Белые сны

Незаметно согревшись, лис проваливается в белый сон, который не похож на сон, а скорее — на неожиданно открывшееся внутри него воспоминание, как будто кусок глухой стены, за которую лис всегда пытался заглянуть, стал прозрачным.

Во сне он сидит в ослепительно светлой комнате на высоком стуле, подобрав под себя ноги, и рассматривает свои руки — молодые, крепкие, загорелые. Они перехвачены на запястьях прочными ремешками, прижаты рука к руке и крепко стянуты. Руки тёплые, человеческие, и во сне это так естественно, как будто иначе и быть не может.

За длинным столом напротив — двое в белых халатах. Один из них, сухощавый, со светло-серыми глазами на узком бледном лице, выходит из-за стола и, подойдя, крепко берёт юношу за подбородок, будто рассматривая его голову с разных сторон.

— Кун, подумайте. Это большая удача. Его организм почти идеален… Это отличный шанс, Кун. Для мальчика это тоже был бы лучший исход… — голос говорящего полон сожаления.

— Гонгор, я принял решение и не изменю его, — тихо возразил сидящий за столом.

— Но почему?

— Я не хочу это обсуждать. Устал. К тому же он чудотворец. Здесь всё может быть непредсказуемо.

— Не факт. Иногда донос — всего лишь донос. У парня хорошие внешние данные, он вынослив и здоров физически. Я не увидел ни малейших признаков.

— Вы так хорошо разбираетесь в признаках, Гонгор?

— Имеется некоторый опыт… — кротко отвечает тот.

— Оставьте нас, — голос Куна звучит мягко, но непреклонно. — Я хочу с ним поговорить.

Гонгор отступает назад, к столу, берёт саквояж и направляется к двери из стекла млечного цвета. Яркий искусственный свет, направленный прямо в лицо, слепит парню глаза. Задержавшись у двери, Гонгор оборачивается и вкрадчиво говорит:

— Кун… Дайте мне слово, что подумаете. Здоровое тело. Новая жизнь. И в ней не будет боли. Риск практически нулевой. Наихудшее, что может произойти — произойдёт так или иначе, в результате вмешательства или без.

Кун молчит, и в тишине слышно, как жужжат невидимые механизмы, которыми здесь пронизаны, кажется, даже пустые белые стены. Не дождавшись ответа, Гонгор бесшумно прикрывает за собой дверь, слегка поклонившись на прощанье.

— Боюсь, дела ваши хуже некуда, молодой человек… — негромко произносит Кун и встаёт из-за стола. Худой, нескладный, он подходит к стулу, на котором сидит пленник, заводит руки за спину. Лицо его кажется измученным и замкнутым, как будто он пытается скрыть внутреннюю муку за маской высокомерия.

— Где я? — произносит лис во сне и удивляется: губы его послушны, голос ровный и верный.

— Мы в лаборатории на глобальной ферме. К сожалению, это лучшее из возможных мест в вашем положении.

— Почему?

— Все остальные варианты не оставляют вам шансов выжить. Но я должен объяснить кое-что.

Кун морщится, как будто у него болит зуб.

— Вам придётся стать участником эксперимента. Я готовил его несколько лет. Вы что-нибудь слышали об оборотнях?

— Да. Это такие сказочные существа… — отвечает лис и чувствует, как ёкает страх внутри тела от недоброго предчувствия.

— В операционной, в барокамере, лежит настоящий оборотень. Эти существа практически ничем не отличаются от зверей, но живут очень долго и имеют некоторые незначительные признаки разумного мышления. Во всяком случае, так считается в науке. Этот… — Кун запинается, подыскивая нужное слово, — этот экземпляр уже исчерпал лимит жизни. В результате сложной операции вы получите возможность жить. Скорее всего долго. Благодаря вам жизнь получит и существо, которое находится сейчас в барокамере. Но ваше существо будет… Как бы вам объяснить… — Кун потирает виски, и нежные блики от тонкой, узорчатой металлической оправы скользят по его лицу, как светящиеся прозрачные листья.

