Плесень

Родители назвали его Ганжа. Облако значений его имени оказалось столь многослойным, что разобрать сейчас, почему его имя претерпело столько превращений — трудно. В начале жизни оно означало «сноп», или «посох».

Самый страшный проступок, который Ганжа совершил ещё в детстве, запомнился ему на всю жизнь. В компании соседских детей он повесил своего старого облезлого кота. Когда кот перестал биться и замер, покачиваясь в петле, дети вдруг притихли. Кураж испарился. С тех пор, как ни старался Ганжа собрать компанию — ему это не удавалось ни разу. К этому эпизоду Ганжа возвращался мыслями не раз, с ощущением, что совершил что-то очень плохое. Однако никто его не наказал, история сошла с рук и постепенно забылась. Вот только друзей с тех пор у Ганжи не было никогда.

После смерти отца, убитого во время бандитской заварушки, когда стихийно возникшие банды устанавливали контроль над местностью, деля между собой территории, Ганжа остался с матерью один. Ещё через несколько лет от хронической женской болезни мать тихо угасла — в селениях безымянных тогда было невозможно найти ни врачей, ни медикаменты. Дом еще много месяцев хранил запах лечебных трав, которыми покойная пыталась лечить свои недуги.

Со временем первоначальное значение имени затуманилось и стало обозначать что-то вроде «клада», «сокровища». И такие основания имелись: ещё подростком Ганжа загорелся идеей кладоискательства. С кем бы ни приходилось ему говорить, разговор сводился к этой теме.

Клады находились рядом — на старом кладбище, в лесу. Погост считался старым ещё до войны. Местные рассказывали, что больше века назад территория, на которой теперь располагалось селение, принадлежала нескольким богатым семьям. В смутное время состоятельные граждане предпочитали селиться неподалёку друг от друга. Так возник небольшой городок из дорогих вилл — уютный, безопасный, живущий по собственным законам. Здесь у каждой семьи были свои врачи, охрана и прислуга, была и элитная гимназия, где учились их дети. Обитатели городка вместе отмечали семейные праздники, хоронили своих умерших на опрятном кладбище за городской чертой.

Во времена воцарения Мрана многие из богачей попали под каток всеобщей вражды: война «всех против всех» не щадила никого. Когда в Великом Городе начались чистки, сюда хлынули люди из самых разных, в том числе и криминальных, слоёв населения. Тех, кто сумел вовремя уехать в Большой Город, бросив недвижимое имущество на произвол судьбы, смерть не догнала. Тех же, кто самонадеянно полагался на собственную силу и надеялся пережить смуту вдалеке от неприятных событий, смерть буквально смела с земли в течение несколько ночей, когда организованные банды врывались в дома и творили что хотели, соревнуясь между собой в жестокости.

После резни имения были разграблены, часть из них была сожжена. В уцелевших жилищах, ранее считающихся респектабельными, поселились общины, члены которых могли за себя постоять в рукопашной схватке, а позже в некоторых из них возникли стихийные бордели. Жизнь постепенно упорядочивалась.

Лишь кладбище, спрятавшееся в лесу, оставалось нетронутым. И однажды Ганже пришла в голову простая и блестящая мысль: проверить фамильные склепы и могилы. Наверняка там можно было найти что-то по-настоящему ценное.

Но планы его разбились о жёсткую реальность: на кладбище уже орудовала шайка местных подростков. В долю Ганжу брать никто не захотел, сославшись на то, что его физиономия не вызывает доверия.

Он попытался доказать своё, выяснить отношения. Но один из подростков, самый крепкий из всех, с тяжёлым взглядом, оттолкнул его и сплюнул ему под ноги. А когда Ганжа повернулся, чтобы уйти, бросил ему в спину: «Донесёшь — удавлю, плесень...»

Что с ним было не так — Ганжа так и не понял. Глядя в трофейное зеркало, принесённое в дом его отцом ещё во времена диких погромов, он видел красивое, с тонкими нервными чертами, лицо, густые тёмные волосы. Причина недоверия была ему не понятна. Вечером, с остервенением драя ботинок, на который плюнул тот, кто верховодил в компании на кладбище, Ганжа вдруг почувствовал никогда прежде не испытанное бешенство. Его снедало желание разузнать побольше об этом грубияне и напакостить ему в отместку. Он узнал о нём всё что нужно через неделю. Но наябедничать отцу наглеца лично побоялся. Вместо этого он написал карандашом записку со словами: «Ищи сына на старом кладбище». Фраза звучала двусмысленно и могла испугать кого угодно. Ганжа был уверен, что отец парня перевернёт вверх дном всё, чтобы удостовериться, что с его сыном всё в порядке. На большую подлость у Ганжи не хватило духу.

Записку он тайком подбросил в распахнутое окно — подстерёг момент, когда Душегуб вышел из дому и умчался с компанией в лес на промысел, а отец Эрса копошился в дровяном сарае, где обычно мастерил вещи на обмен. А потом что есть духу, прячась за сараями, ретировался подальше от неприятного ему дома. Он так и не узнал, имела ли его авантюра последствия для обидчика. Просто потерял интерес к этой истории, выбросил её из головы, переключившись на более интересные дела.

