64

Вечер был тёмен и тревожен.

Или лучше сказать — ночь, Лаванда несколько утратила чувство времени. Эта вязкая марь, когда за окном черно, а по эту сторону — мутный жидкий свет, что давит на прикрытые веки… Это длилось уже долго, несчётно долго, до бесконечности, застывшей в одной точке. В голове тоже плескалась марь, и голова тяжелела, её тянуло книзу, но вокруг было слишком тревожно, чтоб разрешить себе прилечь или хотя бы просто закрыть глаза.

Запах гари… И волны… Сходящие с рельс поезда… Образы всплывали сами собой — незваные, неугодные — и опадали снова.

— Феликс… А ты никогда не видел того, чего не бывает?

— Это как? — он живо поднял голову.

— Я вижу сад… Большой сад с железными деревьями. Они чёрные и совсем без листьев — просто гладкие палки. На них сидят большие птицы. Они тоже железные, видно, как внутри у них вращаются шестерёнки. Иногда птицы кричат, и тогда… — она тщательно и тревожно поискала слов. — Получается странный звук — угрожающий и жалобный одновременно. Они умоляют и они требуют. Они просятся к тебе, а потом раздирают тебе руки. Они — стражники этого места. А в небе над садом вместо солнца — огромное пылающее колесо. Оно вертится и тащит за собой длинный огненный хвост. Оно страшное — это солнце… Но другого в этом мире просто нет.

Похоже, Феликс ничего не понял, хотя слушал очень внимательно.

— Да ты и вправду поэт, — только сказал он.

— Да? — Лаванда задумчиво перебирала мягкие пёрышки, отливающие перламутром, осторожно гладила их подушечками пальцев. — Мне кажется, это опасно — быть поэтом.

Феликс только вопросительно поднял брови, но, кажется, не собирался отвечать как-то иначе. В дверь постучали.

Они оба быстро обернулись. Стучали громко и без всякого ритма, просто удар за ударом. Стучал кто-то чужой.

Феликс сделал ей знак оставаться на месте, а сам тихо приблизился к двери и настороженно ловил всякий шум с той стороны.

— Послушайте, Шержведичев, я знаю, что вы там, — сказал голос снаружи. — Откройте дверь, и поговорим как мужчины.

Феликс оглянулся и быстро прошептал:

— Лав, за печкой — второй ход, через землю. Если что — уходи через него. Выберешься — беги к нашим.

Лаванда хотела было возразить, что ей неизвестно, где сейчас искать «наших», и вообще она не знает, как отсюда попасть хоть куда-то, и обязательно заблудится, да и вообще, как так… Но Феликс уже открыл дверь.

На пороге стоял мужчина в серой ветровке.

— Вы от Нонине? — осведомился Феликс с какой-то слишком уж подчёркнутой иронией в голосе. — Она всё же соизволила одобрить мой арест?

— Разочарую вас, но нет, — холодно и спокойно возразил гость. — Я пришёл по собственной инициативе.

— Очень интересно, и какая же инициатива может привести ссо-шника к антиправительственному журналисту?

— А почему вы решили, что я ссо-шник?

— По вашему лицу видно, — презрительно бросил Феликс.

— Ну, в общем, да, я действительно что-то в этом роде. Но к нашему разговору отношения это не имеет.

— Тогда что имеет?

— Может, вы всё-таки впустите меня? — предложил мужчина. Феликс раздумывал несколько секунд, затем всё же отстранился от двери.

— Заходите, — мрачно проговорил он.

Гость прошёл через закуток в круглую комнату, и Лаванда смогла теперь разглядеть его. Ему было лет сорок на вид, и он оставался в хорошей форме. Песочные волосы торчали неровными клочковатыми вихрами; глаза, и так небольшие, цвета старых обоев, теперь глубоко запали. Во всём его облике сквозила какая-то небрежность, которая, впрочем, ничуть ему не мешала и даже как будто была к месту.

Только войдя в комнату, он бросил быстрый цепкий взгляд на Лаванду. Феликс, нервно дёрнувшись, встал между ними.

— Это… — начал он.

— Ваша кузина Лаванда, я знаю. Успокойтесь, она мне не нужна.

Мужчина прошёл мимо Феликса вглубь комнаты, к окну, и там остановился. Ни на кого из них он больше не смотрел.

— Я понял, кто вы, — проговорил Феликс, следуя за ним ненавидящим и подозрительным взглядом. — Андрей Кедров, начальник охранки.

— Предположим, вы правы, — гость обернулся к нему. — Хотя эта должность называется несколько по-другому. В любом случае я здесь не в этом качестве, а как человек, обладающий некими полезными сведениями о Софи Нонине.

