Глава 47. Обряд.

Хористы в красных камзолах стояли широким полукругом, отгораживая собравшийся народ от башни. Песня, похожая одновременно на торжественный марш и молитву, перетекала по толпе. Если кто-то замолкал, другие подхватывали.

Увидев все это действие, можно было решить, что кого-то награждают или коронуют. Но на лицах собравшихся не было ни тени улыбки. Да и людей пришло вполовину меньше, чем на свадьбу. Потому что повод был мрачнее похорон.

Особенно для виновницы торжества.

В последний путь Марийку нарядили как на сватанье: в меховое, расшитое орнаментом и бусами пальто, пушистая шапка-ушанка с лентами и оберегами, подвязанными к «ушам» и дорогие сапоги. Перед обрядом ей подали лучшие блюда, но, как и все предыдущие жертвы, она не съела ни куска, потому что горло от страха будто кузнечными щипцами сдавило. Однако ее испуганного, изуродованного меткой лица не было видно под маской жар-птицы. А дрожащие руки, сжатые в кулаки, были спрятаны в тёплой ритуальной муфте.

За спиной девушки блестели кованым узором двустворчатые двери башни. Перед Марийкой стояли Лютомир, Аресий, Гарья и несколько охранников чёрном.

Гарья уныло разглядывала плитку под ногами, не осмеливаясь поднять глаза на подругу. В голове ерзала язвительная и постыдная мысль: «Марийка не остановила Севку, когда он сбежал из дома. Теперь Севка ей даст уйти». Тут же ей возражала другая: — «Ничего себе, сравнила. Севка сам ушел, а Марийку никто не спросил».

Марийка тоже не смотрела на Гарью. Не слушала слёзную благодарную речь князя и даже песню. Ее сковал ужас от встречи с серафимом и то, что будет потом. Хотелось кричать, бежать, умолять отсрочить обряд до последнего дня. Денёчек хотя бы подождать! А ещё лучше своей смертью помереть, чем в лапах чудовища.

Но бессмысленно было истерить и биться. Поймают, скрутят и оттащат. Так еще страшнее. А уж стыда сколько! Затем и собирают народ, чтобы жертва не теряла лицо.

С трудом не поддаваясь истерике, Марийка изредка пробегала глазами по толпе, ища знакомое лицо. Но чем дольше она смотрела и не находила среди поющих ни родителей, ни Севра, тем страшнее ей становилось.

***

Два шага вперед, один наверх, два шага вперёд, один наверх. Ноги быстро подстроились к одинаковым широким ступенькам.

Север согрелся, потом упарился, а затем под влажную одежду стал пробираться холод. Ледяной ветер проникал в коридор через крохотные заиндевевшие бойницы и высасывал малейшее тепло.

Миновав последнее окошко, Север погрузился в серый полумрак, а вскоре упёрся рукой в глухую каменную кладку перед собой. Он оторопело затих, испугавшись, что его заманили сюда как глупую рыбу в садок и замуровали все выходы. Но, пошарив замёрзшей рукой по внутренней стене, нащупал дощатую дверь. Потянул за ручку — не поддается, толкнул — не открывается. Север вздохнул, как пес, которого закрыли в коридоре, и уже решил, что придется ломать дверь. Однако от его дыхания что-то шкрябнуло по доскам. Север вслепую поймал шнурок с крупной бусиной на конце и потянул. С другой стороны щелкнуло.

Дверь шла туго, словно кто-то давил на нее изнутри. Помехой оказался ковер, за которым, очевидно, прятали этот тайный выход. Север протиснулся в щель и вылез из-под ковра как очень большая засидевшаяся моль.

В помещении было темно, но вторая дверь выделялась слабым светом с той стороны. Она оказалась не заперта и вела в магазин тканей. Это Север понял ещё в первой комнате по характерному запаху льна.

Вопреки его опасениям в магазине было тихо и безлюдно, только тикали часы на стене. Снаружи долетали отголоски хора. Пели на Пожарной площади, у смотровой — сегодня ритуальной — башни.

Север побледнел.

Он опоздал. Обряд начался.

Север вылетел из магазина и побежал.

Дорога была скользкой от слякоти, а развилок в Змееграде хватало, как ходов в муравейнике. Вместо одной нормально длинной улицы понастроили лабиринт из переулков и тупиков. Если бы не чутьё, Север в спешке ещё и заблудился бы.

Но он все равно не успевал. И это не он так думал, а предупреждала сама погода. Небо над городом беспричинно и быстро заволокло плотными тучами. Стемнело, будто поздним вечером.

***

Забили в барабаны, и князь, а затем и все остальные опустились на колени. Не замечая всего этого пафоса, Марийка резко повернулась и шагнула через распахнутые перед ней двери в темный колодец башни. Створки глухо сомкнулись за спиной, отрезав бой барабанов, пение и толпу. Стало тихо. Но ничего еще не закончилось.

Здесь ее ждал стражник. Не нарушая тишины и не глядя на девушку, он показал на лестницу.

Не выказывая страха и сомнений, Марийка пошла впереди.

Стражник молча шел сзади, из-за чего Марийка невольно ощущала себя преступницей, которую вели на казнь. Тишина, нарушаемая только шагами и шелестом одежды, сводила с ума. Конец все ближе, но все еще так далеко, далеко, а двери на свободу близки, но недосягаем. Никто ее не выпустит. Никто ее не тащил. Ни наручников, ни слов. Весь этот долгий подъем как издевательство, ненужное испытание воли для жертвы, которой все равно суждено скоро умереть.

