41

Ей снился большой зал. Он был слегка похож на комнаты в конспиративной квартире, но Лаванда знала, что это на самом деле, хоть и не понимала, откуда ей известно. Перед ней раскинулись внутренние залы Дворца Культуры, каким он был в свои лучшие годы.

Здесь танцевали. Немые пары кружились под минорные и торжественные звуки вальса: люди разных времён и эпох, разных обществ и положений, иногда, казалось, знакомые друг с другом лишь случайно. Они скользили по узорным плитам пола — так легко, будто тени, — и бесконечными галереями уходили в глубины залов.

Краем глаза Лаванда заметила Феликса с какой-то девушкой в красном платье. Странно они вели себя друг с другом: это было скорее противостояние, чем танец, будто они никак не могли договориться о чём-то важном, но всё равно продолжали вращаться один вокруг другого. Лаванда не стала мешать им и двинулась дальше.

Звучала музыка, и сотни тысяч пар сливались в нескончаемом вальсе: такие разные, но словно бы совсем одинаковые. Лаванда проходила в одиночестве мимо них — невидимо, незаметно для глаз и потому без препятствий. Её здесь будто и не было вовсе, и это было удобно.

Неожиданно из кружащейся толпы вынырнула Софи Нонине, высокая, в длинном чёрном платье, рот ещё чему-то смеялся — чему-то, бывшему там, прежде, — а глаза уже уловили Лаванду и смотрели покровительственно.

Они стояли в метре друг от друга. Метре воздуха и свободного пространства.

— Ну здравствуй, Лаванда.

Она вскинула на Нонине взгляд исподлобья: встречаться глазами почему-то абсолютно не хотелось. Но заговорить, наверно, всё же стоило. Лаванда напомнила себе, что это сон, а значит, ничего не будет.

— Здравствуй, Софи.

Нонине величественно протянула ей узкую кисть:

— Дай руку.

Лаванда дала было, но тут же отдёрнула обратно.

— Зачем? — спросила она с подозрением.

Софи рассмеялась:

— Ну, ты же знаешь, это парный танец. Здесь по-другому нельзя.

Лаванда чуть отодвинулась:

— Я не умею танцевать.

— Я тоже. Это неважно, — и настойчиво повторила. — Дай руку.

Поколебавшись ещё чуть-чуть, Лаванда вложила свою ладонь в ладонь Нонине.

Миг — и они уже кружились в летящем вальсе, сквозь пространство и реальность, а музыка оглушительно грянула, заполняя всё.

Теперь, когда они были так близко, Лаванда не видела больше лица Софи. Зато из-за плеча, укрытого плащом из крысиных шкурок, открывались огромные залы и фигуры людей, то проступавшие из дымки полутени и бликов, то вновь терявшиеся в ней.

— Кто они все? — спросила Лаванда.

— Просто люди. Маленькие и глупые — как все люди на земле. Ничего на самом деле не знают и не понимают и могут только танцевать свой собственный танец — всю жизнь.

— А почему они все парами?

— Потому что в жизни каждого оказывается человек, с которым они будто бы связаны невидимой нитью, и эту нить не разорвать. Часто это бывают влюблённые… Хотя совсем необязательно. Это могут быть и друзья, и просто знакомые, и даже смертельные враги. Неважно, как они относятся один к другому, но с какого-то момента они оказываются завязаны друг на друга, их жизни спаиваются, сплетаются в один узор: где первый, тут же и второй. И поэтому теперь они неразрывная пара и разделяют единый танец.

Мимо них проплыли двое: мужчина в сером городском костюме начала того века и женщина в длинном тёплом платье, с красным шарфом. Лаванда узнала их: обоих она видела на фотографиях.

— Значит, мы теперь тоже связаны? — спросила она.

— Да, Лаванда.

Софи вела её, утягивала в дымчатую бесконечность залов. Софи будто бы точно знала, что делать и как делать. Хотя почему «будто бы» — Софи знала. Софи брала на себя ответственность за все нелёгкие выборы и все перепутья, которые встретятся на дороге. Лаванде оставалось только следовать за её голосом и рукой, только отставить свои мысли и делать, что уже решено до неё, только раствориться и перестать существовать отдельно, и это было бы так легко и просто. Софи хотелось верить, Софи была близким, родным человеком, с которым хочется быть рядом, потому что от него идёт такое приятное тепло, делающее всё остальное неважным. И Лаванда поддалась бы этому, если бы не одно неустранимое обстоятельство.

Она прекрасно помнила, что представившийся ей образ — ложь.

Она прекрасно помнила, кто такая Софи Нонине на самом деле.

