Умершая роза

ДОЛГИ

… В этом мире не было смерти. Никогда. Айн с удивлением открыл для себя, что знал это с рождения. Но там, по ту сторону жизни, знание этого не имело никакого практического значения и потому казалось ненужным, как бесполезная, хотя и утешительная, грёза.

— Разве это рай? — удивлённо спросил Айн, окидывая взглядом землю, усеянную умирающими плодами, и бесконечный сад, где осень перемешалась с летом вопреки всем законам природы.

— Ну что ты… Какой же тут рай… — откликнулась Руфина, — Мы ещё не отдали долги.

— Какие долги?

— Свои. У каждого из нас полно долгов… — её глаза стали серьёзными, взгляд сосредоточенным, будто смотрела она куда-то вглубь себя.

Айн подумал об отце. Мать внушала: «Ты никогда не должен делать долгов. Считай это отцовской волей. Ратус никогда не брал взаймы. И не потерпел бы, если бы кто-то в его семье позволил бы одалживаться у чужих людей. Айн, я говорю честно, будь жив отец — он бы тебе сказал это сам!»

Слова Руфины были чудными. Откуда долги? Он никогда не позволил бы себе взять у кого-то в долг даже кусок хлеба. Наоборот, сам часто угощал и одаривал друзей всем, что имел. А если кто-то из друзей просил что-то в долг, Айн отдавал с лёгким сердцем всё, что мог, а потом никогда не напоминал об этом. Кому он может быть должен? И тем более — здесь, в призрачном саду, где никто никому уже не может ни подарить, ни дать взаймы, и где на земле рассыпаны плоды, которые уже никогда никто не соберёт, а все обиды забыты и прощены друг другу.

Тропинка под ногами вильнула в сторону, над кронами деревьев закружился тёмный ветер, небо стало пасмурным. Пахнуло холодной сыростью, и Айну вдруг показалось, что в поникшей траве зашевелились змеи. Мир вокруг пришёл в странное движение, как будто где-то рядом происходило несчастье. Голубь, сидевший на плече у Руфины, взлетел и описал круг над их головами, а потом устремился вперёд, возвращаясь и снова улетая всё дальше, будто показывал, куда нужно идти.

Трава поредела и вскоре вовсе исчезла. Вместо неё под ногами возник влажный, вязкий суглинок, а вокруг возник пустырь, полого спускавшийся к реке. Руфина смотрела вперёд, на отдалённое одинокое дерево у берега. Речная вода казалась издалека тяжёлой, будто жидкая грязь, в ней не отражалось небо. Айн поёжился от неожиданной перемены и ледяного моросящего дождя, перемешанного со снежной крупой.

Вокруг дерева, как призраки, стояли серо-зелёные фигуры. Они отдалённо походили на карликов, но казались сотворёнными из плесени. Айн не заметил, как очутился у мёртвого дерева, с обломанной ветви которого свисала верёвка с петлёй, а в петле, захлестнувшей тоненькую хлипкую шею, покачивалось существо — тщедушное, мокрое, жуткое. Это был кот, висевший здесь, казалось, целую вечность. В оскаленной пасти он сжимал короткий колючий стебель с измятым полусгнившим бутоном, похожим на почерневшую розу.

Голубь плавно спланировал сверху и сел ей на плечо. Руфина отпустила руку Айна и осторожно высвободила животное из петли. Серые силуэты расступились перед ней и безмолвно истаяли, как будто их на глазах размыло дождём.

— Намучился… Бедный, бедный Ганджа… — с горечью произнесла Руфина, заплакала и прижала кота к себе, будто пытаясь согреть. Кот шевельнул хвостом, лапами, открыл мутные глаза, затрясся.

Если бы там, по ту сторону, Руфине пришлось бы объяснять кому-то, почему она вынула кота из петли, и как этот несчастный комок пережитого ужаса связан с её жизнью и смертью — Руфина не смогла бы сделать этого. Не нашла бы слов.

Она погладила трясущегося от холода кота, тяжелеющего с каждым её движением. Ей увиделись золотые птицы и цветы, которыми был расшит красный шёлковый платок, подаренный Руфине видным, красивым парнем по имени Ганджа, который называл её Дорой, пока она не открыла ему своё тайное имя. Дора вспомнила, как трепетал, как искрился золотистый вихрь под ладонями, как в сердцевине вихря вырастала из пустоты чудотворная роза, расцветающая на глазах. В памяти всплыло побледневшее, как полотно, лицо Ганжи, потрясённо глядящего на алую розу, возникшую из пустоты, и неловкость, и смятение, с которым он взял её руки в свои и поцеловал её в ладонь, прошептав: «Сокровище моё...»

Ганджа, несостоявшийся жених Руфины, чья измученная душа дрожала сейчас в её руках, оказался предателем, погубившем её земную жизнь. Есть вещи, которые не объяснишь. Они становятся понятными только здесь, в зазоре между мирами, куда приходят те, кого считают умершими.

Айн взглянул на увядшую розу, зажатую в кошачьей пасти, и почувствовал острую горечь. Он всё понимал. И когда кот потянулся лбом к ладони девушки, словно искал тепла, Айн отвернулся, стараясь побыстрее пролистнуть мучительную страницу жизни Руфины. «Мы живы...» — подумал он. И повторил про себя ещё раз: «Живы...»