Глава 28. Черт-те-что и без банта.

Звякнула, крышка кастрюли закрыла щель над кипящим супом.

Как по сигналу тревоги, толком не проснувшись, Север сел на раскладушке, которая недовольно заскрипела пружинами. С трудом открыв глаза, он посмотрел на часы. Одиннадцать — для деревни, считай, целый день прошел. Естественно, все уже встали и нашли себе дело.

За окном было темно и серо. Под стать настроению. Тело пустое, как мешок с сеном, а голова как из чугуна отлита.

Весь вчерашний день и полночи, пока усталость не сморила, Север думал о маме, и о том, как она умерла. Картинки представлялись одна страшнее другой. А когда пытался подумать о чем-то еще, то снова переживал за Влада. Отправили его домой или что-то пошло не так и его нужно срочно выручать?

На печи зашипело. Завоняло паленым бульоном. Север вскочил и сунулся открывать крышку, обжигаясь о маленькую ручку с пробкой. Внезапная задача на ловкость помогла окончательно проснуться. Наконец сдвинув крышку, он сполоснул обожжённые пальцы холодной водой из умывальника. Заодно и умылся. Вытираться не стал. Вода сама прекрасно испарялась с опухшего после бессонной ночи лица.

Убрав раскладушку и пристроив ее за печкой, Север переполз за стол. На разделочной доске стояла сковорода с остывшей яичницей. Но аппетита не было.

Мамина смерть как пробка стояла в горле. И в голове никак не укладывалась. Все было как-то неправильно, не по-человечески: и то, что он опоздал всего на месяц, и сгоревший дом вместо могилы. У него просто взяли и все отобрали, хотя он не ради веселья где-то болтался. Он становился мужчиной, каким его и хотели видеть, в каком нуждались. А теперь, когда он им стал и вернулся с добычей, оказался никому не нужен. А самое обидное — за все это не с кого было спросить, кроме себя.

Дверь открылась, впустив в комнату холодный воздух. Ялка принесла воды. Север подхватил тяжелое ведро и поставил на табурет возле умывальника.

— Да я сама, — благодарно охнула женщина. — Ну. Ладно. Спасибо. Ты кушай. Щас Марька придет, будем чай пить.

Она знала, что Севру открылась вся правда, но не причитала, не жалела его, чтобы лишний раз не бередить душевную рану. Говорила с ним обычным заботливым тоном.

— А где она? — спросил Север.

— В соседнем доме. Порядок наводит.

— Зачем?

— Сегодня приедет обоз. Охотники там ночуют.

— Обоз? А, Марийка что-то говорила...

— Они привозят нам еду да всякое по хозяйству. Сначала едут в Чертовы Рога, там вроде еще две семьи осталось, а потом через нас возвращаются в город.

— Просто так? С чего это князь расщедрился?

— Гарюшка распорядилась. Мы даже не ожидали. Бедная девочка, такое пережила. Совсем одна осталась. Мы ее почти и не видели.

— А… она там что, хозяйка пищевого склада?

— Почему? Нет. Марька тебе про неё ещё не рассказала? — удивилась Ялка.

— Нет, — неуверенно произнес Север, скорбно вспоминая, что после прогулки к его дому они с Марийкой особо не разговаривали. — А что?

— Ох, милый. Гарюшка же за сына княжеского выходит. Как знала, что оборотень найдется.

— За княжеского? Это который, как его… Реська? Зачем? И причем тут оборотень?

— Как это? Вас же за ним посылали, а зачем — не сказали? — удивилась Ялка.

— Да так. Послали и послали, — туманно ответил Север. — Без подробностей.

— А. Ну так вот. Оборотень, Влад твой, оказывается, это наследник. Если я не путаю, княжичий, вроде как внук от пропавшей дочери. Потому и дар Змеешний к Реське не переходит. На Лютомире вся блажь для города и закончится. Не знаю, почему так вышло, слухи разные, но это уже и неважно. Главное, что как только оборотень свое наследство передаст, жертвы будут не нужны, и мы сможем уехать в город.

Оторопело уставившись на неё, Север сел на лавку. До него вдруг дошло, почему с ним так поступили. Но Ялка все равно уже начала объяснять.

