42

Владивосток иногда сравнивают с Сан-Франциско.

Во-первых, и в том, и в том городе есть знаменитый вантовый мост, и мало того, что оба моста красного цвета, так они ещё и называются похоже: мост через бухту Золотой рог и мост через пролив Золотые ворота. Но есть и ещё одна деталь, которая роднит эти два города, и про которую мало кто знает, не считая самих владивостокцев. И Владивосток, и Сан-Франциско стоят на холмах.

Существует легенда, что так как Владивосток изначально был закрытым военным портом, то и планировка улиц специально создавалась такой запутанной, чтобы в случае высадки вражеского десанта ему было сложнее установить контроль над городом.

Нам, коренным владивостокцам, не становилось легче от этой мысли.

Вот и сейчас я забрёл куда-то, как выражалась моя бабушка, к чёрту на кулички. Но я-то ладно. Меня с детства привлекали всякие лабиринты. Для меня хитроумность планировки была скорее плюсом, чем минусом. Более того, я относился к тому невеликому проценту от общего числа заблудившихся, кто заблудился не случайно, а наоборот, стремился затеряться сознательно. Не совсем по-настоящему, конечно, но и не совсем понарошку, а так, что-то среднее. В современном городе взрослый (а мне уже почти было восемнадцать) дееспособный человек, вооружённый телефоном с доступом к интернету, вряд ли мог действительно потеряться, это ж не тайга. Просто я решил идти, куда глаза глядят, без какой-либо конкретной цели. Туда, куда ещё не ступала прежде моя нога.

Дорога вилась по склону холма, постепенно становясь всё уже. По ней мог пройти пешеход, мог проехать автомобиль, но вот разминуться им было бы уже трудно. По бокам тянулись какие-то деревянные дома (во Владивостоке таких было много) и сараи, огороженные деревянными заборами, листы металла, ржавые автомобили без колёс, попадались кучи снега в человеческий рост.

Внезапно я услышал слева от себя низкий возмущённый лай. Я взял ноги в руки — и вперёд. Однако через несколько метров справа наперерез мне кинулась ещё одна собака. Я чудом успел проскользнуть меж двух огней. Среагируй я на долю секунды позже… Я оказался на крыше небольшой деревянной постройки. Мне не понадобилось на неё взбираться — она стояла ниже по склону холма, и я просто шагнул на неё. Путь назад был отрезан. Собаки не могли достать меня здесь, потому что они, как оказалось, были на привязи (это меня спасло). Но только я попробовал сделать два неуверенных шага назад, как та, что была ближе, начала яростно гавкать и рваться в мою сторону. Я отошёл обратно на крышу. Испытывать прочность цепей не хотелось. Одна собака преграждала мне дальнейшую дорогу, а другая была там, откуда я пришёл. В первый раз проскользнуть в зазор между ними удалось только потому, что мне на руку сыграл эффект неожиданности…

Как я понял, я забрёл на склад автомобильных запчастей или что-то подобное. Самое удивительное, что не было никакого знака «Стоп!», шлагбаума или надписи: «Осторожно, злая собака!». Любой человек мог беспрепятственно пройти сюда. Передо мной были две здоровенные, лохматые кавказские овчарки. Красавцы, но шутить с ними не стоило. Я определил породу, потому что у меня самого были такие же, Чара и Джек.

Я спрыгнул с постройки с другой стороны, перелез через хлипкий заборчик и стал спускаться по откосу, по сугробам, набирая полные ботинки снега. Ещё одна похожая покосившаяся постройка, ещё заборчик. Сухие стебли травы. Репей на штанах… Чуть дальше, метрах в двухстах впереди, стояла громадная девятиэтажка, очень длинная. Если кто-нибудь в этот момент подошёл к окну и наблюдал за мной, он, наверное, знатно позабавился.

