9

На конец мая из запланированных пяти книг было прочитано только полторы. О детально проработанном сюжете и персонажах и вспоминать не стоило. Я ещё даже не видел краткого синопсиса, хотя Сергей сообщил, что тот готов, и будет мне выслан сразу же, как только закончу чтение. А пока оставалось лишь гадать, о чём будет сюжет нашей будущей книги.

Сроки я завалил по причине того, что родители очень сильно переживали из-за оценок и требовали, чтобы у меня не было троек в четверти. В начальной школе я учился на одни четвёрки и пятёрки, тройка за какую-нибудь классную работу казалась досадным исключением. В шестом классе у меня была одна тройка в четверти за весь год. В седьмом — уже стабильно по две-три тройки в каждой, и, кажется, только в одной четверти обошлось вовсе без троек. Кто-то из родителей должен был расписываться в дневнике раз в неделю. Каждый понедельник моя любимая учительница русского языка и литературы, она же по совместительству классная руководительница, Елена Викторовна, проверяла росписи. Если у кого-то не было росписи, она заботливо звонила родителям и напоминала. Иногда звонила тут же при всём классе. Если кого-то вдруг не оказывалось на первом уроке, она тоже начинала немедля названивать родителям, пока все остальные списывали текст с доски. У меня, по понятным причинам, в дневнике обычно расписывалась мама. Когда она по вечерам в пятницу листала дневник, я молился, чтобы в этот момент папа случайно не зашёл в комнату. Если мама реагировала на тройки ещё более-менее адекватно, хотя, конечно, огорчалась, то отец разыгрывал настоящую драму из-за каждой плохой оценки. Нет, за отметки он меня принципиально не бил. Видимо, считал, что за оценки бить нельзя, а за всё остальное — можно. Он неоднократно это подчёркивал, как собственную заслугу: «Мы же тебя не бьём за двойки». Дескать, я должен был чувствовать себя виноватым, что почему-то продолжаю получать двойки и тройки, хотя меня ведь даже за них не бьют.

Наказывали меня по-другому — например, забирали компьютер/телефон/планшет/интернет — всё сразу или что-то одно. Заставляли раньше ложиться спать — например, если я по обычному графику должен был укладываться в десять, то из-за плохой успеваемости, скажем, в течение двух недель меня принуждали ложиться в 21:30. За каждую провинность отнималось полчаса. Если, например, через пятнадцать минут после отбоя у меня в комнате ещё горел свет, прибегал папа и начинал орать так, что весь дом сотрясался. Его любимым видом наказания были отжимания. Он считал, что это якобы полезное наказание. Часто отец заставлял меня отжиматься (или делать другие физические упражнения) до полного изнеможения, пока не услышит тот ответ, который ему хотелось. Если я не делал пришибленный и виноватый вид, когда он со мной разговаривал, или отвечал ему слишком смело, или не тем тоном, он меня бил. Мать была немногим лучше его. Хотя она сама меня била редко, по сравнению с отцом, но если она не добивалась того, чего хотела, то недолго думая жаловалась ему. Мой страх перед отцом использовался ей для различных манипуляций. Иногда в качестве наказания мне запрещали на какое-то время общаться с бабушкой Людой.

Отец любил подолгу разглагольствовать, и слушать его разглагольствования уже само по себе было наказанием. Как уже говорилось, уйти или послать его подальше я не мог, потому что тогда бы он меня избил. Но ладно бы просто избил — потом бы всё равно пришлось слушать его нотации. Когда я приносил домой плохие оценки, он любил приводить в пример свой и мамин красные дипломы и рассказывал такую историю. Мол, он был ленивым, и мог весь год прогуливать пары. Но за две ночи до экзамена покупал банку кофе, садился, открывал учебник, зубрил всё и сдавал на четыре или пять. То, что система образования сильно преобразилась с советских времён, когда они с мамой учились, и сейчас всё работает немножечко по-другому, ему, конечно, не приходило в голову.

Теперь стоит объяснить, как, собственно, была устроена школьная система, и откуда брались низкие оценки. Например, мы проходили какую-то новую тему по математике. У доски разбирали три задачи, совершенно однотипные, и вроде тема казалась всем понятной. Затем нам давали самостоятельную работу, и в ней, предположим, две задачи были построены по тому же принципу, что и те, которые мы разобрали, а в третьей появлялось какое-то усложнение. Что-то совершенно новое, к чему нас не готовили. И мы сидели, абсолютно сбитые с толку. При этом времени давалось впритык. Учительница решала параллельно с нами и считала, что идеальный ученик должен решить работу за то же время, что и она. Как итог — одна задача из трёх не решена, в другую закралась какая-нибудь случайная арифметическая ошибка (которую не мудрено сделать в спешке), а то даже и не ошибка, а просто так называемая «грязь» (когда много исправлено или зачеркнуто), и, считай, тройка или, если повезло, четвёрка с минусом тебе обеспечены. Так что сколько ни пучь глаза на доску, сколько ни лезь вон из кожи, результат один. При этом учительница не скупилась на оскорбления. После каждой самостоятельной она учиняла «разбор полётов», и в её речи постоянно звучали слова «балбесы», «деградация», «тупые», «маразм» и так далее. Хотя я уверен, что сама она за пределами школьной программы особо не разбиралась в математике, не следила за тенденциями современной математической науки. Любопытно было бы посмотреть, как она решит какую-нибудь задачу из кватернионного анализа. У нас в классе был всего один отличник по математике, и этот мальчик учился на «отлично» вообще по всем предметам. Остальные по «матёме» перескакивали либо с тройки на четвёрку, либо с двойки на тройку. Двое ребят, которые в начальной школе были отличниками по математике, а одного мальчика даже называли вундеркиндом, к восьмому классу стали круглыми двоечниками, и этот самый мальчик просил у меня списывать.

