Зверь

ЛИЧНЫЙ ВРАГ

Дверь скрипнула. Тёмная ткань на занавешенном окне встрепенулась от ветра. Свеча задрожала и погасла. Тан вздрогнул и спрятал книгу в большой карман, пришитый с внутренней стороны накидки. В темноте послышался неясный шорох и человеческое дыхание. Стараясь унять дрожь в руках, юноша зажёг свечу снова и обернулся в сторону двери. Учитель стоял в тёмном углу у ниши.

— Я не видел, как вы вошли… — пролепетал Тан извиняющимся голосом. Появление учителя почему-то не обрадовало его.

— Наверное, ты спал, — холодно заметил Арх.

— Я не спал, — возразил Тан.

— Иногда кажется, что мы бодрствуем. Но миллионы людей спят наяву.

Плавно, бесшумно Арх приблизился к письменному столу.

— Помнишь, я сказал тебе, чтобы ты съел яблоко?

— Да, — Тан покосился на спелый плод, лежащий в фарфоровой вазе для фруктов. На округлой поверхности дрожал глянец от свечи. В лунке темнел короткий черенок с увядшим листом.

— Почему ты не сделал этого?

Тан промолчал.

— Съешь.

Тан послушно протянул руку к вазе, надкусил. Яблоко было кисло-сладким, сочным и таким вкусным, что на миг даже скулы свело.

Арх терпеливо ждал, наблюдая за учеником с неприятным любопытством, как за подопытным животным.

— Я съел, учитель… — Тан выбросил огрызок в корзину для мусора.

— Ты не съел его. Ты съел только его часть. А теперь достань ту часть, которую ты не съел.

— Учитель, вы хотите меня унизить?

— Нет… — с лёгкой надменностью усмехнулся Арх, — Я хочу чтобы ты достал выброшенное тобой. То, что ты счёл ненужным, непригодным для себя. Достал — и съел.

Тан сжал кулаки, в душе потемнело от обиды.

— Я жду, — в голосе Арха зазвенел металл.

Тан повиновался.

С трудом разжевав и проглотив огрызок с твёрдыми семечками внутри, он вопросительно посмотрел на учителя, вертя в руке черенок. В воздухе чудился странный запах, принесённый, наверное, ветром в приоткрытое окно.

Арх не шелохнулся, сверля его выжигающим взглядом.

Превозмогая отвращение, Тан с трудом прожевал лист, затем проглотил черенок.

— Вот так, — рот Арха искривился в недоброй усмешке. — Чтобы почувствовать вкус жизни, нужно употребить её полностью. В твоём возрасте начинает бродить кровь, возникает томление тела, а в голову лезут непристойные мысли. Не так ли?

Тан смутился.

— Я не думал об этом.

— Что ж, теперь будешь думать… — в глазах учителя появился влажный тёмный блеск.

Тан никогда не видел учителя таким развязным. Душе вдруг стало больно, внутри заныло, затрепыхалось, как во время ужасного сна.

— Твоя невинность мешает тебе развиваться. Твоё тело — причина этому. Ты красив, Тан, и сам не знаешь об этом. Жаль, что здесь нет ни одного зеркала. Хочешь, мы сейчас выйдем отсюда? И я отведу тебя туда, где огни и зеркала, где каждый шаг сулит наслаждение, где происходит настоящая жизнь. Мир высоко ценит красоту, Тан. Ты ведь хочешь узнать жизнь и себя — получше?

— Для чего?

— Тебе надо развиваться. Мне нужно твоё согласие.

— Вы г-говорили мне, чтобы я слушался голоса своего с-сердца, — выдавил из себя Тан, с ужасом обнаружив, что к нему возвращается заикание, от которого он, казалось, излечился в стенах хранилища.

— И-и-и… что т-тебе сказало твоё г-глупое, т-трусливое с-сердце? — лицо Арха искривилось в ехидной гримасе, голос глумливо исказился, в интонациях появилась тонкая издёвка.

Тан никогда не спорил с Архом. Он задышал часто, прерывисто, как рыба, выброшенная на берег.

— Оно п-почему-то з-заплакало, учитель… — голос ученика задрожал. Он зависел от Арха во всём. За время жизни в каменных стенах мранской библиотеки он подумал об этом впервые. Холодные плиты пола, казалось, покачнулись под его ногами.

— Ладно. Я пошутил… — глухо произнёс Арх. Его глаза потускнели, лицо стало усталым и опустошённым, покрылось неестественной фарфоровой бледностью. — Я изучаю тебя. Мне ещё кое-что не ясно. Мне необходимо кое-что проверить. Мне нужен твой волос для биохимического анализа. Сорви и дай мне.

