Медведь

БЕЛЫЕ РЫБЫ СНОВ

Эрс вышел на крыльцо и, стараясь не смотреть в сторону чёрного фургона, стоявшего в нескольких шагах, повернул за угол, прочь от проезжей дороги. Стоящий у фургона ловец, чем-то неуловимо похожий на ворона, медленно повернул голову в его сторону, плавно развернул её вокруг оси, оглядывая окрестности. Туловище наблюдателя, задрапированное кожаным чёрным плащом, оставалось неподвижным. Ловец не видел его.

Эрс старался сохранять спокойствие. Над горизонтом уже розовело небо. Перед ним темнело осеннее поле. Мягкий ветер дул в спину. Идти было легко.

Он не думал о том, куда идёт. Знал только, что назад дороги нет. Если ловцы приехали на окраину земли по его душу, значит, дело серьёзное, жди беды.

Вдали уже виднелся облетевший неприветливый лес. Со времён войны, легко выигранной Мраном у всех, кто тогда ещё мог сопротивляться, осень стала короткой. Листва начинала желтеть уже летом, к сентябрю становилась коричневой, пожухлой и облетала в течение нескольких дней. Входя под кроны деревьев, похожих на паутину, стремительно затягивающую небо над головой, Эрс облегченно вздохнул: слава Богу, погони не было и уже не будет. Сухая трава, мёртвая листва и обломки ветвей сухо потрескивали под ногами.

Лес, казалось, был бесконечным. Лишь когда стемнело и пространство вокруг стало непроницаемым, Эрскай понял, что смертельно устал. Положив под голову фуфайку, он лёг прямо на землю у ствола дерева и уснул. Сон был чутким, Эрс не раз просыпался от шорохов и треска, раздававшихся то вдали, то у самого уха. Но потом усталость взяла своё, и он провалился в тёмное, мутное, вязкое небытие.

Очнулся ото сна Эрс только тогда, когда лес стал сизовато-серым от предрассветных сумерек. Ему не хотелось открывать глаза. Озноб пробирался под одежду, бедро заледенело. Пытаясь хоть как-то согреться, он подобрал под себя ноги и сжался в комок. И одновременно с треском веток под телом услышал тяжёлое дыхание слева, очень близко. Открыв глаза, он увидел зверя. Медведь… Эрскаин осторожно приподнялся, готовясь вцепиться в огромную морду. Спасло бы его это или нет — он готов был драться за свою жизнь до последнего. Но медведь вёл себя странно. Не нападал, сидел почти спиной и смотрел на него, повернув голову.

Эрскаин осторожно приподнялся, прижался спиной к стволу. Медведь грузно повернулся к нему всем туловищем. Где-то поодаль, за спиной Эрса послышался человеческий голос, принадлежавший, судя по тембру, пожилому мужчине.

— Молодец, молодец… Волков прогнал. Иди, иди…

Медведь послушно поднялся и заковылял прочь.

Эрс обернулся. Голос плыл по воздуху, приближаясь к Эрсу, но ни треска веток, ни хруста валежника под ногами идущего человека Эрс не слыхал. Силуэт приближался, светлел в сумраке. Вскоре человек поравнялся с деревом, у которого сидел Эрс. Это был худощавый старик в светлом балахоне.

— Вставай, иди за мной, — негромко позвал он и бесшумно ушёл вперёд. Эрс последовал за ним, с удивлением прислушиваясь к собственным шагам. Ничьих шагов больше слышно не было.

Старик перемещался плавно и быстро, как будто скользил по воде, как водомерка — пожалуй, слишком быстро для пожилого человека, идущего по лесной неровной земле, усыпанной сухим валежником. Эрс вскоре потерял его из виду, но шёл наугад, сквозь лес, повинуясь интуиции.

Потянуло дымком — сожжённой травой и горящей древесиной. Где-то рядом был костёр. И правда, вскоре вдалеке мелькнул оранжевый огонёк. Старик сидел у костра, прямо на пожухлой осенней траве, опираясь спиной о поваленное дерево и согнув колени.

Эрс подошёл к костру, снял с плеча поклажу и, осторожно опустившись на корточки, протянул руки к огню.

— Ищешь? — спросил старик.

— Бог знает, что я ищу… — тихо ответил Эрс.

— Знает… — ответил старик, глядя на огонь.

Рассветы осенью в этих местах были длинными, тянулись целую вечность. Тьма редела, рассеивалась. Сумрак нехотя отступал. Эрс заметил в стороне деревянную крышу, схоронившуюся в ветвях деревьев за краем поляны.

— Это ваша сторожка? — спросил Эрс.

— Твоя… — прошептал старик, всё так же отрешённо глядя в зыбкое оранжевое пламя.