Феликс принуждённо рассмеялся:

— Ах да, вы ведь ещё и доверенное лицо крысиной королевы, как я мог забыть.

— Послушайте, господин Шержведичев, — Кедров шагнул к нему вплотную, но смотрел не в глаза, а как-то мимо. — Я не буду сейчас притворяться и скрывать своё отношение: я считаю вас наидряннейшим человеком. Но отношения отдельно, а дела отдельно. И если вы взаправду способны что-то делать, а не только трепать языком… — тут Кедров поднял взгляд, и несколько секунд они с Феликсом смотрели в глаза один другому — два классовых презрения. — То у меня есть информация, которая может оказаться вам нелишней.

Он отвернулся и отошёл на несколько шагов. Феликс с сомнением смотрел на него искоса.

— И что за информация? — наконец произнёс он.

Кедров что-то обдумывал, глядя в сторону окна и тихо отбивая пальцами дробь по тумбе. Похоже, он тоже сомневался, сомневался почти мучительно.

— Я знаю, где вы можете найти Нонине в одиночестве, когда при ней не будет охраны и телохранителей, — заговорил он. — Я надеюсь, вы сумеете воспользоваться такой возможностью.

— Нонине без охраны? — Феликс вопросительно изогнул брови. — И вы считаете, я поверю?

— Можете не верить, дело ваше, — сухо заметил Кедров. — В конце концов, это надо вам, а не мне.

Феликс раздумывал, покусывая губы. Видно было, как в нём борются недоверие к «сволочи» и нежелание упустить единственный, может быть, шанс на победу.

— Но… — проговорил он медленно. — Вы же, наверно, не просто так собираетесь поделиться информацией. Вам же, наверно, нужно вознаграждение? Я так полагаю, денежное?

Кедров метнул в него быстрый оскорблённый взгляд:

— Поберегите подобные предложения для ваших партнёров. Такие вещи не делаются за деньги. Если вообще делаются, — он снова отвернулся к окошку. — Если считаете, что мне так просто прийти сюда и вот так её сдать… Когда мы были практически… Да ладно, что вы понимаете, — резко оборвал он сам себя и, не глядя на Феликса, приблизился к нему. — Северо-западный лес, платформа «Болотная», двадцать минут по лесной тропе, поляна с большим дубом и ещё пять минут вглубь чащи. Суббота, девять вечера. Вот, пожалуй, и всё.

Он решительно направился в сторону выхода.

— Подождите, — окликнул его Феликс. — Можно мне всё-таки узнать ваши мотивы?

Кедров обернулся:

— Мои мотивы вас не касаются. Участвовать в этом я не буду, мешать — тоже. Надеюсь, вы всё запомнили.

Уже когда он был в дверях, Лаванда вдруг подала голос, неожиданно для самой себя:

— Господин Кедров! А кем были вы с Софи? Вы… не договорили…

Кедров повернулся к ней с удивлением — впрочем, абсолютно беззлобным. Он, наверно, даже не думал, что это существо в углу вдруг заговорит.

— Друзьями, — сказал он. — Мы были друзьями, если вы, конечно, понимаете, что это такое. Но это было давно. Теперь волчонок превратился в крысу, и настали совсем другие времена.

У каменной стены, под маленьким окошком Софи непроизвольно потянулась к револьверу.

— Вот, значит, как, — яростно пробормотала она, ничего перед собой не видя. — В крысу.

Она несколько задержалась в этот вечер и вышла на слежку уже хорошо за полночь — как оказалось, очень вовремя.

Ай да Эндрю. Вот сейчас взять и пристрелить его, на месте, как взбесившуюся собаку. Чего проще.

«Так, не горячись. Оставь револьвер, — сказала она себе. — Так дела не делаются. Надо подождать до утра. И дальше спокойно — с толком, с расстановкой…»

Да, именно так. Софи кивнула и, поплотнее закутавшись в плащ из крысиных шкурок, унеслась прочь сквозь тьму.

Закрыв дверь, Феликс с насмешливым недоумением на лице развёл руками:

— Я не понял, что это было, — он покачал головой.

— Это предательство, — тихо произнесла Лаванда.

— Так, на секундочку, — Феликс подошёл к её лежанке и присел рядом. — Ты с нами или с ними?

— С нами, конечно. Но как-то это… не очень хорошо…

Феликс негромко рассмеялся.

— Опять моралите разводим? — он смотрел на неё снисходительно, но в глазах мелькало плохо скрываемое облегчение от того, что опасность миновала. — Ты просто идеалистка.

— Может, и идеалистка, — согласно, но твёрдо отозвалась Лаванда. — Но это всё равно предательство.