Наконец ступени уткнулись в деревянный люк на потолке.

Стражник все с тем же бесстрастным лицом открыл и откинул створку, впустив ветер с дождем.

Марийка поднялась на крышу и люк за ее спиной закрылся. За ним глухо щелкнул засов. Вот и всё. Обратного пути нет.

Девушка обошла взглядом пустую площадку. Как ей рассказали, раньше тут была пожарная колокольня, но после того, как серафимы несколько раз задели и обрушили ее, руины разобрали полностью. Столько труда для удобства жертвоприношения.

Марийка сорвала маску и бросила на выбеленный снегом пол.

Порывистый ветер толкал то в спину, то в бок. Снизу долетали обрывки пения. Люди, наверное, ждали, что она подойдёт к краю. Но Марийка от страха, теперь еще и высоты, не могла сделать и шага. Башня будто качалась над остальными домами.

Отчаянно прячась от царапающего снежного дождя, она присела на корточки, съёжилась и закрыла лицо муфтой.

***

Люди как зачарованные стояли, задрав головы к небу.

Гарья не находила в себе сил поднять глаза. Стоя на коленях, она умирала со стыда за свое бессилие и за желание, чтобы все поскорее закончилось, так или иначе.

В толпе послышались возмущенные возгласы.

От неожиданного и болезненного толчка в плечо Гарья повалилась вперед, опершись руками на мокрую плитку. Проскочивший между ней и князем человек устремился к дверям башни.

— Север..., — удивленно обронила она, потирая плечо.

Охранники сгрудились у входа, отталкивая нарушителя.

— Пустите! — Север попытался пробиться снова, но его скрутили и заломили руки. — Я нашел оборотня! Остановите! Слышите, нашел! Остановите ее! Марийка!

Он кричал, с отчаяньем глядя на князя, на людей, даже на Гарью. Готов был умолять кого угодно, лишь бы остановить обряд. Все пялились на него с немым изумлением. Хористы продолжали петь несмотря ни на что. Вмешательство Севра на фоне стройных голосов казалось незначительным и неуместным.

***

Марийка услышала крик и уже понадеялась, что сейчас все отменят. Она встала и приблизилась к краю, заглядывая вниз.

Несколько людей в толпе резко охнули, побудив всех отвлечься снова посмотреть вверх. Марийка обернулась.

Прямо из снежной тучи появился белый с редкими черными “запятыми” на брюхе серафим. Своими крыльями он закрыл от мокрой метели ближайшие дома и улицы. Чуть замедлив полет, гигантский пересмешник задней лапой приступил на площадку, а передней аккуратно, как птенца, обхватил замершую от страха девушку и вместе с ней снова ушел в облака.

Все произошло быстро, обыкновенно и тихо.

— Стой! — заорал Север, вырываясь. — Остановите его!

Гнев перекрыл ему воздух и застелил красной пеленой глаза. Север растолкал охранников, уставившихся на небо, и кинулся к князю, чтобы задушить душегуба собственными руками. Но вдруг шарахнулся от него, как если бы на месте Лютомира оказалась Марийка или мама. Разум, несмотря на клокочущую в груди злость, отказывался отдавать телу команду телу атаковать, оставляя Севра в полной растерянности.

Князь даже не шелохнулся, как будто знал, что так случится.

— Ну, так, где же твой оборотень? — поинтересовался он.

— Оборотень? Будет тебе оборотень! — тяжело дыша, прорычал Север. — И друзей своих приведет. Целую орду нечисти!

— Это он сам тебе сказал? — снисходительно усмехнулся Лютомир, приняв угрозу как обычный гневный бред.

— Он-он. А еще просил передать, что, если хочешь обойтись без жертв, — Север мельком глянул на Аресия. — Отпусти всех пленных и рабов.

— Ты убил своих сопровождающих и сбежал, думая, что никто не узнает, и после этого вернулся и пытаешься меня запугать?

— Ивар и Каленый живы. А тот, кто вам наплел эту чепуху — трусливый пустобрех, бросивший товарищей.

— Врешь! Я сам видел, как ты их убил! — из толпы, растолкав хористов, вылез Заид. Судя по чугунной твердости в голосе, он всерьез верил в свои слова как в единственную истину. — Где же они тогда? Почему не с тобой? Чем докажешь, что они живы?!

— Не собираюсь я ничего доказывать. И я не запугиваю. Лишь предупреждаю, — Север посмотрел на толпу и заговорил громче. — Если вам жизнь дорога, прячьтесь по домам прямо сейчас! Нечисть придёт за князем! Безоружных они не тронут! Но если вы встанете у них на пути и попробуете бороться, они и вас не пощадят!

Люди зашумели, переговариваясь, кто с беспокойством, а кто с возмущением.

— А вот ты за все ответишь, и за Марийку, и за отца, за всех, — зло прошипел Север, глядя на Лютомира. — ЧЬЕРТ ПОБЬЕРИ!

Последние слова эхом разлетелись по пустым улицам.

— Довольно! Уведите этого сумасшедшего! — велел князь, и Север даже не сопротивлялся, когда его снова схватили. — В этот раз на колесо!

Стражники повели Севра прочь, но он успел встретиться глазами с застывшей как ледяная статуя сестрой. Он надеялся, что Гарья увидит в его взгляде не страх и безумство, а предупреждение, и на всякий случай будет готова.