14

У меня была собака по прозвищу Чара, породы кавказская овчарка. До Чары у нас жил ещё сторожевой пёс Джек, той же породы. Все мы его очень любили. Джек был фактически четвёртым членом семьи.

Изначально Чару взяли для того, чтобы у них с Джеком родились щенки, и Джек оставил после себя потомство. Однако, когда Чара подросла, Джек стал уже слишком старым, и щенков у них так и не появилось. Летом 2013 года, если быть точным, 1 июля, за два дня до моего отъезда в лагерь, Джек умер.

Мы с папой похоронили его недалеко от нашего участка, в лесу, который начинался практически в паре шагов от забора. Запомнилось, что, когда несли Джека, на ощупь он оказался непривычно твёрдым, как какая-нибудь мраморная статуя. Раньше, по детской наивности, мне казалось, что мёртвые тела, хотя и становятся холодными, в течение некоторого времени сохраняют остатки упругости.

Очень разительный контраст — прежде, когда я трогал Джека, он был тёплым и мягким. А тут передо мной лежало что-то, что выглядело, как Джек, но на ощупь было не то, что неживое, а вообще неодушевлённое. Мой мозг знал, что это — Джек, но где-то внутри, в сердце, я чувствовал, что это не он, потому что Джек не мог быть неодушевлённым предметом, ведь Джек — это и есть его душа.

Ещё мне запомнилась туча комаров, которая облепила нас с папой, когда мы копали яму. Собственно, по данной причине отец рыл яму в основном сам, я в похоронах практически не участвовал и быстро ретировался домой. Многие думают, что жить за городом на природе — до фига романтично. Вот бы их заставить копать яму в лесу на тридцатиградусной жаре в компании тысяч кровососущих тварей.

В общем, Чара осталась у нас одна. Джек был довольно крупным по комплекции и ростом доходил мне до пояса (а я не был таким уж карликом), по окрасу — сначала жёлтым с примесью чёрного, но с возрастом становился темнее, пока к старости не стал почти полностью бурым. Чара же была нетипичной кавказской овчаркой: размерами поменьше, чем Джек, вся угольно-чёрная, только на животе внизу снежно-белые островки. Если у Джека уши были длинные, лохматые, и он любил, когда ему чесали под ухом, то у Чары уши купировали ещё в детстве, до того, как её взяли мы, и на их месте торчали два маленьких заострённых треугольничка.

По бокам из пасти у Чары обычно свисала вермишель слюней. При первом же контакте эти слюни оказывались на одежде контактирующего. Поэтому, когда мы с мамой, например, приезжали со школы, я преодолевал расстояние от машины до крыльца резкой перебежкой, чтобы Чара (которая сидела на цепи во дворе) не успела догнать и облобызать меня в школьной форме. Для прогулок с Чарой я имел специальную одежду.

Я помнил Чару ещё совсем мелким щенком, чёрным комочком, который жил у нас на веранде. Нередко она ходила по большой и малой нужде не только на прогулке в специально отведённое время, а дома, и мне приходилось за ней убирать. Когда папа только привёз её к нам, у неё ещё не было имени, и мы с мамой предлагали разные варианты. Я предложил назвать Барреттом — в честь босса из «Deus Ex: Human Revolution». Но родители почему-то в итоге остановились на Чаре. Когда Чара подросла, её повысили по званию и перевели жить во двор.

В мои домашние обязанности входило гулять с Чарой по вечерам. Обычно весь день она проводила на цепи рядом со своим вольером. Когда, предположим, приезжали гости, её запирали в вольер, потому что для чужих она была опасна. Вечером я отпускал Чару с цепи, чтобы она могла побегать хотя бы минут двадцать. Естественно, в пределах нашего участка. Потом я должен был покормить её, дождаться, пока она доест, и забрать миску. Если я забывал про последний пункт, то потом дома всю ночь мог наслаждаться непередаваемо прекрасным аккомпанементом скрежета металлической миски о бетонное покрытие двора.

Чара по характеру чем-то походила на меня. Злая только в отношении чужих, очень активная и энергичная собака (папа даже в шутку называл её Чарминатор). Кроме того, она была своенравной и упрямой. Например, отец рассказывал, что Джеку хватило всего раз хорошенько всыпать, чтобы он понял, что бельё, висевшее на верёвке, трогать нельзя. А до Чары не дошло даже с пятого раза. Поэтому перед тем, как отпускать Чару побегать, бельё приходилось снимать.

Для меня было в порядке вещей, например, отвесить Чаре лёгкого пинка по морде. Без злобы, просто играючи. Она пыталась увернуться и зубами ухватить мою ногу в полёте, но у меня реакция была быстрее, и я всегда выходил победителем из «игры». Я воображал, что так помогаю Чаре развивать бойцовские рефлексы. Мы «игрались» подобным образом довольно часто. Как я уже упоминал, у меня был довольно буйный нрав с самого детства.

В любом случае, для меня это была просто игра. Чара никогда не хотела причинить мне вред по-настоящему, а я не желал зла ей. Я любил её, хотя и, в силу ещё подросткового возраста, очень своеобразно выражал эту любовь.

Я мог вдруг ни с того ни с сего сорваться с места и броситься бежать вокруг дома, Чара бежала за мной. Когда приходила пора вести её обратно на место, к вольеру, мы менялись ролями. Иногда прогулка затягивалась не на двадцать, а на тридцать минут, а то и на час. Когда я уставал носиться как ошпаренный, то мог просто сесть на ступеньку и смотреть на звёзды. И тогда Чара подходила и садилась со мной рядом.

В небе было видимо-невидимо звёзд. И чем больше я вглядывался в ночное небо, словно стараясь пробуравить его насквозь взором, узнать, что там, за ним, тем больше напрягал глаза, и зрение, наоборот, ухудшалось. Звёзды становились нечёткими, словно отдаляясь от меня. Но стоило мне расслабиться, вдохнуть полной грудью ночной воздух, закрыть глаза на пару секунд, а потом открыть — и карта звёздного неба вновь была отчётливо видна. Три звезды выделялись особенно ярко. Если мысленно соединить их линиями, то получался как бы некий треугольник. Этот треугольник был виден на небе круглый год, но с течением времени изменял своё местоположение. Летом он мог быть в одном месте, а зимой — совсем в другом. Я представлял, что этот символ что-то значит. Я вообще верил в знаки, судьбу, высшее предназначение и тому подобное. Я решил, что первая звезда означает меня, вторая — Сергея, а третья… А кого же третья? Наверное, Сабину. Да, точно, Сабину. И глядя на Звёздный Треугольник, я каждый вечер мечтал о том, как вырасту, поумнею и буду писать книги в соавторстве с Сергеем, как нам с Сабиной будет хорошо вместе, как я, возможно, когда-нибудь познакомлю их друг с другом…

Когда я был маленьким, то мечтал стать учёным и построить космический корабль, чтобы полететь к звёздам. Потом, когда стало ясно, что гениального изобретателя из меня не выйдет, я немного снизил планочку. И теперь мечтал стать писателем и написать такую книгу, которая вдохновит кого-то стать учёным и построить космический корабль…