Что я искал здесь? Я и сам не знал ответа. К блужданию по городу меня подтолкнула одна колкая фраза, брошенная когда-то Димой Леонтьевым. «Ты хоть раз бывал дальше Луговой?» Луговой называлась одна из улиц, что были по соседству с той, на которой располагалась моя школа. Я, конечно, бывал дальше Луговой, но фраза задела за живое, потому что попала в точку. Куда мне до Димы, который со своими дружками облазил полгорода. Отчасти различие между нами объяснялось объективными причинами. Например, тем, что мои родители требовали отчитываться, где, когда и с кем я гуляю, мне казалось это унизительным, и я предпочитал вообще не гулять. Дима же наверняка большую часть времени был предоставлен сам себе. Кроме того, меня не пускали мои книги. Но отчасти Дима был прав. Родители старались установить надо мной свой контроль, но я не особо-то бунтовал. Точнее, бунтовал, но не так рьяно, как, возможно, на моём месте сопротивлялся бы Дима, не так самоотверженно.

Поэтому-то Сабина и не захотела быть со мной.

Я покрутил в голове всё это и решил наверстать упущенное. Лучше поздно, чем никогда. Случайным образом выбирая какой-то район города, я ехал туда и бродил, не зная заранее, куда именно отправлюсь. Иногда я ставил себе цель, например, однажды прошёл километров десять пешком от нашего загородного дома до бабушкиного, мимо Ботанического сада, «Седанки Сити», Лесного кладбища, на котором был похоронен мой дедушка по маминой линии, мимо Зари и кинотеатра «Иллюзион». Книг я в данный момент не писал, на улице стояло пыльное, бронзово-красное лето, нас наконец-то выперли на каникулы, так что у меня появилось свободное время. Мне нравилось гулять. Единственное, чего мне не хватало — возможности разделить это счастье с другом. Некому было даже рассказать историю про собак. Мама бы схватилась за голову, заикнись я об этом. Моим единственным близким другом был Поплавский, но во-первых, он меня предал, во-вторых, он был за тридевять земель, и всё равно бы не смог разделить со мной сиюминутные радости и невзгоды, даже если бы мы всё ещё общались.

Так что я искал? В детстве я верил, что можно свернуть в неприметный закоулок и попасть в Страну чудес. Или в тёмное измерение, как повезёт. Каким-нибудь зимним вечером, под Новый год, когда на нашем участке выпадал снег, и мы с родителями выходили гулять и играть в снежки, мир для меня преображался (как мало мне тогда было нужно, чтобы поверить в волшебство!). И я искал тот самый закоулок. Теперь я вырос, и не то чтобы больше не верил в существование чего-то за пределами нашего привычного восприятия, но уже не надеялся найти заветную дверь, дверь в каморке папы Карло. Однако подсознательно всё ещё желал чего-то такого. Пусть это будет не портал в другой мир. Но вот сейчас, сейчас ко мне подбежит прекрасная незнакомка, схватит меня за руку и скажет, что я должен срочно пойти с ней! Зачем? Все объяснения позже. Или, в результате какого-то невероятного стечения обстоятельств, я встречу преданного друга.

Но ничего особенного не происходило.

Но я продолжал пытаться и не сдавался.

…Поначалу, когда я только начинал свой квест по городу, то разгуливал в тех самых щегольских кроссовках, которые мы с мамой купили год назад, когда ездили в Москву. Но со временем я стал замечать, как на меня обращают лишнее внимание. Кроссовки действительно были очень броские. Например, однажды я гулял на Чуркине, который некогда имел репутацию криминального района, но и сейчас его нельзя было назвать полностью безопасным, и на меня покосился один субъект весьма характерной наружности. И тогда я понял, что если я хочу и дальше расхаживать по городу, сохранив голову на плечах, то мне нужна другая обувь. Это было что-то, что не выразить словами, какое-то предчувствие. Я пошёл и купил самые обычные кроссовки за пару тысяч. Я понял, что имел в виду Сергей, когда говорил, что нужно постараться мимикрировать, раствориться. Если раньше я выбирал яркий, выразительный стиль, всякие там рубашки в горошек, то со временем стал отдавать предпочтение одежде более скромных тонов.

