Глубина

— … И в те дни приходит Иоанн Креститель и проповедует в пустыне Иудейской и говорит: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное… — Никодим, кажется, говорит всё это прямо в комнате, у самого уха Эрскаина, и в то же время где-то далеко.

— Ибо он тот, о котором сказал пророк Исаия: глас вопиющего в пустыне… Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему… — голос священника из глубины сна завораживал сознание. Речь необычная, диковинная… Эрскаин никогда не слышал, чтобы отец Никодим говорил так мудрёно, а слова, им сказанные, вызывали такую тонкую, тянущую душевную тревогу.

Он приснился Эрсу под утро, и во сне привиделся то ли птицей с человечьим лицом, то ли человеком в белых одеждах, похожих на крылья из птичьих перьев. Образ из сна был изменчив, священник мерещился ему то в разорванном рубище, то полупрозрачным, как дым, мерцал в бликах пламени, превращаясь из человека в огненную птицу, а потом — обратно, перетекая из одной зримой формы в другую. Эрскаин во сне сидел у костра с Никодимом, удивлялся, как изменяется облик священника, глядел и глядел на него, пока отчего-то не защемило сердце.

Душегуб открыл глаза. В горнице было светло и тихо. В окна щедро лился свет осеннего солнца, по горнице разливалось неожиданное тепло. Эрс был мокрым от пота, разомлевшим от от сна. Зря не разделся...

Сон ещё бродил внутри Эрская, как сильный хмель — то всплывал в сознании белоглазыми слепыми рыбинами, то чудился горьким запахом сожженной травы, то будоражил взглядами животных, привидевшихся перед рассветом. Голос отца Никодима отзвуком сна звенел в воздухе, а вся невидимая реальность, пережитая ночью, ещё не расплелась с реальностью дневной, видимой — как бывает после снов, которые люди называют вещими.

Душегуб посмотрел в окно. Сквозь палево-серые стволы редеющего к берегу леса вспыхивали, играли солнечные блики на речной воде. Река была близко — наверное, в ста шагах. Как он вчера не заметил… Ему вдруг захотелось ловить рыбу. Не столько для еды, сколько — посидеть у берега, глядя в отражённое на поверхности реки небо.

Эрс стащил с себя куртку, снял свитер, вышел на крыльцо. Слабый ветер доносил сюда речной запах, был полон влаги и острой бодрящей прохлады. Погода обещает быть ясной.

Вернулся в сени, осмотрел удочки, пощупал крючки. Годится… Вошёл в дом, отсыпал немного пшеничной каши в глиняный горшок. Подумав, вытащил из вещмешка сыр, вяленое мясо, отцовский охотничий нож, отрезал шмат хлеба, ломоть мяса, и сложил в корзину, найденную в сенях. Накрыл всё это сверху серым льняным полотенцем и отправился к реке.

Берег полого спускался к воде. Ноги Эрса увязали в песке, перемешанном с мелкими камнями и глиной. На берегу лежала днищем вверх старая лодка без вёсел, с проломленным дном. От берега в воду тянулся маленький причал, представлявший собой хрупкие мостки на бревенчатых сваях. Эрс прошёл по шатким доскам до конца. Сел у самой воды, с наслаждением стащил с ног жаркие ботинки, спустил ноги с покосившихся деревянных мостков, слепил в ладонях несколько колобков из каши и хлеба для наживки, закинул удочку и блаженно затих.

Солнце припекало, играя на поверхности воды слепящими сверкающими бликами так, что Эрс закрыл глаза. Услышав тихий плеск, схватился было за удочку — и вдруг увидел отражение человека на поверхности воды, от которого расходились круги, как будто откуда-то с неба на воду падали крупные капли. Поднял глаза — но никого не увидел. А между тем отражение дрожало, дразнило, и не было возможности разглядеть его.

Эрс зажмурился, а когда открыл глаза — увидел Никодима, стоящего по колено в воде прямо перед ним.

