Её волосы пахли яблоками...

— Мне некуда идти, Тан… Пожалуйста, Тан!

Голос, грудной и горький, дрожит в гулкой мгле, дробится в отзвуках эха. Почему так пахнет горелым деревом? И чем-то ещё. Яблоками. И крепким травяным духом. Женщина с алебастровым лицом, кутаясь в тёмную накидку, прижалась к ржавой стене, неряшливо заляпанной краской. Она похожа на гипсовую куклу. Её губы черны, как будто она ела шелковицу. Глаза блестят во тьме так, что кажется, в них пляшут крошечные ядовитые змеи. Плачет она или смеётся?.. Смотрит из полумрака, освещаемого неверными бликами огня, дышит, всхлипывает, как загнанный зверь. Тан, Тан, неужели ты попал в ад?

Голову сдавливает раскалённый обруч. Тан закрывает глаза от того, что смотреть на огонь больно. Где Книга? Вот же она. Расцветает в руках, тянется к нему каждой страницей, светится — живая… Тан знает: стоит только прикоснуться к ней — и она сама откроется на нужной странице. Но что с ней? Тан лихорадочно листает Книгу — её страницы пусты, ни единого слова в ней, ни единой буквы...

— Царский путь не прощает отступничества! — раздаётся голос Арха за спиной. Тан пытается обернуться на голос, но шея каменеет, и всё тело становится тяжёлым и каменным.

— Учитель… — шепчет Тан и смотрит на свои руки. Книга истаивает, от неё остаются лишь отблески костра, освещающие пустые ладони.

— Ну что? Я же предупреждал тебя, что придётся съесть это проклятое яблоко. Каково оно на вкус, Тан?

Руки Арха — раскалённая медь, его балахон красный, как кровь. Он похож на дьявола. Глаза веселы и глумливы, и радужка — будто змеиная кожа в янтаре, вздрагивает вокруг подвижных зрачков. Он раскрывает ладонь, в ней — яблоко, но вид плода отвратителен, как и всё, что здесь происходит.

— Ты жалок, Тан… — голос Арха сочится злорадством. — Где твой аскетизм, который ты воспитывал в себе всю жизнь? У тебя было предназначение. Ты мог сдвинуть горы! А теперь не можешь даже пошевелить руками. Твоё тело больше не слушается тебя. Ты не можешь ничего!

Лицо жреца мерцает в полутьме, оно изменчиво, как огонь, и выглядит жестоким. Арх прижимает ладонь с гнилым, зловонным яблоком ко рту Тана и громко шепчет:

— На! — его шёпот похож на злобное шипение. — Ешь!

Вокруг — треск и жужжание, шум и трепет, как будто воздух наполнен электрическими разрядами и обрывками злого голоса — бессмысленного, бессловесного. Яблоко превращается в горьковато-кислую кашу и смешивается на губах Тана с солёными слезами.

Жрец торжествующе улыбается, отходит к стене и обнимает чудовище с кукольным лицом за плечи. Что-то говорит, похотливо глядя на женщину, но Тану не разобрать ни слова. Они оба ведут себя, как заговорщики. Оборачиваются, смотрят на него насмешливо и презрительно. Тан, Тан… Как же ты не догадался, что эти двое задумали погубить тебя?

Треск и шорох нарастает, как будто в голове у Тана поселился рой шершней.

— С кем ты разговариваешь, Тан? — голос женщины тих и тревожен. И наступает тишина. Только слышно, как где-то рядом потрескивает огонь, капает вода, а на разгорячённый лоб опускается что-то приятное, прохладное. Тан наблюдает за ней сквозь прорези приоткрытых глаз. Она обтирает ему мокрым полотенцем лоб, жадно вглядывается в черты его лица.

Тан смотрит на её быстрые руки. Послушно пьёт из чашки тёплый кисло-сладкий чай, пахнущий духмяными травами.

— Господи… Ты вернулся.

Она улыбается и вытирает слёзы. Тан размыкает слипшиеся пересохшие губы:

— Где учитель? Он только что был здесь.

— Не знаю… Здесь никого нет, только ты. И я...

— Что со мной?

— Не знаю… Ты вдруг стал сердит на меня. Прогонял домой. Ты так переменился в одночасье, что я испугалась, уж не сошёл ли ты с ума. И я осталась. На всякий случай...

— А потом?

— А потом я проснулась ночью от того, что ты вдруг стал горячий, как раскалённая печь. У тебя был жар. Несколько дней. Может быть, это потому, что ты прикасался руками к мёртвым… Иногда ты приходил в себя и спрашивал про какую-то книгу. Я обыскала всё. Эта книга была единственной, и я положила её к тебе в постель.

— Здесь тепло, — Тан взглянул на догорающий огонь, на тлеющие угли в огромной глиняной миске. И где только она её нашла...

— Здесь было холодно, и я развела костёр. Днём ещё тепло, но вчера был сильный ветер, срывался снег, и уже ледяные ночи.

— Ты погубила меня, — спокойно и холодно произнёс Тан.

Айна уронила руки на колени. Помолчала. Растерянно покачала головой.

— Ты меня спас. Защитил. Я не знала, что мне сделать для тебя. У меня больше нет никого. Совсем никого, на всём белом свете. Я испугалась, что ты умрёшь.

В её голосе — отчаяние. Тан молчит, глядя на неё, сидящую возле него на спальном мешке, обхватившую колени. У неё тонкая белая шея. Её волосы пахнут яблоками. Почему? Что за хитрые уловки использует она, чтобы вот так легко приковать к себе всё его внимание? Какую тайную магию знает, чтобы сделать его безумным за миг? Айна. Это же Айна, его первая женщина. Из-за неё он потерял рассудок и нарушил все правила, по которым жил до сих пор. И он у неё — первый мужчина. Её глаза полны невыплаканных слёз. Она боится огорчить его, или рассердить. И даже не понимает, что они натворили.

Всё, чему Тан обучался годами — должно стать для него запретным.

Книга была подобна золотой птице из его давних снов, а превратилась в гнилое яблоко его нынешних кошмаров. Тот, кто вёл его по дороге жизни, и кого почитал и боялся разгневать даже могущественный Арх, выпустил его ладонь из своей руки. Нужно пережить потерю и как-то жить дальше. Всё равно ничего уже не вернуть. Да и разве кто-то виноват в том, что её волосы пахнут яблоками, а в нём оказалось мало той твёрдости духа, которая позволяет вырастить божественный сад из простого горчичного зерна?

Книга выскальзывает из его слабых рук, падает на пол, распахивается. Тан поднимает её с грязного корабельного пола, приближает к глазам и медленно читает вслух, всматриваясь в размытые, дрожащие от слёз, буквы:

— Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её — стрелы огненные; она пламень весьма сильный… *

Примечание:

* В тексте процитирован фрагмент из Библии — Книга Царя Соломона. Песни песней 8:6