Голоса

«… Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит...»* — фраза из древней Книги кружилась в голове Арха, как тонкая золотая сеть из говорящих знаков, улавливая душу жреца, идущего по мраморным коридорам на встречу с Волглом, Правителем Мрана.

Впереди размеренно шагал посланник Волгла, служебный человек. Эти существа не имели права находиться за спиной Арха, подобное могло произойти только в исключительном случае. Значит, ничего из ряда вон выходящего не произошло.

Арх не задал ему ни одного вопроса. Это было бесполезно. Служебные люди были преданы хозяевам безусловно и намертво. Они были неподкупны и точны, надёжны и непоколебимы. Их невозможно было завербовать в своих интересах. Они всегда говорили только то, что должны были сказать. Ни словом меньше. Ни словом больше. Они не были подвержены никаким соблазнам: их психограмма не предусматривала срывов, сбоев и слабостей. В случае противостояния внутри власти Мрана такие шли на смерть не раздумывая, не сомневаясь ни в чём, не задавая вопросов. Они просто исполняли программу.

У Арха тоже были такие. Безгрешные. Надёжные. Предательство для них было невозможным — в случае попытки перепрограммирования эти существа просто умирали. Но, в сущности, они уже не являлись людьми… Они, конечно, зависели от Мрана, и были связаны с ним, как и всё в Священном Городе, и живое, и мёртвое, и то, что находится посередке — нежить, сочетающая в себе живое и мёртвое в равных пропорциях. Но зависели ровно настолько, насколько от Мрана зависел их прямой хозяин.

Проходя сквозь мраморные арки бесконечных коридоров Великой Библиотеки, Арх подумал: насколько зависим от Мрана сам Правитель? И насколько зависим он, Арх? Что известно Мрану, а значит — и Волглу?

Каста правящих была связана друг с другом интерактивной сетью общих представлений и знаний. И лишь немногие могли усилием воли создать непроницаемый экран между собой и остальными участниками правящего сообщества.

Зачем Волгл позвал его? Что он знает о бегстве ученика, Тана, и о степени участия жреца в его побеге? Пространство молчало. Волгл был закрытым для Арха. Всегда что-то было скрытым для каждого из правящих. Но сегодня это была глухая защита. Так намертво закрыть информацию от проницательного Арха мог только сам Мран.

Тонкий и сложный механизм добровольного и принудительного обмена информацией был Архом давно изучен и осознан. Степень открытости определялась во Мране степенью растления человека. Мран знал все нечистые желания каждого из обитателей. Чем растленнее был человек — тем прозрачнее он становился не только для Мрана, но и для всех, кто был причастен к управлению миром Мрана. Но ни тем, кто находился в касте правящих, ни самому Мрану не были подвластны мысли аскетов. Таких было немного. Арх был одним из них.

Независимость и неуязвимость, хотя бы относительная, требовала овладения искусством самоотказа, жёстких самоограничений и умения не давать согласия на многие вещи. Например, на то, чтобы искушения, ряд которых проходили все представители касты, стали обязательными, вошли в привычку и стали бы неотъемлемой частью образа жизни.

Несогласие требовало преодоления желаний, страхов, подавления лени, отказа от стремления к конкуренции, а также — от чувства неловкости от того, что ты — белая ворона, а значит, общество никогда не будет тебе доверять, и никогда не признает тебя равным. Зависть культивировалась в жителях Мрана с детства, поэтому и терпеть чьё-то превосходство общество было не в силах.

Много чего нужно было преодолеть в себе, чтобы не дать согласия быть заодно с большинством. Во время отказа от согласия рушились связи, всеобщая радостная гармония становилась недоступной, и надо было выстраивать свой мир обитания заново — но уже в одиночку, в личной пустыне, где не было никаких готовых элементов. Всё нужно было создавать с нуля. Для Арха элементами построения мира вокруг себя были знания, а средой обитания стала Великая Библиотека, бесконечные хранилища и подземелья которой он не променял бы сейчас ни на одно из зрелищ и удовольствий, на которые Мран был так щедр.