Когда мы только познакомились с Сергеем, я ждал, что общество в России скоро изменится в лучшую сторону, станет более свободным и толерантным. На самом же деле наоборот случился откат к Средневековью. Никто не ожидал, что режим протянет столько. После того, как случился Крым, аналитики давали Путину максимум года два, а потом, мол, его сожрут свои же. Я по своей юной наивности им поверил. Меня вдохновлял подвиг украинцев. Моё воображение рисовало картины, как я сражаюсь на баррикадах. Но два года прошли, всё осталось, как есть. В обществе, по крайней мере в наиболее прогрессивной его части, назревала некоторая усталость от Путина. Даже мои одноклассники, которых нельзя было поголовно назвать отсталыми, но которые и не претендовали на интеллектуальную элиту, уже не заявляли безапелляционно: «В России проблем нет!», а только осторожно иронизировали по поводу того, что Путин, похоже, бессмертный. Но усталость — это ещё далеко не готовность умирать за свободу, за идеалы. Возможно, что в основе моей готовности идти до конца лежало всего лишь сознание своей тайной ущербности.

Был период, когда я серьёзно засомневался в своих политических взглядах. Ведь моё мнение о том, что на самом деле происходило в Украине, во многом опиралось на то, что говорил Сергей, я доверял его рассказам. Но если он оказался ненадёжным в одном вопросе, то вполне возможно, что и во всём остальном тоже был неискренен. Я начал рыть разные источники. Я и раньше это делал, но теперь принялся с удвоенным рвением. Дни напролёт читал, смотрел видео по теме. Целиком отсматривал интервью по полтора часа. Иногда натыкался на «раритеты», например, запись дебатов молодого Немцова с молодым Жириновским. Немцов вызывал симпатию, Жириновский и тогда был клоуном. Стал интересоваться, каких взглядов придерживались мои рок-кумиры. За Путина, на удивление, были очень немногие из них.

Пытался исследовать государственную пропаганду в её самых кондовых проявлениях, вплоть до просмотра Соловьёва.

Нашёл сайт, где был указан номер телефона и адрес в Москве, по которому якобы можно было записаться добровольцем в ДНР. Никто эту страницу не блокировал, хотя наёмничество официально запрещалось в УК РФ. А множество других страниц, где вроде ничего криминального не было, «Роскомнадзор» блокировал.

Если российская власть и вправду защищает русскоязычных в Украине, если Путин борется за правду, почему же средства у них такие неправдивые, зачем же они лгут? Не может быть такого, чтобы цель праведная, а средства нечестные.

Я начал экстраполировать, а что бы я делал на месте президента, если бы считал, что в Украине притесняют русских.

Я бы попытался привлечь внимание ООН.

Я бы сделал для украинских граждан упрощённую процедуру для

получения российского гражданства.

И так далее.

В крайнем случае, если бы дошло до того, что российские солдаты оказались на территории чужого государства, сразу честно бы заявил, что да, мы будем защищать русскоговорящих, воевать, если понадобится, а не рассказывал сказки про «их там нет». Если бы чувствовал за собой правоту, если бы испробовал все остальные варианты. А Путин не мог честно и открыто. Потому что если бы он так заявил, то ему бы сказали: «А покажите, где притесняют русских, предоставьте доказательства». И тут-то и оказалось бы, что доказательств нет, это всё фейк, фантазии пропагандистов.

В общем, сколько я ни размышлял над этой ситуацией и сколько ни искал информацию, а всё равно выходило, что путинская власть никак не могла быть права.

Большую часть времени одиночество не было смертельным для меня, но всё же тяготило. Камень, висящий на шее, может, и не смертелен, но жить с ним труднее. Во время хождения по городу моими верными спутниками были наушники. Я надевал их почти всё время. Как-то я написал Поплавскому топ-5 своих любимых групп, и добавил, что меломану со стажем вроде него, наверное, мой список покажется смешным. Нет, не смешно, ответил Поплавский, но в списке отчаянно не хватает менее известных групп, не ветеранов первого ряда. Я принял его замечание к сведению и стал целенаправленно искать что-то менее популярное и попсовое. К числу таких исполнителей принадлежала, например, группа «Пилот». Мне было понятно далеко не всё их творчество, но была у них одна ранняя песня, которая очень точно описывала моё теперешнее внутреннее состояние. Называлась она «Сто тысяч номеров», и там были такие слова:

Я бы рассказал,

Да не знаю, нужно ли тебе,

Грязь моих подошв,

Скоренькая жизнь, пустой карман.

Может, я не тех, кого было нужно, хоронил,

Крючьями держал

В сердце тех, кто мне махал рукой…