Глава 102. Расскажешь мне о Помпеях

— А если он не откроется?!!

Луций весь дрожал. Если бы перед ним сейчас была каменная стена, он бился бы об неё руками, ногами, головой, всем телом! Но стены не было...

Проём между двумя обугленными деревьями зиял жуткой необратимой пустотой, в которую можно было глядеть, хоть целую вечность, а оно так и останется безнадёжно пустым, это пространство.

Луций не слышал, что ему говорил Рарок, он знал одно — богиня покинула его! Его богиня покинула его!!! Она ушла, и это было навсегда!..

Мальчик уже не мог сдерживаться, он упал на колени между двумя деревьями, сжал виски ладонями и завыл, как дикий зверь, зарыдал, закричал, как младенец! Так продолжалось долго, пока он не затих, замер, не меняя позы...

Рарок остался неподвижен, как статуя, но стал ещё более мрачен, чем прежде. Что ещё выкинет влюблённый по уши мальчишка? Ему не верилось, что Луций успокоился, скорее это напоминало затишье перед бурей. Вот же...

У самого на душе монстры скребут, а тут приходится возиться с мальцом-несмышлёнышем, который закатил вполне объяснимую истерику.

Луций сорвался, молча, но на удивление быстро. Он метнулся к мечу, так и лежавшему на охапке листьев, выхватил его из ножен, упёр рукояткой в землю, приложил два пальца к груди, отмеряя расстояние ниже левого соска, приставил туда кончик клинка и… получил мощный удар в челюсть, от которого его голова мотнулась назад, а сам он опрокинулся навзничь и упал, выронив при этом меч.

Рарок даже испугался — не сломал ли он сгоряча парню шею? Но, нет. Луций полежал совсем немного, потом зашевелился, сел и посмотрел на гладиатора с угрюмым равнодушием.

— Зачем? — спросил он. — Зачем ты не дал мне… это сделать?

— Из-за неё, — ответил Рарок, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и глухо. — Это принесёт ей горе, когда она вернётся.

— Она не вернётся.

— В таком случае я сам найду её рано или поздно. Но при этом я совершенно не хочу омрачить радость нашей встречи рассказом о том, как закапывал тебя в этом саду.

— Но какая ей разница?..

— Дурачок, она любит тебя!

— Да? А почему она, как уснёт, так повторяет твоё имя?

— Что?

— Что слышал. Ну, может не сразу, а когда разоспится, так и заладит — Рарок, да Рарок! И всё ласково так...

— Если это такая шутка, то...

— Поверь, мне сейчас не до шуток.

— Так и говорит, значит? — спросил Рарок, помолчав.

— Ага, а ещё — Зиг, Зигушка! Что это за «Зигушка» такая?

— Это имя. Имя её друга, которого она любит.

— Любит?

— Да. Она мне сама говорила, что любит его.

— Ну, вот видишь, она кого-то из вас любит. А может обоих или по очереди. А я у неё так, вместо куклы!

— Может быть. Но ты не знаешь, как девочка может любить свою куклу.

— Как?

— Например, так, что без колебания способна загородить её собой от удара. Моего удара. Это надо ценить!

Луций задумался.

— Я тоже не сразу понял и принял то, как следует к ней относиться, — сказал Рарок после длинной паузы. — Леса не простая девушка, она принцесса.

— Она богиня! — возразил Луций.

Рарок смерил его долгим взглядом.

— Ты язычник, — сказал он, усмехнувшись. — Но это поправимо. А почему ты решил, что она богиня?

Луций рассказал.

— Возможно, ты прав по своему, — согласился гладиатор на этот раз. — Но для меня она — принцесса «Огненного трона», законная наследница престола и… моя госпожа.

— Ты её подданный? — удивился Луций.

— Нет, я люблю её, — ответил Рарок, пряча глаза, — но она об этом не знает.

— Почему?

— Это сложно. Когда я её встретил, то её сердце было занято. Правда, потом я понял, что их отношения с мастером Зигом не просты, хоть она и глядела на него влюблёнными глазами, а он ревновал, когда видел меня рядом с ней. Понимаешь, я всегда уважал чужие чувства. Нельзя разрушать чью-то любовь, чтобы на её обломках строить свою.

— Но ведь люди так делают.

— Это путь к несчастью. Призрак былой любви, которую убили, как прохожего ночью, чтобы завладеть его имуществом, так и будет стоять между людьми, совершившими это преступление. И, в конце концов, превратит их любовь в ненависть. Другое дело, если та, прежняя любовь пропала сама собой. Тогда на её месте может родиться новая. Может быть такая, которая уже не пройдёт.

