Глава 39 Работа над ошибками

Руководство охотничьей дружины, оно же общежитие, склад и конюшня, располагалось в трёх кварталах от площади.

Длинное здание срасталось переходами, пристройками и лестницами с городской стеной, точно так же как дворец, только выглядело как многоэтажный сарай. Днем и ночью в коридорах не умолкал шум: топот, грохот, хлопки дверей, болтовня, ругань и смех.

Сегодня все ушли на гулянье и сбивчивый топот трех человек звучал одиноко и неуместно на пустой лестнице. Командир поднимался, не дожидаясь Элексия и Севра, которые ковыляли далеко внизу. Точнее первый практически тащил второго на своих хрупких плечах.

Север мог только ноги переставлять. Одной рукой он висел на товарище, а другую поджимал к животу. Левый глаз полностью заплыл. А в правом все кружилось, двоилось и плясало.

Но все его телесные увечья не шли ни в какое сравнение с тем, что было у него на душе. Встреча с сестрой вернула его в детство — страшное и унизительное. Север чувствовал себя так, словно его окатили помоями из ведра. Наверняка Гарья была довольна собой. Она нарочно наговорила ерунды, чтобы его разозлить. Север понимал, что верить ее бреду нельзя. Но если ещё вчера он представлял мёртвую мать спокойно лежащей на кровати в тишине, то теперь воображение рисовало, как она ходит по деревне, ищет его, зовет и плачет, а потом лежит в постели и умирая продолжает звать кого-нибудь, но никто не приходит.

— Дядь Дим, подождите! — эхо пронесло вопрос Элексия через два этажа вверх по лестнице.

Ответом был лишь стук коридорных дверей и бренчание ключей. Командир открывал кабинет. "Дядь Дим" или Никодим не только руководил отрядом, но еще был учителем и тренером в учебном лагере. Правда чувствовал он себя скорее как воспитатель в детском саду.

Одолев последние этажи, взмокший Элексий протиснулся с Севром через двойные двери в кабинет. Стол у командира располагался не как у порядочных начальников — во главе помещения у дальней стены, — а сразу напротив двери, скромно воткнувшись в угол под окном. Через приоткрытую створку старой деревянной рамы из черноты доносился шепот озера.

Никодим зажег масляную лампу, игнорируя электрическую, свисавшую с потолка на толстом кабеле. Затем кивнул Элексию на дверь.

— Почему? Я же его тащил на себе и...

— Благодарю за транспортировку, но дальнейшее тебя не касается.

— Как это? Я его друг!

— А где ты был, когда он напал на невесту, друг?

— Я..., — Элексий стушевался, не спеша признаваться, что увлеченно наблюдал за дракой. — Вообще-то, она первая начала.

— Вон отсюда! — строго цыкнул командир.

Когда Элексий вышел в коридор и повернулся, чтобы сказать что-то ещё, Никодим закрыл перед ним дверь.

Сделав пару шагов к столу, он резко остановился.

— Элексий! Вся округа слышит, как ты под дверью сопишь!

— Ладно-ладно, — с отдалением донеслось из-за двери. — Вся округа, ага.

Никодим обладал сверхслухом. Этот дар встречался чаще всего и был незаменим в охоте, но еще полезнее он оказался в воспитании.

— Молодежь. Совсем от рук отбились, — ворча под нос, мужчина взял с подоконника графин, плеснул из него в свою эмалированную железную кружку и сунул Севру. — Освежись, боец.

Север сидел, облокотившись локтем на стол и подперев рукой висок. Левый глаз превратился в синяк, скула и челюсть окрасились ссадинами, губа разбита, у испачканного кафтана надорван рукав и воротник — Гарья поработала на совесть. Север с презрением посмотрел на живую воду и отодвинул кружку, мысленно послав всю княжью семейку вместе со Змеевым даром. Никодим понимающе кивнул.

— Что ж. Есть у меня и другое лекарство.

Он пошел с лампой по кабинету. Мерцающий огонь отразился в стеклах шкафов, высвечивая их содержимое: книги, папки, коробки, ряды красивых бутылок с алкоголем из Яви, белая керамическая статуэтка лося, хрустальный салатник в виде рыбы и пучеглазая красная неваляшка. На стенах, словно восстанавливая авторитет хозяина всего этого хлама, горделиво поблескивали рамки портретов и благодарностей. А затем впечатление снова сбивала золотая, но до жути нелепая глиняная статуя сирина в углу. Выпуклые глаза ее хищно сверкали, напоминая, что она не только сборник пыли и подставка для шляп, а памятный подарок от учеников в честь повышения.

Когда-то Сирин был званием между новичком “Анчуткой” и “Фениксом”, предводителем отрядов. Были еще и Лютые, бравшиеся в одиночку ловить самых опасных тварей. Но то ли добыча быстро перевелась, то ли охотники обнаглели по части вознаграждения. Но нужда в них пропала. Затем убрали старые звания. Фениксы стали просто главными ловчими. Остальные превратились в следопытов, не имеющих права охотиться в одиночку, свободных охотников, и командиров, на которых свалили все прочие дела, от тренера до завхоза.

Такая работа высасывала из человека все соки и беспощадно старила. Север пропал всего на пару месяцев, а у командира, который только недавно разменял пятый десяток, уже появились жуткие мешки под глазами и старческая усталость в осанке и жестах. Удивительно, как он все еще сохранял бодрость духа.

Хотя объяснение последовало тут же. Никодим достал из шкафа одну из красивых бутылок с медово-желтым содержимым и вернулся к столу. Он окинул побитого ученика усталым сочувствующим взглядом, плеснул из бутылки в два граненых стакана и поставил один Севру.