Согласиться же стать частью целого, отказаться от собственной самости в обмен на изобилие и зависимость от воли Мрана, было легко. Мран предлагал безграничные возможности для наслаждений и безнаказанность за любые, порой страшные, поступки. Само понятие греха отменялось для человека, давшего согласие на приятие даров Мрана.

Нет, не было никакой бюрократической волокиты. Согласие совершалось само по себе, созревало внутри каждого, охватывало сознание постепенно, убаюкивало его, погружая в грёзы и счастливую блажь. Для подавляющего большинства представителей касты правящих процесс инициации свершался почти безболезненно. Растление происходило с детства, и согласие принадлежать Мрану совершалось в несколько этапов. Каждый этап сопровождался ритуалом посвящения, во время которого посвящаемый чувствовал себя причастным к тёмному Духу Мрана, громадному, мощному и сильному. Причастность была заслуженной, как награда за осуществление предварительных шагов, поступков, цепочки согласий. От человека требовалось принять то, что еще вчера казалось непредставимым, или совершить то, что раньше казалось неприемлемым. Даже противоестественным. То, что вызывало раньше отвращение, постепенно воспринималось как норма, входило в привычку, становилось для многих сладким, вожделенным. Так работал механизм, извращающий человека изнутри.

Арх подумал, что возможность выбирать между свободой, какова бы ни была её степень, и рабской зависимостью от Мрана — досталась правящим в наследство от Того, о чьём существовании было запрещено даже упоминать. Но Арх помнил о Нём, хотя и был отлучён от Него. Отрезан навсегда — и необратимыми шагами в результате цепочки посвящений, и благодаря поступкам, вынужденно совершённых во время обязательных ритуалов, и знаниями, которые требовали самоотдачи и нередко нарушали границы, обозначенные в запретных древних книгах. Арх был сильным магом. Это отрезало его от Творца бесповоротно. Но у Арха был сильный козырь: годы одиночества и труда внутри сознания сделали его бесстрастным.

Интересно, помнит ли о Творце Волгл? Или всепожирающие страсти сожгли его волю и память дотла? Но ведь Волгл знает, кто такие чудотворцы. И ненавидит их с предельной силой священной ненависти. Значит, всё же — помнит?

Недаром из-за неприятных инцидентов с чудотворцами с Волглом случается нечто ужасное, подобное эпилептическому припадку. Его лицо становится белым, как алебастровая маска, а на губах пенится грязно-розовая пена, ядовитая слюна пополам с кровью. В такие минуты только Арх способен помочь Правителю — прикосновением и Словом, целебные свойства которого известны Арху более, чем кому-либо во Мране. Впрочем, облегчить страдания Волгла удаётся не всегда. В последнее время припадки у Волгла стали тяжелее и продолжительнее, и принести ему облегчение становится всё труднее. После таких обострений Арху кажется, что болезнь Волгла высасывает из самого Арха все жизненные соки и силы. И тогда Арху приходится отрезать себя от мира полностью, проводя много дней в полном одиночестве, наедине с книгами, природой и зияющей внутренней пустотой. Только так Арху удаётся восстановить собственную энергию.

Впереди сверкнули драгоценные камни на арке, ведущей в резиденцию Правителя. Арх подумал о себе. Выходит, только праведный образ жизни может оградить человека от вмешательства всемогущих сил, сконцентрированных в Священном Городе, сердцем и духом которого был Мран?

«Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится...»* — прошелестели в голове Арха страницы Книги, которая сейчас оттягивала внутренний секретный карман его балахона.

Арх не понимал, что такое любовь. Он был человеком знания. Логос был для него способом существования. Образом жизни, естественным, как дыхание. Источником смысла бытия. Благодаря таким, как он, знание не должно было упраздниться никогда. Это был вопрос жизни и смерти для таких, как Арх. Но быть хранителями этой истинной драгоценности было под силу только аскетам.