— Ты прости, что мы так с тобой, — горько сказала она. — Мы ведь почему до сих пор здесь? Змей жертв берет чуть не каждую неделю. И выбирает, гадина, самых красивых. Марька говорит, что это ерунда, совпадение. Не боится ехать. Из упрямства даже хотела прижечь себе лицо раскаленной кочергой. Ивар тогда ее этой кочергой чуть не отлупил, да в черта бросил. И пригрозил, если она так рвется в город, отвезет ее одну. Но сам тут останется. Потому как не хочет смотреть, как ее в жертву приносить будут. Так она и ходит теперь по пустой деревне мрачнее тучи. Подружки да ребята разъехались, а кого и пересмешники прибрали. А вчера вот ты приехал, она аж засияла вся! Расцвела как под солнышком. Ты не сердись на нее. Она не хотела тебе зла. Ивар ее заставил.

Север сглотнул подкативший к горлу ком. Семья тут выжить пытается всеми силами, а он Марийке вчера всякого наговорил.

— Я понимаю, теть Ял, я не сержусь, — заговорил он, мотая головой. — Как я могу? Я ведь не знал.… И даже не думал. Я сам виноват.

— Что ты! Ни в чем ты не виноват! — Ялка потрясла его за плечо и по-матерински крепко прижала к груди. — Бедный мальчик. Мне так жаль Вессу. Не смогли мы ее уберечь. Но ты не виноват. Не смей думать, что это из-за тебя.

— А… ага, — расплывчато пробормотал Север в колючую теплую кофту Ялки.

— Ты для нас всегда родной. Ты не один. Главное, не опускай руки. Все образуется. Ясно? — Ялка отстранилась и потрепала Севра за щеку. — Хорошо?

— Ага.

На печке снова зашипело. Ялка метнулась ловить убегающий суп.

Север не мог оставаться в доме без дела и пообещал наколоть дров. Ему нужен был свежий воздух и какое-то дело, чтобы распутать гирлянду из старых и новых мыслей. Нацепил огородные ботинки, набросил фуфайку, не застегиваясь, и вышел во двор.

Свинцовое небо обещало непогоду. Ветер пах зимой и леденил чуть влажную футболку под распахнутой фуфайкой, вызывая легкий озноб. Но когда Север начал работать топором, ему быстро стало жарко. Рубил с таким остервенением, как будто это деревяшки виноваты во всех его бедах.

Разговор с Ялкой немного его успокоил. Но этот покой был поверхностный и ненадежный, как весенний лёд на реке. Под тонкой прозрачной коркой бурлили гнев и непонимание. Злился Север уже не на обман с оборотнем. Разве он вправе осуждать людей за то, что они просто ухватились за единственный шанс выбраться из умирающей деревни? А Влад не так уж и пострадает, если все, что Лютомир от него хочет это передача наследства. Север злился на свою жизнь. Он хотел только лучшего. Старался изо всех сил, чтобы стать охотником и выследить оборотня. И хоть его не пускали в Явь, он не сдался и сам пошел, пусть и обманом. Но в итоге все его успехи — черту под хвост.

Что еще хуже — даже здесь его Гарья обскакала. Всем успела помочь. "Бедная девочка", ага, как бы не так, — обиженно сопя, думал Север. — Так переживала, что сразу умотала и не абы куда, а во дворец и под венец. Быстро устроилась. Наверняка она и не ухаживала особо за мамой. И дом сожгла назло.

Север рубанул с такой злостью, что четвертинка головешки развалилась еще на четыре щепки. Это уже не дрова, а хворост какой-то. Еще и топор застрял в чурбане. Пришлось упереться в пень ногой и расшатывать увязшее лезвие. Скрип, издаваемый при этом, напоминал ехидное хихиканье.

"Даже топор не научился держать" — прозвучала в голове ядовитая усмешка Гарьи.

Разозлившись, Север рванул рукоять. Высвободившийся топор чуть не угодил ему по зубам. Натолкнувшись спиной на стенку дома, Север только теперь заметил боковым зрением тень у калитки и резко обернулся.

— Доброе утро, — сказала Марийка, неся подмышкой охапку постельного белья.

