25

Скрипы и шорохи с улицы, шум пробегавших машин, редкие голоса в ночи отдалялись, постепенно гасли и уходили. И остался только один звук — шелест ветра.

Он, наоборот, прибавил в силе, возрос до вершин вековых сосен, обратился в протяжный и печальный вой, что никогда не смолкает.

Лаванда приоткрыла глаза. Сколько раз она уже бывала здесь — одна в бескрайнем просторе, под одиноким указателем на выщербленной деревянной палке. Неважно, серела ли вокруг призрачная, ненастоящая тундра или, как сейчас, всё было засыпано нетронутой белизной, раз за разом она оказывалась здесь, у этой таблички. Можно даже не поднимать голову, чтоб прочитать надпись. Она и так знала, что там написано: «Ниргенд, 2 км».

«Тебе ведь до сих пор снится это место, да, Лаванда?»

Да, иногда ей снилось. И тогда она просто стояла, не двигаясь никуда.

Два километра — это пустяк, их можно было бы легко пройти. Другое дело, что, даже пройдя, ты никуда не выйдешь. Там теперь ничего нет — только пустота.

Это место было уничтожено. Навсегда.

Так она стояла — среди белизны, среди сгущающегося сумрака. Только он здесь настоящий. Остальное — не более чем иллюзия.

Какой-то… Нет, не звук — Лаванда скорее почувствовала, чем услышала, что кто-то приблизился. Она резко обернулась. Но полумрак за границей мира был уже слишком густым, чтоб что-то разглядеть.

— Кто там? — крикнула она в темноту.

Ответа не последовало.

— Я знаю, что тут кто-то есть!

Из тени в пятно света вышел человек.

— Это я.

Лаванда в удивлении уставилась на него — на неё вернее.

— Китти?

По правде говоря, меньше всего она ожидала сейчас увидеть Китти Башеву. Выглядела Китти в точности так, как в телевизоре, ведя «Главную линию». Разве что вместо офисного платья на ней была форма, только не такая, как теперь, а какая-то чёрная, вроде той, что носили при «демократическом тоталитаризме» охранники и конвоиры (Лаванда видела на фотографиях). Ну и нет этой её дежурной улыбки.

Всё ещё ничего не понимая, Лаванда мотнула головой и развела в воздухе руками:

— А что вы… что ты тут делаешь?

— Я искала вас, моя дорогая, — странно спокойным тоном ответила Китти.

— Зачем? — Лаванда насторожилась.

Китти вроде как слегка задумалась:

— Мне… надо сказать вам кое-что.

— Тогда говори, — одновременно с этой репликой Лаванда вся подобралась, чтобы успеть среагировать в случае чего. От этого человека она не ждала ничего хорошего.

Китти, впрочем, двинулась даже не к ней, а к табличке на шесте. Она прошла по рыхлой белизне так легко и буднично — будто по коридору своей телестудии. И как только она добралась сюда, городское неприспособленное создание.

Остановившись под указателем, Китти словно забыла о существовании Лаванды и лишь как-то рассеянно всматривалась вдаль: одна рука в кармане, вторая крепко прижата к поясу.

Наконец она обернулась к Лаванде и, вдруг перейдя на ты, обратилась к ней:

— Как думаешь, там есть человеческое жильё? Какой-нибудь домик?

На мгновение показалось, что голос её слегка дрогнул: в нём как будто проскользнули какие-то человеческие нотки. Впрочем, она каждый вечер отыгрывала телевизионное представление; думается, ей не составило бы труда сыграть и это.

Прикинув, что едва ли в сложившихся условиях это существо сейчас сильнее неё, Лаванда осмелела и холодно ответила:

— Думаю, там только снег.

— Что ж, тогда можно и здесь, — Китти повернулась к ней, слегка прислонившись к шесту указателя. Руку она по-прежнему прижимала к поясу.

— Во-первых, — размеренно и чётко заговорила Китти, — иди туда, где тебе хочется быть. Пока это ещё можно устроить. Во-вторых…

Она закашлялась и невольно вскинула ко рту прижатую к туловищу руку. Лаванда вздрогнула. На чёрной форме было не видно, а вот ладонь у Китти была в крови.

— Китти… — пробормотала она, — что с тобой?

Та быстро прижала руку обратно:

— Обычный выстрел, ничего особенного.

— Ничего особенного? — Лаванда вдруг поняла, зачем Китти опирается об указатель и почему она так странно бледна.

Китти заговорила очень быстро:

— Слушай меня сейчас, потому что потом я могу этого уже не сказать. Когда ты будешь…

Внезапный порыв ветра, принёсший белые крошки, заглушил слова.

— Что?

— Когда… — второй порыв, — помни… ты!

Начинался буран. Он забрасывал всё белым — сыпучей белой крупой, которая не таяла на ладонях и пеленой скрывала всё из виду. Ветер то и дело уносил слова, да и голоса Китти, похоже, уже не хватало.

— Я тебя не слышу! — крикнула Лаванда.

— Помни, кто ты! — донеслось из-за пелены.

— Я и так помню, кто я, — пробормотала она растеряно и заведомо слишком тихо, чтоб кто-то расслышал.

— Помни, кто ты! Помни, кто…

Голос затонул в наступавшей буре и больше уже не был слышен.

Лаванда осмотрелась было по сторонам, но всё вокруг застила белая крупа. Крупная, зернистая, как рассыпанный пенопласт, — она загородила собой весь мир.

— Где всё? — Лаванда топталась на месте, оборачиваясь то туда, то сюда. — В какую мне теперь сторону? Куда надо идти? Я бы дошла, но я же не помню, куда мне надо…

Ни одно направление не имело теперь смысла. Исчезли стороны света, исчезли право и лево, вперёд и назад.

— Феликс?

— Софи?

Совсем безнадёжно:

— Китти?

Никто не ответил ей. Лаванда задрала голову и посмотрела наверх, чтоб найти хотя бы ту самую «путеводную» звезду, но небо тоже скрылось за белым.

Она медленно открыла глаза. Конечно, это всё не по-настоящему — только беспокойные ненужные картинки. Лаванда помнила всё время.

Это просто ветер за окном навевает дурные сны. Не стоит обращать внимания на них, и они уйдут туда же, откуда и пришли, — в никуда.