Пытаясь выжить и пристроиться к какому-нибудь делу, Ганжа подрабатывал тем, что поставлял молоденьких девушек в местные бордели, и был живой рекламой этих заведений, шатаясь из селения в селение в поисках интересных девиц, деловых контактов и сделок. Молодые девушки, в отличие от парней, доверялись ему. А дальше Ганжа выстраивал обстоятельства таким образом, что у очередной молоденькой влюблённой дурочки не оставалось иного выхода, кроме как остаться в злачном заведении. Отношения с ними Ганжа не рвал, всегда оставлял им надежду на то, что тёмная полоса — временна, и жизнь рано или поздно наладится.

Среди мужчин он считался гнилым. За ним водились не отданные долги, не исполненные обещания, и вообще — у него была репутация ненадёжного человека. За глаза его имя исковеркали и прозвали Ганджу — «кот», намекая на то, что средства для жизни Ганжа добывал не самым уважаемым способом, используя в корыстных целях доверчивых и беззащитных женщин.

Постепенно кличка так приклеилась к Ганже, что его начали называть «Котом» открыто. И Ганжа, не вступая в бессмысленные склоки и споры, принял этот факт и стал откликаться на имя Ганджу. Расстраиваться из-за мелочей Ганджу не привык, тратить время на споры тоже. Вообще, он был довольно покладистым человеком, и найти с ним общий язык никому бы не составило большого труда. Новое имя по звучанию было похоже на старое, и ни капли не смущало его.

Лишь один раз, случайно встреченный бывший друг и подельник погибшего отца, окликнул его во дворе одного из борделей, крепко схватил за рубашку на плече и угрожающе притянул к себе. Ганджу испугался, но глаза старика были веселы, злы и насмешливы. Глядя глаза в глаза, сказал:

— Ганджу?! Ахаха… Ну что, котяра, где твой сноп? Потерял его, как и свой посох?

Ганджу ничего не понял, стряхнул чужую руку с плеча и ушёл, не говоря ни слова. В непонятных словах старика было то ли безумие, то ли обидная насмешка. Впрочем, думать об этом Ганджу долго не стал. Он быстро забывал всё плохое, был не злобив и не злопамятен.

Однажды Ганжа нашёл было «золотую жилу» в лице торговца Ратуса, которого за глаза называли Крысой. Речь шла о нелегальном бизнесе. Дело в том, что Мрану требовались дети. Зачем — Ганжа не знал точно, а думать об этом было неприятно. Поэтому он положился на рационального Ратуса и даже успел сбыть ему двух детей. Он увёл их из домов женщин, с которыми когда-то его связывали не то что бы близкие, но тесные и тёплые отношения. Возобновить знакомство с незадачливыми мамашами Ганджу не составило труда. Он был лёгок в общении, добр и ласков, нежен и весьма искусен в постели. Его приняли без вопросов и обид. Время не располагало к взыскательности в отношениях. В это грязное и тёмное время многие женщины были рады любой возможности почувствовать себя любимыми. Увести детей из дома было не так трудно — в каждом из домов его считали почти своим. О том, кто был отцом этих детей, Ганжа старался не думать. Вряд ли это был он, так как пассии его не отличались целомудрием, путались с кем придётся. Их дети могли родиться от кого угодно.

Лёгкий и приятный бизнес, затеянный с Ратусом, закончился неожиданно и непонятно. Однажды, сидя со спекулянтом в маленьком кабачке, Ганджу обсуждал с ним технические детали очередного предприятия. Ратус искал надёжного телохранителя. Близилась зима, на дорогах становилось опасно, а товар, который возил Ратус из селения в селение, в основном состоял из провианта.

Перебирая кандидатуры, Ратус советовался с Ганджу, знавшим многих людей из здешних краёв. Когда речь зашла о местном парне, крепыше, в котором Ганджу узнал своего кладбищенского обидчика, он честно изложил всю известную ему информацию. Не без тайной мстительности он сообщил Ратусу, что парень известен под кличкой Душегуб, что он тёмная лошадка и не брезгует вскрывать могилы на старых кладбищах. Ратус был щепетилен и брезглив. Кандидатуру он сразу же отклонил. Но почему-то встречу больше не назначил, прекратив на этом с Ганджу всякие отношения.

На прощанье Ратус зачем-то сказал:

— Знаешь, я никогда не донёс бы на человека. Донести на того, кто мыслит иначе, способен только подлый человек — тот, у кого не хватает ума донести до него собственные мысли, и собственную истину.

Ганджу ничего не понял из этой тирады. Ему показалось, что Ратус таким витиеватым способом назвал его предателем. Он хотел возразить, но вовремя вспомнил старую шутку отца, заключавшуюся в том, что истины в спорах не родишь. В спорах рождается плесень.

Впрочем, спустя некоторое время, когда выпал снег, а в селениях уже свирепствовал голод, Ратуса нашли убитым на дороге. Услыхав о случившемся, Ганджу испытал облегчение. Теперь о двух сомнительных сделках, совершённых с Ратусом, можно было забыть. Пропавших детей не нашли, в тот год их пропало сразу несколько, и личность его сама собой оказалась вне подозрений. Ганджу был везунчиком, ему многое сходило с рук.