— Ну, что уши повесил? С твоим везением я бы радовался. Велемеля в туалете закрыл, в Явь без приказа убежал. Прыг-камни зря извел. Не будь ты братом княжны, тебя бы не то, что в колесо загнали, а повесили бы уже за стену, как сало для синичек. А ты еще и избил ее, — мужчина невесело усмехнулся. — Невесту Реськину.

Север скептически покосился на командира подбитым глазом.

— Ну, пытался избить...

Никодим неловко пошевелил усами и вручил ученику бутылку, чтобы приложить к опухшему глазу.

— С другой стороны, она с твоей помощью наглядно доказала свою верность князю, — сказал он уже заговорщицки-оптимистичным тоном. — Так что считай, ты ее зарекомендовал. За взаимовыручку!

Никодим звякнул своим стаканом о Севкин, стоявший на столе, выпил и утер усы. Взглянув на угрюмое лицо ученика, он потускнел, опустился на стул и тяжело выдохнул.

— Это я виноват. Надо было тебя с самого начала домой отправить, как я и хотел. А ты упертый черт оказался. Вот и решил посмотреть, как ты себя покажешь.

Север невольно задержал дыхание. В груди шевельнулся колючий клубок воспоминаний.

Когда он зайцем приехал в охотничий лагерь, его сразу решили отправить в деревню со следующей повозкой. Не годился он в новобранцы по возрасту, сложению и происхождению. Охотниками чаще становились сироты, разбойники, или люди с очень полезным талантом. А Севка на их фоне был как цыпленок, убежавший с птичьего двора в поле к воронью. Однако цыпленок оказался шустрый и упрямый. Север никак не хотел уезжать, убегал и прятался. Никодим решил, что проще дать ему попробовать, а потом, как запросится, отвезти домой.

Начался испытательный срок. Тренировки приносили Севке лишь синяки и усталость, от которой дрожали ноги и руки. Ни учителя, ни товарищи не делали новичку скидку за то, что он был слишком мал и слаб. Другие ученики не упускали возможность поиздеваться над ним. Однако впервые в его жизни обидчики получали наказание, пусть и не за то, что задирали именно его, а за нарушение дисциплины. Одно это уже дало в Севке росток уверенности, что он попал в нужное место. Никодим почему-то с особым тщанием следил, чтобы он был накормлен, чист и одет. Иногда даже подсовывал ему лишнее угощение, привезенное из города. За это соратники невзлюбили Севку еще больше и научились обставлять все так, чтобы не заработать наказание. Севка стал часто "случайно" падать на ровном месте или портить свои же вещи, а то и мочиться в постель, при этом находясь в другом конце лагеря.

Возвращаясь с изнурительных тренировок, он выдерживал поток издевок и подзатыльников, а ночью тихо рыдал под одеялом и скучал по Моховке. Там он тоже не купался в любви. Но грубость знакомых людей уже казалась ему родной и домашней, по сравнению с холодным равнодушием и насмешками чужих. Порой Севка уже готов был сдаться и попроситься домой. Однако на полпути к командиру понимал, что тот охотно согласится отправить его восвояси. Мать обрадуется, а у Гарьки будет новый повод поглумиться над братом. Последнего Севка допустить не мог. Глотая комок злости, разворачивался и шел обратно в барак.

Может, не стоило так нажиматься? Чего он добился? Дался ему этот город и этот чертов оборотень. Кому теперь нужна его сила и мужественность? Лучше бы вернулся домой. Стерпел бы и жалость, и насмешки. Зато мама была бы жива.

— Ты чего это? — нахмурился Никодим, увидев, что ученик приставил ко лбу ладонь, пряча глаза. — Ты что ли решил сейчас, что все зря? Да у меня таких толковых учеников… По пальцам можно пересчитать! Весса бы тобой гордилась, это уж будь уверен! А то, что не увидит, каким ты стал, так это с меня надо спросить. Герт доверил мне за вами приглядеть. А я, старый дурак, мало того, что в охотники тебя принял, так еще и посылал других людей проведать твою родню вместо того, чтобы самому съездить. Но ты-то не мог знать, что такое случится! Никто не может знать об этом заранее!

— Знать, может, и не мог, — буркнул Север. — А подумать должен был.

— Подумай тогда, что если бы ты не убежал, то все могло быть еще хуже. Ты мог заболеть или попасться пересмешнику. Чутье тебе помогло сделать правильный выбор, — он обхватил Севра за шею, требуя посмотреть на него. — Доверяй своему дару. Через него мать-Навь тебя ведет. Чувствуешь, что надо сделать — бери и делай, никого не спрашивай! Только про последствия иногда в уме прикидывай.

Север покивал, и командир, успокоившись, снова взял бутылку, плеснул себе в стакан и с ожиданием посмотрел на Севра, который так и не притронулся к своей порции.

— Я не пью. Вы же знаете.

Север мог хоть упиться живухой, но настоящий алкоголь из Яви не только на вкус был невыносим, но и отбивал все его чутье на день или два. Даже если никого не надо было искать, потеря дара для него была похожа на глухоту и слепоту.

— Пьешь, — настоял Никодим. — За Вессу. Пусть она будет спокойна, у нее сильные дети.

Север смиренно опустил глаза в стакан, быстро выпил горькую жидкость и закашлялся. Никодим хлопнул ученика по спине. Затем достал из ящика бланк и настрочил несколько слов. Размашисто подписав, он шлепнул бумажку на стол. Среди хмельных вензелей Север разобрал только слово "в".

— Вот. Велемель тебя впустит. Для вида пошуршишь недельку, сено туда-сюда поносишь, лопатой поскребешь, и будет с тебя. Как отработаешь, приходи, подумаем, что с тобой делать.

— Так точно, — выдохнул Север, уставившись на свой пропуск в скотовник.