Тем не менее, объяснить это родителям было невозможно. Во многом потому, что я ещё не умел подбирать нужные слова и только учился общаться с людьми. К тому же я думал, что это я виноват, и что-то делаю не так. А вот учительница умела находить слова, и конечно, ей было проще склонить родителей на свою сторону.

В общем, понятно, что в условиях такого давления я и не успел прочитать книжки, и не смог толком подтянуть успеваемость к концу года. Не получилось сразу и рыбку съесть, и в четверти успеть. Кроме того, было чувство вины за то, что подвожу и родителей, и Сергея, и это чувство влекло за собой прокрастинацию, когда я подолгу сидел, глядя в стену пустым бессмысленным взглядом, и колебался, не зная, что мне делать — то ли учить уроки, то ли читать.

Родителям я так ничего и не сказал про Сергея — опасался, что если они узнают, что я пишу книгу, то просто заберут у меня компьютер. Отец мне однажды сказал прямым текстом:

— Я понимаю, что тебе интересно что-то там писать, но сейчас у тебя на первом месте должны быть твои оценки. Вот выучишься, станешь взрослым, окончишь университет, найдёшь работу, будешь зарабатывать много денег — и тогда, пожалуйста, пиши в своё удовольствие. А пока, будь добр, учись.

Я не собирался ждать столько лет, мне хотелось быть писателем здесь и сейчас. Мало ли, вдруг меня через год-два собьёт машина, или кирпич на голову упадёт, а я так ничего и не напишу стоящего. Но своё мнение я, конечно, оставил при себе.

Отец вообще пренебрежительно относился ко всякого рода небылицам. Когда я прочитал книгу Сергея, и она меня торкнула, то сделал попытку её порекомендовать папе. Но он сказал, что когда-то в молодости тоже читал подобную «низкосортную» литературу, но потом прозрел и понял, что страдал фигнёй. Мои потуги объяснить, что это не бульварное чтиво, и даже аргумент о пристрастии автора к группе «Кино» его не убедили. Отец активно пропагандировал чтение Достоевского. Они с мамой не любили фантастику и не понимали, зачем её читать.

Поэтому Сергей не был бы для отца таким безусловным авторитетом, как для меня. И, знай родители моё уязвимое место, при малейшей провинности легко бы могли отобрать компьютер, а вместе с ним и возможность писать. А заодно и телефон с планшетом — средство связи с Сергеем. А если б не знали — могли и не забрать.

Ведь если бы я не написал книгу вовремя, то, поскольку тиражи неуклонно падали, и серию, по словам Сергея, могли закрыть уже в следующем году, я бы просто-напросто потерял свой единственный шанс стать публикующимся писателем.