— Ваше тело и сознание… Оно будет изменено. Трансформировано. Это будет такой гибрид между животным, самцом лисы — и человеком. Чудотворцем. Вы ведь из них, к несчастью?

— Я не знаю… — голос юноши становится неуверенным. — Зачем вы мне всё это рассказываете? У меня есть выбор?

— Боюсь, нет. Операция будет произведена максимально щадяще, в обезболивающем режиме. Насколько это возможно. Вы будете погружены в состояние между сном и бодрствованием.

— Тогда зачем вы говорите это мне? Мои руки связаны. Я не смог бы убежать, даже если бы захотел. Вы могли меня просто усыпить.

— К сожалению, это невозможно. Мне нужно получить ваше согласие на операцию. Тела чудотворцев не выдерживают такого вмешательства, если их разум не согласен с происходящим. Понимаете? Я это знаю, потому что много лет изучаю этот феномен. Пытаюсь понять природу этого явления. Хотя мы знаем об этом не намного больше, чем до того, как начали вас изучать.

— Откуда вы знаете, кто чудотворец, а кто не чудотворец? Я сам не знаю о себе, кто я такой. Мне кажется, я просто человек и всё.

— Вы ошибаетесь. Я исследовал все образцы биоматериала, полученного от вас. Ваш феномен является уникальным. Вы как бы облучаете вокруг себя всех, кто связан с вами. Проявляете людей, действуя на их психический механизм. Создаёте вокруг себя что-то наподобие живой нейронной сети. При желании вы могли бы управлять множеством подобных вам, быть лидером, центром. Или, как говорили в старину — сердцем, мозгом сообщества людей. Или животных… Впрочем, вряд ли вам это интересно сейчас, Айн.

— Вы знаете моё имя?

— Мы знаем имена многих из вас. Знаем имена ваших родителей, все родственные связи, все родословные. Но это секретная информация, она хранится изолированно от… От всего. И от всех. К ней допущено всего несколько человек.

— Зачем мне ваши секреты? — спрашивает Айн, чувствуя, как липкий ледяной страх охватывает все его внутренности.

— Мне нужно ваше согласие. Вы всё равно забудете обо всём, что произошло с вами. После операции вы станете другим. Иным...

— А если я откажусь?

— Тогда вы просто умрёте. Это произойдёт в любом случае: положат ли вас на операционный стол здесь, в лаборатории, или отправят в центральную кунсткамеру Мрана. Из этого учреждения вы уже не выйдете живым. Поверьте мне: то, что я вам сейчас предлагаю — намного лучше того, что может с вами произойти в любом из других мест.

Кун молчит, рассматривая побледневшего Айна, вглядывается в обострившиеся черты его лица, залитого ярким искусственным светом.

— Айн… Вы согласны? Скажите, вы согласны? Давайте, я сниму ремни с ваших рук. Это практически безопасно. Вы ничем не рискуете. Вам предлагают сохранить последнюю возможность жить. Всё-таки жизнь, даже в таком… в таком причудливом виде… Это лучше, чем смерть. Операцию будут делать служебные люди. Врачи. Они не совершают ошибок.

— Почему?

— Потому что они… не совсем люди. Они гораздо надёжнее, точнее, профессиональнее людей в процедурах такого рода.

Голова у Айна пылает, кружится, белая комната дрожит и плывёт перед глазами. А руки — свободные, человеческие, влажные от холодного пота — коченеют, как лёд, обречённо падают на колени. И никуда не деться Айну от тоски и страха. Лишь глаза Куна за толстыми стёклами очков полны участия — печальные, как у больной собаки, и влажные, как будто в них скопилось скрытое ото всех горе.

— Вы согласны, Айн? Это очень важно.

— Подождите. Дайте мне минуту. Ещё одну минуту.

Голос Айна спокоен и отстранён. Сохранить спокойствие — единственное, что подвластно человеку, когда у него нет выбора. Он окидывает внутренним взглядом всю свою короткую жизнь. И отвечает, с удивлением слыша свой голос, который сейчас кажется почти чужим

— Да.