— Ты гладиатор или философ?

— А что, сочетание того и другого, по-твоему, невозможно?

— В моём мире гладиаторы не философствуют. Они не то, что читать и писать, говорить-то, как следует, не умеют. Нет, конечно, между собой они разговаривают, но делают это даже хуже, чем плебеи.

— У нас тоже таких хватало. Книгочеев среди гладиаторов я встречал немного. Кроме себя могу назвать только своего наставника — Лозаса и приятеля — Валентина, но этот, вообще, больше на аристократа похож, даром, что сын слесаря, а гладиатором стал, потому что не хотел быть купцом.

— И всё-таки, я не понимаю, почему ты не открылся Лесе?

— Прежде всего, я сам не сразу понял, что люблю её. Наше знакомство не было продолжительным, но дело не в этом. Сначала я хотел понаблюдать, насколько у них с Зигом всё далеко зашло, а потом, когда узнал, что она принцесса, то понял, что я ей неровня.

— В чём неровня?

— Как в чём? Рядом с принцессой должен быть принц, а не гладиатор.

— Это когда речь идёт о политическом браке, а не о любви! — горячо возразил Луций, проявляя удивительную осведомлённость. — У нас в Помпеях аристократки постоянно заводят отношения с гладиаторами. И никто на это им не пеняет, даже мужья.

— Ну и нравы у вас в Помпеях! В моём мире по сути то же самое, но всё происходит тайно. Если бы какой-нибудь муж такой дамы в Торговом городе застукал у неё в спальне меня, вышел бы крупный скандал. Мужья в таких случаях или не знали, что происходит, или делали вид, что не знали. Но, может быть то, как к этому относятся у тебя на родине, правильней, а то бывает слишком много крика вокруг простого и очевидного дела. Но принцесса, это совсем другое дело. Огненная принцесса может позволить себе то, за что любую другую девушку подвергнут публичному осуждению, а могут и наказать, причём, наказать жестоко. Возможно, ты прав, и я должен был признаться ей в чувстве, которое возникло тогда… когда она спасла меня от моего же страха к… Но об этом тебе лучше не знать. Кстати, я уже извинился перед ней, а теперь прошу прощения у тебя.

— За что? — искренне удивился Луций.

— Я не имел права осуждать выбор принцессы, и не имел права поднимать на тебя руку. Даже если не брать остальные соображения в расчёт, то убийство любовника той, кого бы рад сам назвать своей возлюбленной, да ещё у неё на глазах — поступок достойный дикаря и способный привести лишь к тому, что свершивший это злодеяние будет, отвергнут раз и навсегда.

— Рарок, мы не лю...

— Стой, ни слова больше! Если ты скажешь, что не был её любовником, я перестану считать тебя мужчиной. Не стоит убеждать меня в своей трусости. Также я не хочу, чтобы ты выглядел в моих глазах глупцом, ведь отрицать очевидное может только глупец!

— Отрицать очевидное?

— Луций, я застал вас спящими в обнимку и нагими. Что ещё нужно, чтобы решить, что вы любовники? Ну, разве что то, как она бросилась тебя защищать.

— Но ведь я тогда просто сам...

— Я тебя предупредил. Замолчи сейчас или пожалеешь! Я и так проявляю терпимость несвойственную мужикам. Будь Леса обычной горожанкой, всё было бы иначе, но моя принцесса имеет право быть такой, какой считает нужным! Короче, будешь оправдываться — заколю.

Луций поглядел на гладиатора со страхом, как-то забыв о том, что сам собирался свести счёты с жизнью несколько минут назад. Рарок говорил вполне серьёзно, но в его словах здравые рассуждения мешались с каким-то безумством. Пожалуй, с ним и впрямь лучше не спорить.

— Так что мы будем делать, пока этот, м-м, портал закрыт? — спросил он, решив поменять тему.

— Сначала обустроимся здесь получше. Неплохо бы соорудить навес, собрать побольше листьев и фруктов, чтобы не искать их, когда стемнеет, потом ты мне покажешь чему тебя научила Леса. Кое-что я уже видел, и это произвело на меня неплохое впечатление, но хотелось бы составить более полную картину. Тогда мне проще будет научить тебя остальному. Ты парень одарённый, и если захочешь — можешь стать мастером меча. В жизни пригодится, и сам будешь чувствовать себя уверенней.

— А потом?

Луций вдруг испугался, не пришлось бы ему платить за обучение, как это было принято когда-то у спартанцев.

— Перед сном расскажешь мне о Помпеях, — ответил Рарок.