-то сомнения, то знай — полномочиями осуществлять любые акты гражданского состояния, меня, как командующего Гвардией, наделил ещё сам король Лоргин. Я могу судить, казнить и миловать. А также, заключать браки, разводить, регистрировать рождение младенцев и посвящать их Инци. К сожалению чаще мне приходилось готовить людей в последний путь, но за годы службы всякое бывало, так что все эти полномочия пригодились, когда надо было выручать людей оставшихся без чиновников и священников. Так что, ежели пожелаете, то проведу церемонию на армейский лад. Кстати, казаки признают за мной это право. Мы в походе, так что всё законно.

Руфус и Гюрза переглянулись.

— Я думаю, Инци не будет против, — сказал Руфус, словно спрашивал у Гюрзы разрешения.

— Не будет! Конечно, не будет! — воскликнула девушка. — Подумай, ведь мы можем отсюда никогда не вернуться, а значит, кроме командора Зигмунда никто нам больше не сможет помочь. Кроме того, это великая честь!

— Я и бумагу выдам соответствующую, — вставил старик. — Гвардейская королевская печать-то до сих пор при мне!

Руфус больше не колебался.

— Командор Зигмунд, сделайте это, мы просим вас! — сказал он с чувством. — Эх, жаль, здесь нет родителей! Всю-то родню не соберёшь, но их я очень хотел бы видеть в такой день рядом...

В это время снаружи раздался рёв мотора, который, правда, тут же стих и сменился возбуждёнными голосами, наполнившими всё здание банка. Старый Зигмунд проковылял к окну и выглянул наружу.

— Эге, а твоё желание, кажется, начинает сбываться! — сказал он и поманил Руфуса пальцем.

Тот тоже подошёл к окну и увидел вставшую на площади машину, возле которой стояли Маранта, Диана, Золас и ещё кто-то, кого Руфус видел впервые.