54

От всех этих ночных приключений, переездов и марш-бросков представление о времени суток несколько нарушилось, поэтому они не спали, несмотря на позднюю ночь. Феликс полусидел на тумбе и, раскрыв перед собой в воздухе тетрадь, делал вид, что пишет статью. На самом деле он всё больше смотрел то на молчавшее радио — оно стояло включённым, хотя сейчас там было нечего ловить, — то на дисковый телефон, важно расположившийся на полу. Тускло светила единственная лампочка над дверью, в железной печке расцветал красным огонь, и было тепло.

Лаванда, чтоб чем-то занять время, выпросила у Феликса сборник стихов и теперь пыталась понять, что в них есть такого, что ими восхищаются и не забывают их вот уже около века. Чаще всего она просто ничего не разбирала в хитро сплетённом узоре строк, хотя, надо признать, звучали они красиво. Но что в действительности имелось в виду — это ускользало от Лаванды. Иногда только на какой-нибудь из страниц встречалось вдруг что-то близкое и понятное — но не головой, не в виде мыслей и догадок, которые можно было бы озвучить, а только как ощущение, лёгкое прикосновение тонкого и невысказанного, но, несомненно, знакомого.

Она несколько раз украдкой взглянула на Феликса и, решив наконец, что не сможет отвлечь его больше, чем он сам себя отвлекает, подала голос:

— Я нашла красивое стихотворение.

— Ну?

Лаванда продекламировала:

Блики солнца на листьях клёна!

Золотые пластинки на синей фольге!

И, хотя скоро быть листопадной пурге,

Беззаботны вы — как знакомо!

Осень новая к нам спустилась.

Ярких красок так много в палитре её —

Цветопляска с грустинкой, наш смех и враньё,

Жизни страх и вся её милость.

И с таким удивленьем смотрим

На привычный полёт золотого листа,

Будто, в шквалах и буре пройдя сквозь года,

Уже бывшее мы не помним.

(По правде, она не смогла бы объяснить, насколько и чем в точности красиво именно это стихотворение. Она просто видела его раньше и обрадовалась, как старому приятелю).

— А, — Феликс оторвался от своей тетради, чуть улыбнулся. — Евгений Зенкин? Это не очень, на самом деле. У него есть получше.

Он вернулся было к записям — и снова быстро вскинул взгляд на телефон. Лаванда проследила за его движением и удивилась ему.

— Думаешь, они могут позвонить в такое время?

— Если случится какой-то форс-мажор, наверно, позвонят, — Феликс пожал плечами. — Я ведь даже не в курсе, что там сейчас происходит. Был бы интернет хоть на пять минут, можно было бы проверить. А так, случись что… — он прервался, нервно погрыз ручку, снова вскинул взгляд. — По радио действительно важного никогда не скажут, сама понимаешь.

«Тем не менее оно у тебя почему-то всегда включено», — подумала Лаванда, но сказать этого вслух не успела. У окошка наверху раздался тихий тройной стук. После паузы — ещё раз.

Феликс мгновенно вскочил, потянулся к окошку и что-то попытался за ним разглядеть. Затем метнулся к двери, перед выходом на секунду остановился:

— Подожди… поговорить надо… кое с кем.

Он скрылся за дверью. Лаванда какое-то время смотрела ему вслед.

— Кое с кем, — задумчиво повторила она.

Если они не отойдут никуда в сторону, то, наверно, их прекрасно должно быть видно из окна. Конечно, это не очень хорошо — подглядывать без согласия… Но любопытство плевать хотело на всякие «не очень хорошо», любопытство подтолкнуло Лаванду придвинуть к окошку тумбу, осторожно забраться на неё и, встав на цыпочки, выглянуть на улицу.

Окошко располагалось почти вровень с землёй и позволяло наблюдать, что происходит у подножья. Было уже темно, но в тусклом свете, что роняло убежище, Лаванда смогла рассмотреть Феликса. Его же собеседник стоял чуть дальше, в тени, и кто это — Лаванда не поняла. Она даже приблизительно не различала этого человека, только неясный тёмный силуэт.

