Обман зрения

Когда во сне над лисом склонились алебастрово-белые глянцевые лица, заслонив диск, полный жёсткого искусственного света, а к телу прикоснулись неживые ледяные пальцы, лис вздрогнул и проснулся. Ужас, сгустившийся в сновидении и заполнивший, казалось, каждую клетку всего его существа, медленно отступил, рассеялся как белый дым.

Некоторое время лис лежал неподвижно, в блаженной дремоте втягивая ноздрями студёный воздух и ощущая тепло, исходившее от фуфайки, когда-то подаренной Айной. Зимние сумерки наполнили пространство комнаты полупрозрачной нежной дымкой. В полумраке проступили тёмные очертания предметов: длинная лавка, вытянувшаяся вдоль деревянной стены, каменная печь, широкий низкий табурет посреди комнаты, перевернутый пустой глиняный кувшин на столе у окна, надъеденная мышами корзина на подоконнике...

Лис пытался вспомнить, что с ним произошло по ту сторону стены, отрезавшей его от прошлого, а может и от него самого. Казалось, ответы лежат на дне его сна, но соединить разрозненные фрагменты всего, что он увидел, пока спал, не удавалось. Сюжет двоился, ускользал от лиса, потаённые смыслы не поддавались расшифровке. Сон ещё бродил внутри, но ни содержания событий, открывшихся ему во сне, ни значения услышанных слов, сказанных ему людьми из сна, оборотень уже не понимал.

Выбравшись из-под одеяла, лис ощутил только голод, пожиравший его изнутри и холод, пробиравший его, кажется, до самых до костей. Спрыгнув на пол, он просеменил к двери, выглянул во двор. Вечерний снег уже подёрнулся синевой. Пробежав по двору к дровяному сараю, лис поискал дрова, но нашёл только обрывки ветоши, обломки старой мебели, немного сухих веток и щепки в углу. Что ж, это было не так уж плохо в его положении. Разжиться дровами можно было позже — у соседей. А пока хватит и этого.

С охапкой мусора, найденного в дровяном сарае, он вернулся в дом, нащупал в кармане огниво, припасённое им когда-то в одном из тайников, разбросанных по всей обжитой лисом округе, но разводить огонь в печи поостерёгся, решив дождаться темноты.

Когда окончательно стемнело, лис прокрался во двор к Айне, откуда доносился тёплый запах сонной домашней птицы. По двору прошёл лохматый подросток с ведром, повозился у колодца, набрал воды и вернулся в дом. Лицо мальчишки показалось знакомым, но старый лис никак не мог припомнить, что связывало его с рыжим, как солнце на закате, шустрым парнишкой.

Свернув головы двум упитанным индюшкам, оцепеневшим от взгляда оборотня, лис услышал хруст снега во дворе и деревянный скрип за спиной. Дощатая дверь распахнулась. Лис обернулся. На пороге, подняв над головой керосиновый фонарь, стояла та, ради которой он пришёл в селение. Она щурилась, вглядываясь в глубину сарая. Женщина несколько мгновений молчала, глядя ему в лицо, а потом тихо охнула:

— Айн… Это ты?

Лис в замешательстве закрыл лицо руками. Женщина жадно вгляделась в полумрак, рванула на груди косынку, как будто ей стало вдруг душно. Затем сникла, её лицо будто погасло. Из-под морщинистых рук на неё воровато глядел старик, чужак, которого она повстречала как-то осенью у своего двора на лавке, в тот вечер, когда у корчмы кто-то убил её обидчика, насильника и пьяницу Эйсона. Сутулая фигура старого бродяги казалась искривлённой, как у сломанной куклы. На нём была подаренная Айной фуфайка покойного отца, Ратуса. Казалось, он был напуган появлением хозяйки этого дома.

Айна отступила назад и опустила руку с фонарём. Обман зрения… А может быть, нервы. Она положила руку на живот. Казалось, испуг сосредоточился именно там, окатив всё нутро ледяным ожогом. Что за наваждение затуманило ей глаза, как она могла принять этого бездомного и, похоже, не совсем нормального бродягу с подвижным изменчивым лицом, за любимого брата? Айна не находила ответа. Но могла поклясться чем угодно, что в тот миг, когда она вошла в птичий сарай, из темноты к ней обернулся человек с лицом пропавшего Айна.

За её спиной послышался хруст снега и тяжёлый топот. Старик вздрогнул, затравленно озираясь, разжал руки. На пол глухо шлёпнулись туши убитых птиц.

— Кто там, Айна? — раздался за спиной женщины ломкий, почти мальчишеский, голос.

В сарай ворвался рыжий подросток с охотничьим ружьём в руках. Несколько секунд он смотрел в безумные глаза старика. Переведя взгляд с мальчишки на покачнувшееся дуло, старый лис затрясся и с неестественным проворством кинулся к выходу, стараясь не касаться Айны и пытаясь протиснуться в проём двери. Керосиновый фонарь выпал из рук женщины и упал на пол.

— Стой! — крикнул подросток, схватив незваного гостя на рукав фуфайки. Старый оборотень изогнулся и выскользнул из неё, как бабочка из куколки. В несколько длинных прыжков он оказался посреди двора прежде, чем раздался выстрел и крик Айны:

— Не стреляй, Аден!

Лис рухнул на снег, вскочил и на четвереньках побежал к запертым воротам, оставляя за собой тёмные пятна на снегу. Пытаясь перемахнуть через забор, он услышал лязг передёргиваемого затвора. Раздался ещё один выстрел. Тело оборотня пронзила огненная боль, как будто его позвоночник рассыпался на тысячи воспалённых осколков.

Уткнувшись мордой в сугроб, он попытался вдохнуть, но лёгкие будто окаменели.

— Зачем? — голос Айны зазвенел от слёз. — Это же был просто бездомный старик! Несчастный больной старик...

— Ты что, умом тронулась, Айна? Это не человек! Это зверь, и он воровал твоих кур! Гляди, какой огромный! Он и тебя мог запросто заломать в твоём курятнике! Ты только посмотри на него!

Выкрикнув это, подросток направился к воротам и склонился над лисом, крепко сжимая ружьё. Запах, исходящий от животного, ещё подрагивающего на снегу, был ужасен. Такой ледяной смрад Аден почувствовал лишь однажды, мельком — в тот вечер, когда на заднем дворе корчмы было найдено разорванное и выпотрошенное до костей тело его старшего брата.

Этого не должно было случиться. Лис приоткрыл глаза. Рыжая взлохмаченная шевелюра Адена покачивалась над телом оборотня, дуло ружья упиралось в шерсть на груди, но лис был бессилен и не мог причинить своему убийце ни малейшего вреда. Это могло произойти только в одном случае: сопляк был чудотворцем, а в игру жизни вступила судьба — сила, которой лис принадлежал безраздельно. Судьба была справедлива и неизбежна.

Лис вдруг подумал о том, что не успел зажечь огонь в печи дома на окраине, который стал для него последним временным пристанищем. Почувствовал безмерную усталость от тысячелетнего голода, от холода этой бесконечной зимы, от непонятных, пугающих белых снов, которые вызывали в нём ужас, и которые он не мог бы ни объяснить, ни пересказать в бодрствующем состоянии даже самому себе.

Теперь осталось набраться терпения и ждать, когда наступит наивысший момент жизни: встреча с судьбой, ради которой оборотень тысячу лет разучивал танец Серебряного Лиса.

Аден передёрнул затвор ещё раз и выстрелил в упор. Чтобы наверняка.