40

Лаванда положила мел в тумбочку около кресла-кровати, на котором спала теперь. Что-то подсказывало, что место достаточно надёжное: средний ящик, сразу за коробкой из-под какого-то старого подарка.

Время было очень позднее, Лаванда устала и собиралась уже лечь спать, но из кабинета Феликса шёл приглушённый свет, и ей стало интересно. Решив, что не сможет сильно помешать, Лаванда заглянула в ту комнату.

Феликс сидел, откинувшись, в кресле. Весь вид его выражал какую-то усталую небрежность. Он читал, неяркий свет лампы отбрасывал на него размытый круг.

— А почему ты ещё не спишь? — удивилась Лаванда. Прошедший день был долгим и перенасыщенным.

Феликс приподнял на неё взгляд.

— Не знаю, что-то не спится, — он посмотрел на окно и чуть усмехнулся. — «Ведь нынче луна».

Лаванда не поняла и ничего потому не ответила.

— Я тут думал про то, о чём мы говорили, — медленно продолжил Феликс. — И о том, что я сам говорил на сходке. Когда я сказал, что не позову их под окна резиденции. Знаешь, почему? Не только потому, что это ничего не даст, хотя и поэтому тоже. Мне просто точно известно, что они за мной не пойдут.

— А откуда тебе известно?

Он чуть слышно рассмеялся и вместо ответа приподнял том, который читал.

— Знаешь, о чём эта книга? О Великой войне. Тут рассказывается про кучку молодых ребят, они были знакомы ещё с детства. На войну их не взяли, они не проходили по возрасту. Но когда враги дошли до их селения, они заделались партизанами и боролись как могли. В итоге все они погибли. Так вот, это были великие люди. А я — нет.

Лаванда покачала головой:

— Но ведь двадцать семь — это не конец жизни. Откуда ты знаешь, что ещё успеешь сделать и совершить. Возможности у тебя есть.

Феликс скептически улыбнулся:

— Ещё в студенчестве… Нонине тогда только недавно пришла к власти, но я уже предчувствовал, что будет примерно так, как сейчас… Так вот, тогда я считал, что, как только она перейдёт черту, я восстану против неё открыто и, скорее всего, погибну на баррикадах. Правда, смешно?

Лаванде это не казалось смешным, поэтому она промолчала.

Пренебрежительно скривив рот, Феликс продолжал:

— По нашим временам и вот так в одиночку — это даже не бессмысленный героизм. Это смешно и глупо, — он вдруг посмотрел в глаза Лаванде. — Предположим, я сейчас умру… Допустим, Нонине достанет свой уголь. Ведь очень скоро обо мне никто и не вспомнит. Потому что кто я такой, в конце концов? Мелкий строчитель агиток, профессиональный громыхатель оружием — притом бутафорским. Ни на что повлиять, ничего реально сделать или устроить так, чтоб сделали, я не могу. Неспособен. Главред вот, правда, сегодня говорил, что у меня талант, — он снова усмехнулся. — Но это только на фоне нашей шарашки. В историческом контексте я никто.

Было странно слышать от него всё это. Феликс не был чужд самоиронии, но за таким методичным втаптыванием себя в грязь Лаванда его прежде не замечала.

— Но ведь, — неуверенно начала она, — многие хорошие люди не попали в историю. Это же не значит, что они жили зря. Да, они не совершили ничего великого, они просто… — она задумалась, — просто…

— Просто жили? — улыбнулся Феликс.

— Да, — закивала она, подхватив правильное слово. — Да, просто жили. Обустраивали свои дома, заботились о детях и родителях, читали книги… рисовали и мастерили украшения… и поддерживали друг друга. Просто делали что-то хорошее. Разве это мало?

— Тебе этого достаточно, да, Лав? Тебе этого хватает. Такой маленький уютный мирок, где всё спокойно и привычно. Можно просидеть в нём века и быть обычным хорошим человеком. Тебе хватает и этого?

Лаванда замялась: это было про неё и не про неё одновременно, а объяснять про земную жизнь и про сферы, про всю их тонкую взаимосвязь было бы долго и слишком трудно.

— А мне — нет, — Феликс мотнул головой. — Мне всегда хотелось чего-то ещё, чего-то большего… «Просто жить» — это ведь так бессмысленно. Такое ощущение, что бредёшь куда-то — без конца, без цели, по сторонам иногда маячит какая-то муть и снова исчезает и только ты всё идёшь и идёшь, а вокруг ничего, до самого горизонта. Если это и есть «просто жизнь», то зачем она вообще нужна: что она есть, что её нет. И сколько так?..

Закончил он почти шёпотом и затих. Лаванде было непонятно всё это: она только чувствовала, что тут есть что-то тёмное, гнетущее, что, наверно, преследует его с давних пор и что он обычно тщательно скрывает от всех вокруг.

— Но подумай, что ты нужен и другим людям.

— Кому? — рассмеялся Феликс. — Родителям? Они за границей, у них там своя жизнь. Ну ладно, надо, чтоб кто-нибудь отвечал им по телефону моим голосом, что всё в порядке, этого будет достаточно. Главреду? Он легко найдёт замену. Друзьям? Да какие мы друзья… Так, знакомые по интересам.

Лаванда задумалась: ей хотелось хоть как-то поддержать его, но чем — она не знала. Она плохо разбиралась в таких вещах.

— Но, может, ты кого-нибудь полюбишь? — попробовала она наугад. — Говорят, это иногда тоже придаёт всему смысл.

— Я… — начал Феликс и тут же сбился. Потёр переносицу, встряхнул головой. — Неважно. Да и вообще всё это неважно, — он улыбнулся по-обычному задорно и чуть иронично. — Я и правда выпил больше, чем следовало, у меня теперь отходняк. Так что не обращай внимания. Тебе, наверно, пора спать? Уже сильно поздно.

— Да… наверно, — Лаванда кивнула и медленно вышла.