Но откуда же та, вторая? Неужели только плод пропаганды и воображения? Неужели её нигде и никогда не существовало?

— Почему Софи? Почему ты такая?

— Какая — такая?

— Почему ты делаешь то, что делаешь? Мои знакомые рассказывали о тебе много плохого. Зачем тебе понадобилось всё это? Я бы…

(«Я бы сказала, что люблю тебя, если бы ты была тем замечательным человеком, которым иногда представляешься», — этого она не сказала вслух).

— Они говорят неправду, — несколько рассеянно протянула Софи. — Выдумывают, клевещут на меня… Но ты-то им не веришь, ведь так?

Лаванда уловила чуть заметную фальшь в её голосе: Софи сейчас вела свою игру. Расставляя определённым образом повороты разговора, она делала так, что с ней хотелось согласиться. Но дневная память Лаванды всё отражала так же ясно.

— Я склонна им верить. Не могут ошибаться сразу столько человек.

— Почему же? Люди постоянно ошибаются. Никогда нельзя быть уверенным, что кто-либо во всём разобрался и всё правильно понял, что он не заблуждается и не видит всё иначе, чем в действительности. Сегодня кажется, что так, а завтра откроется, что совсем по-другому.

Лаванда с удивлением вслушалась в эти слова — где-то она слышала их уже. Вздохнула:

— Как раз вчера я пыталась доказать это одному человеку.

— Вот видишь, — умиротворяюще проговорила Софи, — мы с тобой ещё и единомышленники. А ты зачем-то делаешь вид, что враждуешь со мной.

Лаванда хотела что-то возразить, но поняла, что уже не угоняется за своими разбегающимися мыслями.

— Я запуталась.

Софи кивнула:

— Я тоже.

Звуки вальса укачивали и уносили от реальности, медленно усыпляли, стирая все привычные границы.

— Почему всё так, Софи? — шёпотом спросила Лаванда, сама не зная точно, что имеет в виду и почему думает, что та поймёт её.

Нонине вдруг заговорила вкрадчиво и почти ласково:

— Тебе ведь всегда не хватало родителей, правда, Лаванда?

— Да, — она машинально кивнула. — Я их почти не помню. Мне было года три, когда… — она вдруг оборвала себя, вспомнив, кто с ней говорит. — А откуда ты знаешь?

— А я всё про тебя знаю, — чуть лукаво ответила Софи. — Всё-всё. Даже то, чего ты сама не знаешь.

Музыка и кружение гипнотизировали и вводили в транс. Лаванда поняла это и хотела остановить: проснулся инстинкт самосохранения. Не слишком-то получилось, было несколько поздно. Она попыталась выдернуть руку из пальцев Софи.

— Отпусти меня.

— Зачем? — та не ослабила хватку.

— Потому что… потому что это неправильно… — пробормотала Лаванда, глаза у неё закрывались, она медленно проваливалась в сон во сне.

— Что именно неправильно? — в голосе Софи послышалась насмешка. — Полное попрание личных свобод? Один человек не может решать всё за других?

— Ну да, как-то так.

— А разве это важно?

Лаванда подумала немного.

— Нет. Неважно, — она положила голову на плечо Софи, покрытое плащом из крысиных шкурок. Неуклонно, непреодолимо наступал сон… Вальс качал их в большой колыбели, и всё вокруг расплывалось ненужными блёклыми пятнами.

Софи, поддерживая её, заговорила негромко:

— Иногда я и сама сомневаюсь, так ли всё, как я думаю. Правильно ли я действую, или это только кажется. Толкаю ли я всех к общему благу или только веду игру в своих интересах. И я не знаю ответа… Ты должна меня понимать, Лаванда. Мы ведь с тобой так похожи.

— Мы похожи? — удивилась она.

— А разве нет?

Лаванда попробовала было обдумать это, но уже не получилось, и она сдалась до конца:

— Неважно.

— Да, — согласилась Софи. — Неважно.

Вальс увёл их в дымчатые дали залов…

Лаванда открыла глаза. Отдалённые звуки музыки ещё не стихли в ушах, и сначала она не могла понять, что произошло и где она находится. Впрочем, знакомые контуры быстро проступили в темноте и опознались как гостиная в квартире Феликса, привычная и понятная.

Всё, что сейчас было, было сном… Или не совсем?

Что-то очень важное осталось там — что-то, что она помнила только что, а теперь забыла и не могла уловить снова. Лаванда села в постели и обернулась на тёмное окно.

Там мерцали одинокие рыжевато-жёлтые огни. Там где-то была настоящая Софи Нонине. Но где сейчас была Софи? Что она делала?

Только ветер звучал в ответ.