Маг подумал о тех, чей разум был погружён в невежество. Они были похожи на животных, ими руководили лишь желания и чувства. Похоти… В мыслях об этих обделённых существах у Арха не было ни жалости, ни презрения. Он допускал, что они, быть может, даже счастливее тех, кто отказался от удовольствий. Но знание для Арха было и целью, и тончайшим наслаждением, которое не смогли бы заменить ни развлечения, ни привязанности, ни безмятежность, свойственная большинству.

Как будто в ответ на лёгкое мысленное высокомерие, в сознании зашевелились змеи голосов, обитавших в глубине естества жреца всегда. Он научился с ними не спорить, на это уходили силы. Но и не соглашался — а это требовало напряжения.

— Твой аскетизм — фикция… — прислушивался он к их шипению, кишащему в облаках эха от шагов по гулкому зданию огромного, пустынного каменного коридора. — Ты ведь помнишь все свои пороки. Гордость. Зависть. Чревоугодие. Блуд и похоть. Гнев. Корыстолюбие. И уныние, Арх. Самый страшный твой порок. Тоска, которая пронзает порой всё твоё существо...

Арх не стал спорить ни с одним из голосов. Ему всё равно придётся разбираться с каждым из них — отдельно. Но сейчас на это нет времени.

Он мысленно ответил сам себе: «Да. Я состою из того же теста, из которого состоят все люди. Если они — люди. И я знаю, что каждый из пороков ведёт меня к смерти. Жизнь держится во мне во многом благодаря Мрану, которому я служу в обмен на возможность жить. Это, наверное, несправедливый обмен. Но этот мир принадлежит Мрану, он несправедлив, однако я в нём живу, и другого мира у меня нет. Мне не приходится выбирать, кому служить. В мире Мрана нет Бога, и даже память о нём вытравлена. Здесь не работают древние заповеди, и даже если захочешь — на каждом шагу придётся их нарушать, иначе жизненная катастрофа становится неизбежной. Вот и сейчас я совершу то, чего совершать нельзя. Я буду лгать, глядя в глаза другу, которого всю жизнь считаю врагом. Буду лицемерить изо всех сил. Сознательно преступлю древние заповеди Того, о Ком запрещено говорить, и сделаю это для того, чтобы совершить преступление против законов Мрана: спасти несколько жизней. Это жизни Тана, его женщины, того, чья крошечная жизнь зреет у этой женщины внутри. И свою жизнь — тоже. Потому что дорожу своей жизнью и боюсь умереть раньше времени. Я не праведник. Ибо нарушаю законы с обеих сторон древней стены между Мраном и Тем, другим, о Котором запрещено даже думать. Я преступник. Всего лишь преступник. С какой стороны на это ни смотри...»

Ещё раз внимательно взглянув в спину служебному человеку Волгла, Арх замедлил шаг, переступая порог дворца. Ему необходимо было признать, что все эти змеиные голоса внутри были правы. Чтобы установить равновесие в душе и тишину в голове. Ему предстоял опасный и трудный разговор. И не с Волглом. Ему предстоял разговор с самим Мраном. И кто знает, сколько грехов ему придётся совершить сейчас, чтобы укрыть правду о побеге Тана. Покрыть его путь собственной ложью.

Это было опасно для Арха, мудреца, мага и аскета, который, находясь между двумя жерновами, боялся нарушить правила или совершить зло. Но сегодня был особый случай. Это шло вразрез со всеми его жизненными принципами и скрытыми убеждениями.

Однако Арх знал, что делает, как знал и то, почему Книга открылась ему именно на этой странице.

«… Любовь покрывает всё...»

* Цитата из Библии, Новый Завет: Первое послание апостола Павла к Коринфянам. Глава 13