Видимо, они говорили о чём-то. Но слова сюда уже не долетали. Может, и к лучшему: ещё и подслушивать вдобавок было бы совсем неприлично. Оставалось только гадать, что могло быть настолько срочным или настолько секретным, что понадобилась эта ночная встреча…

Неожиданно раздалось тихое треньканье. Похоже, у того человека зазвонил мобильник. Силуэт быстро отошёл в темноту на несколько шагов: то ли разговор требовал конфиденциальности, то ли это было просто заученное движение. Феликс по-прежнему стоял на том же месте.

Лаванда сообразила, что теперь, когда разговор внезапно прервался, они вполне могут закончить и разойтись. Она спрыгнула с тумбочки на пол и поспешила скрыть все следы своего маленького преступления. Когда Феликс вернулся в убежище, она уже сидела на лежанке в той же позе, что была до этого, и читала стихи.

Феликс, впрочем, ни на что не обратил внимания. Он, не глядя вокруг, быстро прошёл к окошку, вернулся обратно к двери и, казалось, был чем-то встревожен.

— А кто это был? — поинтересовалась Лаванда.

— Да так… Один знакомый.

— И что сказал?

— Плохие новости.

Феликс хмуро повертел в руках какую-то бумажку (Лаванде показалось, это что-то вроде наскоро набросанного списка имён, но, конечно, она не стала бы утверждать). Пробежав ещё раз взглядом от начала до конца листка, Феликс бросил его в печь.

— А что там было? — удивилась Лаванда.

Феликс отвернулся:

— Неважно.

Он снова заходил от стенки к стенке, мельтеша и не останавливаясь. Лаванда выжидала, не скажет ли он чего-то более осмысленного, но Феликс, похоже, вообще забыл о её существовании.

— Так всё-таки, что за новости? — начала она снова.

Феликс вдруг резко развернулся.

— Да что ты ко мне пристала? Что тебе ещё надо? Отвали от меня, в конце концов! — выкрикнул он и вылетел за дверь.

Лаванда ошарашенно посмотрела вслед.

— Да ладно, — пробормотала она и снова уткнулась в строки и четверостишья.

Примерно через полчаса Феликс вернулся в убежище. Он прошёл через комнату, опёрся руками о тумбу и какое-то время просто молчал. Лаванда подняла взгляд от книжки, но ничего не сказала.

— Слушай… Лав, — пробормотал Феликс, не глядя на неё. — Я, в общем… Действительно плохие новости… и вообще всё плохо. Я, в общем, не хотел ничего такого сказать. Ты… ты извини, хорошо?

Вот уж чего Лаванде точно не хотелось выслушивать. Феликс, если вдруг извинялся словами, всегда делал это так, будто ему это физически тяжело и крайне неприятно.

— Да ладно, всё нормально, — поспешно замяла она. — Я тут ещё одно стихотворение нашла. Хочешь?

Феликс кивнул:

— Прочитай.

Она вернулась к заложенной странице, прочитала:

Решка с орлом и реки берега,

Одного пламени два языка.

Если до завтра тебя не убью,

Можешь, наверно, считать, что люблю.

Феликс усмехнулся:

— И кто это?

— Некий Василий Сюрткин…

— Молодец Сюрткин, — со смехом кивнул он. — Конечно, жуткая банальщина, но банальщина того сорта, что не перестаёт быть истинной правдой. Ладно, — он взглянул на брошенную тетрадь и подобрал её. — Продолжим по-нормальному.

На этот раз Феликс ушёл в закуток у двери — видимо, чтоб больше не отвлекаться каждую секунду. Да и к тому же там был стол. Думается, писать на столе куда удобнее, чем в воздухе.

И… Лаванде показалось, что в Феликсе что-то стало слегка по-другому, чем до этой встречи. Какая-то едва уловимая мелочь. Она подумала и вдруг поняла что.

Ночной гость, кем бы он ни был, поправил ему воротник рубашки. Сам Феликс никогда бы этого не сделал.