Из-за спины старика вышла и тихонько заскулила собака. Старик вздрогнул и, будто присматриваясь к чему-то в горсти, приблизив лодочку ладони к лицу. Потом вытянул руку в сторону Эрса и разжал ладонь. На ладони сидела маленькая мышка-полёвка.

На поляну осторожно вышел рыжий кот и запрыгнул к старику на колено. Старик погладил животных — сначала пса, потом кота. Сложил ладони, в которых сидела мышь, и подышал в них.

— Видишь, как оно всё… — тихо вздохнул он, и голос его шелестел, как осенние листья. — Ищешь, ищешь, а вот — некрещёный. Трудно тебе так, без креста-то совсем…

— Откуда вы знаете?

Старик промолчал.

— И что? — Эрс распахнул воротник и осторожно вынул материнский крестик, показывая старику.

— Крест на теле — полдела… — голос старика был почти не слышен. — Будет крест на небе — будет и на земле. Твои-то все были крещёные.

— Кто? — спросил Эрс.

Старик молча глядел на огонь. Животные смотрели на Эрса. И от этого ему было как-то не по себе.

— Они в доме живут? — Эрс сделал неопределенный жест в сторону собаки и кота, сидящих рядом со стариком.

— Нет… Заберу их. Со мной пойдут.

— Куда?.. — растерянно спросил Эрс.

— Домой… — шёпотом отвечал старик, подбрасывая в костёр сухие ветки, и голос его растворялся в треске мёртвой древесины, вспыхивающей и оживающей в пламени.

Прошло ещё несколько минут в молчании. В лесу рассвело. Костёр вдруг разом угас, будто кто-то плеснул в него воды, лишь тонкий дым вился вокруг углей и стелился по земле.

— Никодиму скажешь: Парамон велел покрестить.

— Никодим далеко… — возразил Эрс, удивившись, что старик знает имя священника.

— Уже недалеко… — прошептал старик и посмотрел куда-то вдаль, на узкую полоску неба, озарённую оранжево-розовым сиянием над самым горизонтом, будто где-то вдалеке кто-то зажёг несколько невидимых костров. — Завтра прибудет. А ты иди, иди, отдохни. Поешь. Тебе ещё долго тут. Горе мыкать.

Эрс подчинился необъяснимой мягкой силе старика. Взвалил вещи на спину. Пошатнулся, инстинктивно оперся о стариковское плечо, чтобы удержать равновесие. Рука прошла сквозь тело старика, будто сквозь густой воздух, тёплый от костра. Голова отяжелела. Он упал на траву и провалился в сон, как в ледяную воду, и во сне увидел себя в лесу, свернувшегося от холода калачиком и прижавшегося к спине огромного бурого медведя. Смотрел он на себя с высоты, как будто сидел на ветке дерева. От высоты закружилась голова, как от грибной настойки, и привиделось, что он падает вниз, на собственное тело, превращаясь в багровое пылающее облако, от которого весь лес вспыхивает, как костёр, и вдруг становится золотым.

Вздрогнул. Проснулся. Лучи солнца пробивались сквозь ветви, скользили по лицу, по векам. Вокруг стоял полумёртвый лес, было сумрачно и пусто. Лишь слева от Эрса листья были смяты и вдавлены в землю, будто и впрямь на этом месте лежал крупный зверь.

Поднялся, разминая затёкшее тело и, подхватив нехитрый скарб, двинулся прямиком, по следам странника из ускользающего сна или яви, в которой смешались все слова и смыслы.

Лес расступился. Перед Эрсом желтела знакомая поляна с угасшим костром и поваленным стволом дерева посерёдке. Поворачивая голову направо, он уже знал, что увидит деревянную острую крышу бревенчатого сруба.

Осторожно ступая, он прошёл по краю поляны, будто боялся, что наваждение исчезнет. Деревянное крыльцо и маленькая веранда были увиты сухими зарослями винограда. В десятке метров от дома заметил колодец и напился студёной воды из ведра на крепкой цепи. Поднялся по скрипнувшим под ногами ступенькам, толкнул податливую дверь и вошёл внутрь.

Жилище казалось обжитым, будто хозяин только что вышел и скоро вернётся. Прошёл по комнате, скинул груз с плеч долой прямо на дощатый крашеный пол — и присел на скамью, укрытую цветной лоскутной рогожкой. Ощупал взглядом незамысловатую обстановку: грубую столовую мебель, крепкую кровать, глиняные горшки и кружки в нише на полке, побеленную печь, ещё хранящую тепло и вязанку дров на полу у стены. На лавке рядом с печью стояла дежка, пахнущая деревенской закваской, большой чугунный казан, глиняная бутыль, кое-где блестевшая от жира. Над печью висела тонкая бечева с нанизанными грибами, а на лежанке сушились пучки душистых трав и лесных ягод. Отодвинув печной заслон, Эрс увидел свежий хлеб и печной горшок, накрытый лепёшкой из теста. Пахло пшеничной кашей.