— Отец Никодим… Как вы меня нашли? — пролепетал он, уже сам не понимая, видит ли он продолжение сна или всё происходит наяву.

Священник смотрел на него и молчал. Лицо его казалось измученным, усталым.

— Мне тут старик один, Парамон, сказал, что прибудете. А я не поверил...

Никодим продолжал молчать, и Эрскаину стало не по себе.

— Он ещё велел сказать, чтобы вы меня… окрестили...

Никодим поманил его к себе рукой. Эрс удивился: когда закидывал удочку, ему казалось, здесь глубоко. Но вот перед ним стоял человек, и сквозь воду он видел на речном дне его босые ступни, выглядывающие из-под полы тёмной рясы, медленно колеблющейся от текучей воды.

Эрс соскочил с мостков и пошёл к нему навстречу. Никодим зачерпнул воды в ладони и вылил её Эрсу на голову, едва касаясь волос. Дно неожиданно покачнулось под ногами Эрса и стало стремительно проседать. Уже по грудь в воде он взмахнул руками, и вдруг Никодим, нагнувшись, мягко, но сильно схватил Эрса за плечи и толкнул под воду сверху вниз. Эрс будто провалился в омут. Вода вокруг потемнела, стала мутно-зелёной, утратила солнечную прозрачность. Эрс тонул в ней, а под ногами была бездонная пустота. Воздуха не хватало. Раза три хлебнул ртом мутную речную воду. В голове вспыхнуло и потемнело, паника отступила, и бессвязные мысли, лихорадочно скачущие в его голове, вдруг разом остановились и как бы застыли. Эрскаину показалось, что он умер — такое спокойствие разлилось по всему телу и внутри сознания. Но тут он почувствовал илистое дно под ногами, изо всех оттолкнулся и медленно двинулся вверх.

Снизу поверхность воды казалась огромным светящимся зеркалом, в котором дрожало из-за водяной зыби смутное отражение Эрса. А может, ему только почудилось… Приблизившись, Эрскаин увидел вместо своего человеческого отражения — огромную белую безглазую рыбу. Замер, завороженный видением. Рыба, вблизи ещё более походившая на человека, и от того казавшаяся ещё более уродливой, медленно отворила морщинистые складки на месте глаз. В пустых провалах, открывшихся взгляду Эрса, не было ничего, кроме тьмы. Казалось, сама рыба была зияющей тьмой, а белый кокон её тела был лишь чехлом, обманом, скрывающим непроглядный мрак внутри неё. Рыба приблизилась, покачиваясь и светясь, а потом будто померкла и стала прозрачнее, истаивая на глазах. Очнувшись от оцепенения, Эрскаин ясно увидел тяжкую бездну тьмы под собой и вокруг, и в самом себе. Рванувшись вверх из водяной глубины, вслед исчезающей рыбе его снов, Эрскаин вынырнул на поверхность реки.

Мостки с удочками были в нескольких метрах от него. Вода казалась ледяной, пугающе тёмной, тяжёлой. Судорожно гребя, как брошенное в воду животное, подплыл к мосткам, вцепился трясущимися руками в мокрые деревянные доски, выкарабкался, дрожа и отфыркиваясь. Ещё минуту сидел неподвижно, глядя на то, как стекает вода с мокрой одежды — жалкий, напуганный холодной осенней глубиной. Что это было? Неужели Никодим хотел его утопить? Но не было ответа внутри него самого, лишь всплеснулась где-то там, в печальной тёмной глубине разума — и медленно опустилась на дно слепая белая рыба его осенних снов.

— Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь… — донеслись до Эрскаина слова, сказанные священником — с той стороны, где лежала на песке старая лодка. Но был его голос тихим, шелестящим, как ветер в прибрежных камышах.

Оглянулся… Огляделся. Ни на воде, ни на земле никого не было.

________________________________________________________________

* В новелле процитированы слова из Евангелия от Матфея, гл. 3