Голос ее был, как всегда, мягким и ровным, но сейчас казался холодным, отрепетированным, словно был скопирован пересмешником.

Зайдя во двор, она закрыла калитку. Они с Ялкой до сих пор так делали. Север сначала не понял, зачем. От кого здесь закрываться? Соседей нет. А обглоду двери и заборы нипочем, проломит задом, да утащит что приглянется. Наверное, запертая калитка сохраняла приятную иллюзию, что в деревне есть еще люди.

— Доброе утро, — ответил запыхавшийся Север куда менее тёплым тоном, чем хотел.

Марийка опустила взгляд и пошла в дом.

— Ну, молодец, — наворчал Север сам на себя.

Вот за кого особенно было обидно — за Марийку. Позавчера она звонко смеялась и была искренне рада видеть старого друга. Чуть не порхала. А потом словно крылья опустила. Переживала за смерть Вессы, и винила себя в том, что собственные родители вынуждены были жить в пустой деревне. А теперь еще и корила себя за предательство с оборотнем.

И с таким грузом она держалась бодро, не избегала взгляда, говорила спокойно. Только не было уже ни блеска глазах, ни ласки в голосе.

Стук упавшего полена заставил Севра резко обернуться.

На чурбане сидел черт. Взрослый, мощный. В тени дровяника на кучке поленьев — еще один, поменьше и потому не такой смелый. Первый глядел на охотника прямо и нагло, без всякого страха. А вот Севру жутко стало. Домовые черти если почуют наживу, то приведут с собой десятки собратьев. Только в отличие от крыс, которые разносят блох да заразу, черти в большом количестве навлекают на жителей дома уныние, тревожность и страх, доводя их до помутнения рассудка — чертовой болезни. Последнюю стадию можно было заработать и более коротким способом, просто по неосторожности дав черту себя укусить или надышаться чертовой плесени.

Север своим упадническим духом привлек целых двоих чертей. Так себе достижение.

— А ну! Пшел! — рыкнул Север и замахнулся топором.

Но не тут-то было. Черт не шелохнулся. Только в самую последнюю секунду увернулся от топора, отпрыгнув лишь на пару шагов. Север разозлился и пошел на него.

— Кому сказал! Уходи!

Чёрт то отпрыгивал, выгибая спину, то борзым козлом подскакивал к Севру.

С руганью и топором наглую нечисть удалось прогнать за забор. А вот второй черт, видно, растерялся и заметался по дровянику. Севра посетила шальная мысль мальчишки, увидавшего в канаве пиявку — а что будет если поймать.

Существовала крылатая фраза "Поймать черта за хвост". Ей приписывали два разных значения: отвагу, граничащую с глупостью либо отчаянную доблесть, оказавшуюся сильней брезгливости. Руки так и зачесались проверить, какое утверждение правдивее, а заодно выместить злость. Уж кого-кого, а чёрта не жалко.

Бесёнок оказался вёртким как жук. Вдвоём с Севром они учинили в дровянике погром. Ровно уложенные ряды дров сыпались на пол и на ноги. Но старания окупились, и Север впервые в жизни все-таки смог ухватить юркий хвост. Правда, сразу же с болезненным шипением отпустил.

— Ай, черт!

Черт, натерпевшись страху, убежал, а Север стоял и рассматривал свою ладонь, покрытую колючим ковром плотно засевших под кожу черных шерстинок. Одно точно стало ясно: Севка — отважный дурак, граничащий с глупостью, пересилившей отчаяние. Даже в дом возвращаться было стыдно. Зато душа, просившая безумных поступков, наконец, успокоилась. И внутренние переживания отошли на второй план.

— Пельмешки… Из пересмешки…, — вымолвила Марийка, уронив недочищенную картофелину миску с водой.

Ялка, заслышав замечание дочери, вышла из своей комнаты и всплеснула руками.

— Я там это… Дров наколол, — сказал Север и виновато покосился на подругу.

Марийка криво улыбнулась, а потом заразительно расхохоталась. А за ней развеселилась и Ялка. С облегчением Север засмеялся вместе с ними. Правда, его смех почти сразу превратился в обреченные, но от этого не менее комичные страдальческие всхлипы.