Не переставая удивляться, вышел в сени, заметил железное кольцо на полу, потянул и заглянул в подпол. У стены, на полках, в темноте — едва различимые чаны, бочонки для хранения снеди. В погребе пахло квашеной капустой, луком, картошкой, чесноком, ещё — мёдом и лесными орехами. Всё казалось знакомым, напоминало дом, брошенный в селении. Только этот был поменьше. В сенях, в тёмном углу, Эрскаин увидел рыболовные снасти, грабли, тяпки… Чувствовалась заботливая хозяйская рука и привычка обитателей дома довольствоваться малым в строгой деревенской жизни.

Время шло, но никто не появлялся в избушке, затерянной в лесу. Между тем наступили сумерки. Не найдя нигде свечей, Эрс присел на кровать, которая оказалась жёсткой, но удобной. Это была настоящая кровать, а не деревянный топчан, на котором ему приходилось спать дома. Эрскаин снял куртку, стащил ботинки с гудящих от усталости ног и, не раздеваясь, сладко растянулся на мешковине, заменявшей покрывало.

В голове вспыхнул и поплыл цветными пятнами давешний сон, в котором он был птицей, сидящей на дереве, и видел себя внизу, лежащего на земле и прижавшегося к медведю.

Из глубины сна, как из омута, всплыло лицо седого длинноволосого старика, и у его ног лежала собака, и у неё были глаза Куна, добровольно принявшего смерть из рук Эрскаина. Во сне Душегуб разглядывал вертлявого рыжего кота, с опаской поглядывающего на огонь, во рту кот держал бутон от сломанной розы. Душегуб почему-то жалел его, пытался дотянуться, чтобы погладить, но кот отдалялся и его было никак не достать.

А потом он показывал материнский крестик чудному старику, держащему мышь в ладонях, и у мыши было лицо торговца Ратуса, которого Душегуб когда-то убил на зимней дороге из-за голода и еды, от которой ломилась его телега.

Старик отворачивался от Эрса, и всё дышал на мышь с человеческим лицом, будто хотел отогреть. А Эрс всё пытался переспросить, не его ли это сторожка — в надежде остановиться здесь и передохнуть хотя бы чуток. И боялся, что старик прогонит его от костра, так как он был почему-то сердит на Эрса. Но старик не прогнал его, а на глазах у Эрса превратился в огромную белую рыбу, и костёр погас, а вместо леса и воздуха вокруг Эрса и старика возникла речная вода. Эрс сидел у погасшего костра на дне реки рядом со стариком, но дышал под водой легко и свободно.

Проснувшись, Эрскаин лежал тихо, прислушиваясь к непривычным звукам нового пристанища. Сколько он здесь пробудет, он не знал.

Сквозь незанавешенное окно в комнату лился лунный свет, а в глубине тёмно-сизого неба сгрудились золотистые облака. Потом от них отделилось облако, живое, зыбкое, окутанное тёплым мерцанием, как будто внутри него горела свеча. Облако распахнулось, как цветок, и оттуда выплыл светящийся крест, задрожал в небе и медленно опустился на землю, освещая поляну, лес и речную воду, видневшуюся сквозь редкие деревья.

— Река… — удивлённо думает во сне Эрс.

Речная вода, светлая, чистая, разливается повсюду, и в этом сне Эрс почему-то сидит в лодке и рассматривает камни на дне реки, и становится облаком, а потом — лесом, зелёным и высоким, сверкающим от росы и солнца. И снится ему, что он видит крошечную фигурку сидящего в лодке человека, который закинул удочки, а в глубине реки полно огромных белых рыбин. Сквозь лесной сон Эрс пытается рассмотреть сидящего в лодке, кружит вокруг него, как ветер — и видит: у рыбака лицо отца, Эйнара, только моложе.

— Здесь можно жить… — говорит он кому-то в темноте и просыпается. В ответ на его слова в комнате слышится шорох. В доме пахнет душистыми травами и хлебом. Эрскаин думает о том, что был готов к чему угодно: к голоду и скитаниям, к встрече с диким зверьём, среди которого не исключено было встретить и двуногих беспредельщиков, промышлявших на дорогах, как и сам Душегуб. Но он совершенно не готов к скромному, чистому уюту, которым дышит всё в этом доме.

Эрс чувствует, как по его руке скользит что-то лёгкое, почти невесомое и прохладное. С трудом разлепив отяжелевшие веки, Эрс просыпается окончательно, и видит в неверном свете луны юркую ящерицу, замершую на его ладони.