А весной он неожиданно для себя влюбился. Как и многие молодые мужчины, Ганджу, хоть и слыл ловеласом, всё-таки мечтал о семье, о постоянной женщине, которая принадлежала бы только ему. Его выбор пал на девочку из многодетной семьи. Её звали Дорой. Она была светлой и невинной, а её семья вызывала у Ганджу бессознательную зависть: члены этой семьи, которая была похожа на небольшую общину, были дружны и зажиточны. Бывать у них Ганджу было приятно: к нему относились с уважением, как к равному.

Семья поставила условие: он сможет жениться на девочке, если она сама того захочет. Ганджу ни разу в жизни не ухаживал столь трепетно ни за одной девушкой. Ему нравилось в ней всё: и открытая улыбка, и золотисто-рыжие веснушки на светящейся нежной коже, и доверие, с которым она вкладывала свою ладошку в его крепкую руку, когда они отправлялись гулять куда глаза глядят. Он рассказывал ей о своём детстве, о матери. Она показывала ему, как выглядят лечебные травы, где прячутся птичьи гнёзда и где обитают полевые мыши. Они любили сидеть на берегу старого пруда, почти у самой воды. Вспыхнувшая в Ганджу поначалу тёмная страсть сошла на нет, а для телесных услад он находил более подходящие варианты. Ему нравилась её чистота. Он мечтал о ней одинокими вечерами в пустом доме, куда приходил только на ночлег. Она часто снилась ему по ночам, и от этого он просыпался счастливым и умиротворённым.

Однажды он подарил ей шёлковый платок, расшитый птицами и цветами. Она так обрадовалась, что поцеловала его в щёку. А дальше случилось то, что разрушило его мечты. Склонив голову, девочка сделала странные движения руками. У его ног прямо из воздуха возник спиралеобразный вихрь золотистой пыли, и над мерцающей воронкой сам собой вырос цветок. Это была алая роза. Ганджу запомнил даже капельки росы на её нежных бархатистых лепестках.

С Ганджу случился шок. Ему казалось, рассказы о чудотворцах — только выдумка, повод для устранения неугодных. Он помнил ещё времена, когда поссорившиеся между собой соседи могли обвинить своих недругов в принадлежности к этой таинственной общине, написать донос и навести на соседский дом вездесущих ловцов. Ловцы до сих пор рыскали по селениям безымянных, добираясь в самые глухие деревни, а их контрольно-пропускные пункты в виде высоких башен с пристройками можно было увидеть в некотором отдалении от селений. Указать на чудотворца считалось гнилым делом, но, по слухам, сулило большое вознаграждение. Ганджу испытал сильный испуг при одной мысли о том, что мог жениться на девушке из семьи чудотворцев. Обычно такие семьи истребляли под корень, отправляя на костёр, и никто не разбирался, кто есть кто.

Через три дня он разжился эфиром на чёрном рынке, увёл юную избранницу гулять, усыпил недалеко от башни и отнёс на руках к ловцам. Сдавать всю семью он побоялся, но в красках описал, какое именно чудо было совершено на его глазах. Он, конечно, сказал, что встретил девочку случайно. Поверил ли ему ловец, принявший драгоценный груз, Ганджу так и не узнал. Ему приказали явиться на следующий день к вечеру, за вознаграждением.

За время общения с ловцом Ганджу чуть не стошнило от страха. Он никогда не общался с ловцами так близко. Нежить лишь издалека напоминала человека. Вблизи это выглядело жутко.

— Что с ней будет? — зачем-то спросил он у ловца, чувствуя, как вдруг накатила на него изнутри противная, липкая жалость, сердце заныло, как будто заплакало, а тело вдруг стало слабым.

— Разберутся… — бесцветным искусственным голосом ответил тот.

Возвращаясь под вечер в свой безлюдный, тоскливый дом, Ганджу увидел на тропинке Душегуба. Объяснить то, что произошло потом, было невозможно. В памяти всплыла вдруг давняя сцена на кладбище, когда Душегуб оттолкнул Ганджу и зло сплюнул на его ботинок. Поравнявшись с Душегубом, Ганджу неожиданно плюнул ему в лицо и бросился бежать. Душегуб догнал его на развилке дороги, повалил на землю и сдавил горло железной хваткой. В глазах у Ганджу потемнело.

Ещё некоторое время он беспомощно перебирал ногами, потом затих и очнулся на сумрачном берегу старого пруда. На шее у него была грубая верёвка, а тело ныло от побоев. Какие-то голые существа, отдалённо похожие на людей, с серой, как будто покрытой плесенью, кожей, приподняли его, перекинули верёвку через сухую ветку и затянули петлю на шее. Тело Ганджу повисло в пустоте, оно казалось ужасно лёгким. В этом последнем сне он знал: висеть ему придётся удавленником долго. Пока не случится чудо. Пока солнечная девочка с золотыми волосами, из его самых счастливых снов, не вернётся за ним сюда, к пруду с чёрной свинцовой водой, над которой нависли бессрочные осенние сумерки.