Юноша был в полном смятении. Арх нарушал собственные правила. Во-первых, обосновывал свою необычную просьбу. За много лет Тан привык к авторитарности Арха, к тому, что учитель никогда не согласовывает с ним никаких требований, и крайне редко прибегает к объяснениям. Во-вторых — слова были подобраны не свойственным ему образом.

Когда-то давно он заставил Тана пересчитать количество личных местоимений в одном из письменных сочинений, посвящённых описанию собственной жизни и призванных развивать навыки связной мысли, внятной речи и логики. Их оказалось несколько десятков. Учитель заставил изменить написанный текст так, чтобы в нём не осталось ни одного упоминания слов «я», «мне», «меня», «мой»… Задача казалась неосуществимой. Тан мучился много часов, подолгу корпел над каждой фразой, стремясь сохранить содержание и смысл написанного. Обрубки фраз утрачивали певучесть, логическую связь друг с другом. Пришлось пожертвовать красотой слога, но Арх, казалось, был удовлетворён результатом.

— Я тороплюсь. Мне нужно уходить. Я жду… — тихо проговорил Арх, глядя мимо Тана на письменный стол.

— Почему вы не сделаете этого сами? Не можете? — тихо спросил Тан, и в душе запела не понятая им раньше, вязь текста из книги, подаренной учителем: «… ни один волос не упадёт с головы…»

Арх резко повернулся и взглянул на Тана с непонятным презрением, с ненавистью. Затем указал на окно, занавешенное плотной бархатной тканью:

— А это что?

Тан повернул голову, следуя указующему персту того, кого он привык слушаться с полуслова. Окно он занавесил без спросу. При воспоминании о белоглазых ледяных стрекозах, которые повадились заглядывать в окно кельи по ночам, холодело внутри. То, что происходило за стенами хранилища — пугало и вызывало желание отгородиться от мира. Он хотел что-то сказать, но когда обернулся к учителю — его уже не было. Арх исчез так же бесшумно, как и я появился.

Только сейчас Тан понял причину тревожного дискомфорта, воцарившегося в атмосфере с появлением Арха: в воздухе витал едва уловимый запах горелого мяса. Спрятанная книга налилась тяжестью, как будто живая. Впервые в жизни Тану захотелось повторить слова, которые вспомнились отчётливо и легко: «Да будет воля Твоя…»

Тан тихо юркнул в постель, натянул одеяло до подбородка и закрыл глаза. Перед ним зашелестели страницы Книги. Буквы в Книге были живые и похожи на крошечных человечков. Они выстраивались в шеренги, кружились в хороводах, рассыпались по шершавой поверхности бумаги, соскальзывали куда-то вниз, сыпались на землю, превращаясь в проросшие пшеничные зёрна. Тан пытался удержать их, но тщетно.

Книга стала невыносимо тяжёлой и едва не падала из рук. Он стоял на пустынной мостовой, залитой серебряным светом, какой бывает только в полнолуние. Потом книга вдруг стала золотая, маленькая, и похожа на птицу, сидящую на его открытой ладони. Её горлышко дрожало, как будто она хотела запеть, но не могла издать ни звука. Тан пригляделся. В клюве птица держала Слово, которое он искал, но не знал, что оно значит.

Из темноты показались тёмные фигуры, похожие на стражей из прошлого средневековья, которые Тан видел в хранилище, на репродукциях картин в толстых альбомах. Они шли прямо на него, их глаза были белыми, и земля звенела от их тяжёлых шагов. А потом в столбе света появился Арх. Вместо светлого привычного балахона на нём было железное убранство. Он взглянул на Тана и указал на него пальцем. Стражи почти бежали, приближаясь. Книга сияла в руке, теперь она превратилась в золотое яблоко. Тан попытался сбежать, но за спиной выросла стена. И тогда он съел яблоко. Оно было таким горьким, что Тан заплакал. Лязг железных ног становился всё ближе, а потом…

Дверь щёлкнула и распахнулась. Арх переступил порог, неся впереди корзину с едой. Он остановился у стола, поставил корзину и оглядел комнату.

— Арх, это — ты… — выдохнул Тан, и вдруг вспомнил, что ночного гостя он почему-то бессознательно называл на «Вы». То, чего не мог понять его испуганный ум, безошибочно определила его речь. Тот, второй, был чужим.

Арх поморщился.

— Здесь пахнет серой…

В его голосе угадывалась тревога.