34

Лаванде не очень-то нравился весь этот пьяный гул, наполнивший комнаты, поэтому она улизнула поискать местечко побезлюднее. Скоро это увенчалось успехом: к удивлению, тут нашлась небольшая узкая комната, похожая даже на отделённый кусок коридора. Кто-то нагородил тут фанерных перегородок, и они тонкими стенами создавали уют, дарили защищённость.

Помедлив, Лаванда вошла. Действительно, никого — только из других комнат неслось приглушённое пение: «Эй, люди, победа за нами! Эй, люди, победа близка!», — на манер дворово-лестничных песен под гитару. Хор раскатывался вдалеке, словно рокот прибоя, и не мешал.

Света тут было немного, но хватало, чтобы увидеть, что всё здесь заставлено полками. Полки нагромоздились от пола до потолка, на некоторых стояли ящики и какие-то книги, на других располагались картины, глиняные маски, всякие мелкие безделушки… Похоже, люди здесь вообще редко появлялись: все вещи выглядели застывшими, будто их не касались уже давно.

Целый выступ стены занимали небольшие картины, вернее, бумажные их репродукции. Были они довольно странного вида. Похоже, рисовал их один и тот же человек. Этого не получилось бы не заметить: всё на них было как-то странно, неправильно, как не бывает в обычной жизни и в то же время казалось, будто так и должно быть. Вот эта комната с прозрачными стенами, с пирующей как ни в чём не бывало компанией, вот эта синяя луна над блистающим городом, — что ж тут необычного, господа? Вот такая у нас странная реальность, чему тут удивляться.

Маленькая надпись под одной из картин сообщала, что художником был некий К. Хассель. Судя по цифрам под именем, жил он в начале того века. И — судя по разнице между двумя цифрами — прожил весьма недолго.

У Лаванды, впрочем, не появилось особого желания узнать, чем же закончил двадцатиоднолетний Хассель, и она перевела взгляд на другие полки.

Вот глиняная маска с совиными ушами и скорбно поджатым ртом. Вот длинные и глазастые павлиньи перья. Вот чёрно-белая узкая фотография какой-то пары — кажется, они были летом где-то на природе, сидели в лодке… Но больше всего взгляд притягивали два изображения.

Первое — что-то вроде старой гравюры. На ней проступал мрачный каменный город. Его стены теснились друг к другу. Башни без окон тянулись вверх, и шпили утыкались в свинцовое небо. Внизу, под тяжёлым мостом, плескались холодные волны реки. Над городом стоял в небе чёрный диск. Таково было солнце этого места.

Да это же Ринордийск, — вдруг поняла Лаванда с удивлением. Трудно было узнать его в таком обличии — но да, это, без сомнений, та же речка под тем же мостом и те же шпили на тех же крышах. Это он — город из глубин веков, чёрный здесь, искажённый, не такой, каким должен быть, но, несомненно, тот самый.

На втором же изображении средь холмов извивался гибкий зверь на стройных лапах — остромордый, длинноухий, черношёрстый; он обвивал сам себя тонким хвостом, он танцевал — танцевал ни для кого и в то же время для всех, а над холмами стояла ночь, глубокая и безмолвная, и в небе свечками мерцали жёлтые звёзды — такие же жёлтые, как глаза зверя. И зверь танцевал, не уставая, — один в этой тишине.

Лаванда внимательно оглядывала и пыталась запомнить их — эти два вида, которые почему-то казались очень важными, — но чем дольше она всматривалась в них, тем больше терялась и переставала понимать, что же здесь нарисовано. Наконец, сдавшись, она уступила им и опустила взгляд к большому ящику полкой ниже.

Тот был загружен совсем уж случайными, беспорядочно сваленными предметами: какими-то инструментами, какими-то обломками, какими-то давно себя израсходовавшими и бесполезными вещами. Поверх этой кучи, у края ящика Лаванда обнаружила небольшую картонную коробочку с дамочками в летних нарядах; она, видимо, по ошибке, была неплотно закрыта. Что-то притягивало к ней, манило посмотреть, что там. Лаванда окинула беглым взором закуток, чутко прислушалась, не идёт ли кто. Ей вовсе не хотелось, чтоб её застали за рытьём в чужих вещах. Но, кажется, никто не собирался нарушать её уединение. Лаванда бесшумно вытянула коробочку и откинула картонную крышку.

Внутри лежал кусочек мела. Лаванда удивилась, что всё так просто, и даже вытащила, чтобы проверить. Плоский и ровный кругляш был чуть шире ладони и абсолютно нетронут: похоже было, что им никогда не чертили и не писали.

Она так увлеклась, что не заметила, как сюда вошли.

— Не трогай его! — испуганно крикнул Феликс.

— А? — она вздрогнула, обернулась.

— Положи, к нему нельзя прикасаться! — он усиленно замахал руками, чтобы объяснить. Потом вдруг замер. — Подожди… Ты можешь его держать?

— Ну… да… — пробормотала Лаванда.

— И он не жжётся, не бьётся током? Не выпадает из рук? Ничего такого?

— Нет, — удивилась она. — А должен?

Феликс сделал к ней несколько шагов, глаза его заблистали.

— Так что ж это получается? — на лице его появлялась уверенная улыбка человека, который что-то затеял. — Это получается, мы можем… устранить Нонине?

— Устранить? — не поняла Лаванда.

Вместо ответа Феликс поднял на неё взгляд:

— Знаешь, что это? — спросил он.

Лаванда мотнула головой.

— Это колдовской мел. Да, тот, из легенды. Он тоже сумел сохраниться, вернее, мы сумели его сохранить. Как минимум в последние лет десять. Когда он уже был у нас.

— Да? — Лаванда уставилась на белый кругляш на своей ладони. — Но откуда… у вас-то он откуда?

Феликс отмахнулся:

— Это тебе лучше спросить Гречаева. Или ещё кого-то из ветеранов. Я не знаю, я уже позже пришёл. Но это неважно, — взмахнул он рукой. — Главное, ты теперь можешь записать имя Нонине, и тогда всё!

— Записать имя? — медленно повторила Лаванда и нахмурилась.

— Ну да, записать и сжечь.

— Но она ведь умрёт?

— Конечно. Я и сказал, что устранить. Помнишь, я говорил? Её по-другому никак не уберёшь, только физически уничтожить.

— Но почему я-то? — это начинало её злить. — Почему за всё это время никто из вас этого не сделал?

— У нас не получится, — Феликс с уверенностью помотал головой. — Ни у кого из нас, только у тебя.

— И, по-твоему, это нормально? Убить её надо вам, а убивать буду я, потому что вы не можете?

Феликс ошарашенно поглядел на неё. Похоже, с такого ракурса он никогда это не рассматривал и не собирался.

— Ну а что такого?

— Я вам не палач! — внезапно вскрикнула Лаванда. — Делайте сами что хотите, придумывайте что-нибудь. А убивать кого бы то ни было по вашему заказу я не буду!

С попыткой понять и даже вроде бы что-то смутно понимая, Феликс вглядывался в неё, потом примиряюще поднял руки.

— Ну, ладно-ладно, Лав, не городи сейчас одно на другое… Давай сядем, спокойно разберёмся.

— Тут не в чём разбираться.

— Я скажу Гречаеву, разберёмся вместе. Нет, ты не представляешь, как… — он рассмеялся. — Как нам всё-таки повезло. Кузина Лав может писать мелом! Мы думали, уже никто не сможет.