В общем, к концу учебного года я нахватал троек, ещё не подозревая, как мне это аукнется в будущем. А пока я, пребывая в счастливом неведении, принялся усиленно навёрстывать упущенное. Летние каникулы начались за неделю до конца мая. Теоретически этого было достаточно, чтобы прочитать три с половиной книги. По одной за два дня. Сергей рассказывал, что у него есть знакомая, которая читает по книге в день. На практике же оказалось, что до его знакомой мне далеко. Четвёртую книгу я кое-как одолел за две ночи под одеялом с телефона, но это стоило мне каких-то поистине немыслимых усилий. Книги у меня были и в бумажном, и в электронном формате (файлы любезно предоставил Сергей). Для разнообразия (психологически мне так было легче поглощать за короткое время большой объём информации) я чередовал эти два формата. Например, третий роман прочитал на бумаге. Ночи напролёт горел свет в моей комнате, я крутился на стуле, перекладывая ноги с дивана на стол и обратно, и глядел в книжку. Ночью родители ко мне очень редко вторгались. Учебный год только закончился, и они на время оставили меня в покое, я спал, когда хотел, дверь стояла на месте, запертая на защёлку. Единственным условием было ночью вести себя тихо и не будить их. При этом я мог спускаться на кухню, пить чай и так далее. Главное сильно не шуметь. А четвёртую книгу я, как уже говорилось выше, штудировал с телефона под одеялом, в кромешной темноте. На телефоне был очень мелкий шрифт (у мамы, которая пеклась о моём зрении, случился бы сердечный приступ, увидь она такие крошечные буквы, но мне в том возрасте уже не было принципиальной разницы, какого размера шрифт, маленького или большого, и в мелком я находил даже какое-то очарование. Хотя в печатном варианте кегль был покрупнее, я предпочитал чередовать мелкие и крупные буквы, так как однообразие быстрее приедалось). Глаза слипались, строки сливались, и я уже с трудом различал, где явь, а где сон. Это было в ночь с 1 на 2 июня. Дочитав, наконец, постскриптум (а я читал всё честно, не по диагонали, если где-то терял нить смысла, то возвращался к тому месту, откуда она начинала ускользать, и перечитывал ещё раз), я облегчённо выдохнул, удовлетворённый тем, что почти уложился в дедлайн. Было часов пять утра. Осталась одна крайняя книга (от Сергея я перенял привычку говорить крайняя, а не последняя). Я твёрдо решил, что прочитаю её завтра, то есть уже сегодня, 2 июня, за один день, влёт. Два дня опоздания — не так уж и много, правда? (Тем более что в ней шрифт был слегка побольше, чем в предыдущих книгах, и это создавало обманчивое впечатление, что книга короче, и читать её будет легче.) С такими мыслями я заснул и проспал часов двенадцать как убитый. Изначально я планировал утром поехать вместе с мамой на квартиру. Дело в том, что у нас в городе прямо напротив школы была квартира в новостройке, куда родители мне иногда разрешали приходить после уроков до того, как заберут. Собственно, для этой цели и выбрали такое расположение квартиры, так как жили мы в пригороде (школа располагалась, наоборот, в самом центре), для продлёнки я был уже слишком взрослым, а родители не хотели, чтобы я «с кем-то там шлялся по городу». Но так как рабочий день заканчивался позже, чем уроки в школе (мы учились в первую смену), мне где-то нужно было находиться, пока меня не заберут. После уроков я должен был прийти на квартиру, позвонить папе и доложить, что дошёл благополучно. Если хотел погулять, то должен был отчитаться, где и с какой целью. Забирал меня обычно папа — он ехал с работы раньше, так как был «сам себе работодатель». Часто я успевал побыть на квартире после уроков не дольше получаса, как он уже был тут как тут. Изредка меня забирала мама, и это было, как праздник. Мама, как правило, ехала домой поздно, не раньше шести точно, сначала на своей машине, потом с личным водителем, которого ей выделили. Так вот, летом я мог остаться на квартире в одиночестве на целый день. Тоже нехилый такой праздник! Для этого мне нужно было встать рано утром, в семь часов, до того, как мама уедет на работу. Она выходила из дома ровно в восемь, и если я опаздывал, ехала без меня. Папа ехал позже, но с ним я ехать не хотел. И вот, второго июня, понедельник, я проспал. Поехал только во вторник третьего числа. Встал пораньше (точнее, не ложился), попил чай с мамой (она сделала мне бутерброды с сыром и колбасой), потом позвонил водитель, он подъезжал всегда снаружи к воротам, мы вышли, сели и поехали в город. Без пробок добираться минут тридцать (в пробке можно было куковать и два часа). Водитель высадил меня возле новостройки, а маму повёз на работу (здание суда находилось рядом, буквально в двух минутах езды). И вот я поздоровался с консьержем, поднялся на лифте (квартира была на последнем, девятом этаже) и решил, что сейчас наконец-то примусь за чтение. Однако книга давалась тяжело. Дело в том, что та оригинальность, за которую я всегда ценил книги Сергея Поплавского, из неё словно бы куда-то выветрилась. Обычный стиль, обычные приключения. В одном эпизоде использовались даже обычные имена вроде Андрей, Максим, Михаил вместо крутых прозвищ. К тому же, я с самого начала заглянул в конец (у меня есть привычка пролистывать книгу перед тем, как читать) и узнал главный сюжетный твист. В общем, чтение шло медленно. Я отложил книгу, прошёлся по комнате, посмотрел в окно на школу, опустевшую с начала каникул, потом прилёг обратно на диван. Тут у меня возникло желание заняться самоудовлетворением. Сняв напряжение, я благополучно заснул и проспал почти до самого вечера. В итоге я за день не осилил даже трети книги. А между тем, время уже не просто поджимало, оно практически зажало меня в тисках. Я ведь собирался до конца июня написать книгу. А потому я плюнул и вечером, вернувшись домой (с ночёвкой в городской квартире мне ещё не разрешали оставаться. Да и компьютера там пока не было), написал Поплавскому, дескать, прочитал все книги, давайте синопсис. Сергей, очевидно, заподозрил что-то неладное, потому что ответил: «Сначала впечатления о прочитанном». Я честно написал, что был разочарован постепенным упрощением сюжета в продолжениях, но что мне понравилась использованная автором концепция параллельных миров. Напоследок я немного сблефовал и добавил, что сюжетный поворот в конце последней книги, как по мне, был немного предсказуем. Но, похоже, Сергей повёлся, судя по тому, что написал: «Вот теперь можно работать всерьёз…»