4

В конце две тысячи тринадцатого года начался Майдан в Украине. В декабре мы с родителями поехали на Мальдивы. Когда мы сидели в аэропорту «Инчхон» в Сеуле и ждали рейса в Коломбо, мама, читая новости, взволнованно сказала, что в Украине массовые беспорядки. Протестующие устраивают погромы и бросают коктейли Молотова. Сергей Поплавский, с которым мы как раз начали общаться, родился и жил в Николаеве, городе на юге Украины. Я написал Сергею и спросил, всё ли в порядке, так как переживал за него. На удивление, он совсем не казался напуганным и вроде бы даже сам поддерживал протесты. Оказалось, беспорядки вспыхнули после жестокого избиения милицией студентов, вышедших на демонстрацию против отмены соглашения с Евросоюзом. Насколько я понял, протесты поддерживались большинством населения. То есть это была вовсе не какая-то отдельная кучка маргиналов, как могло бы показаться со слов мамы.

«Инчхон» — это огромный город-аэропорт. Аэропорт-лабиринт, который однозначно занимает не последнее место в моём персональном списке чудес света. А что, ведь есть же общепризнанные гении, но при этом у каждого человека может быть свой собственный список людей, которых он считает гениями. Так же и с чудесами света. Есть всем известные чудеса — вроде египетских пирамид. А бывает личный список чудес, который человек составляет из тех мест, что он сам посетил и которые наиболее его удивили. И в этом списке не обязательно должны быть пирамиды. В него может попасть даже какой-нибудь пустырь или заброшенное здание. Главное, что место поразило человека до глубины души.

В Сеул мы с родителями ездили раз десять. Сеул был их любимым городом. Из Владивостока в него лететь около двух часов. Сегодня мы не собирались останавливаться здесь, а летели транзитом в Коломбо. Рейс до Коломбо пришлось ждать довольно долго. К счастью, в аэропорту было множество мест, где посидеть. Казалось немыслимым, чтобы кому-то не хватило сидений. Полно кафешек и всяких магазинчиков. После того, как мы по традиции обошли все магазины (шопинг был одним из основных занятий моих родителей в наших заграничных поездках), то сначала посидели в одном кафе, а потом перешли в другое укромное местечко, где стояло несколько кресел-лежаков. Мама с папой развалились в этих креслах и задремали, сказав мне приглядывать за вещами. Мама даже сняла кроссовки. А я читал книгу, красивую, в твёрдом переплёте, с большими серебристыми буквами на чёрной обложке, первую из тех пяти книг Поплавского, которые мне предстояло прочесть.

Должен признаться, я очень люблю летать на самолётах. Люблю это ощущение, когда закладывает уши при посадке, и нужно жевать жвачку, чтобы было не так тяжко. Люблю, когда, глядя в иллюминатор, далеко внизу можно увидеть гряды белоснежных пушистых облаков. Люблю долгие перелёты, потому что во время них можно спокойно читать книги, и тебя никто не отвлекает. Рейс в Коломбо как раз относился к таким, лететь туда нужно было очень долго, примерно, как из Владивостока в Москву. Мама периодически говорила мне:

— Сынок, поспи.

А я продолжал читать. Помню, когда был маленьким и уставал во время долгого полёта, я иногда спал, подняв подлокотник между сиденьями, положив голову маме на колени и укрывшись пледом. Традиционно в боковой части самолёта было по три сиденья (реже по два), и обычно я сидел возле окошка, мама посерединке, а у прохода папа. Путешествовали мы обычно в эконом-классе, и только один или два раза летели в бизнесе. Причём один раз нас пересадили туда, потому что наши места в экономе по ошибке оказались заняты. Кроме чтения, в самолёте можно было смотреть фильмы и играть в игры на компьютере, встроенном в спинку впереди стоящего кресла. Правда, большинство «игр» таковыми удавалось назвать лишь с натяжкой. Иногда я играл в шахматы с компьютером. Но увы, всегда проигрывал. Один раз я попробовал повторять зеркально все ходы компьютера, но, к моему удивлению, даже в этом случае довольно быстро проиграл. А в другой раз запустил шахматы одновременно на своём компьютере и соседнем, мамином, на одном играл за чёрных, на другом за белых, и повторял на том компьютере, где играл за белых, ходы другого компьютера, на котором я играл за чёрных. Чем всё закончилось, я не помню. То ли мне надоело, то ли один компьютер завис, но продолжалась эта битва искусственных интеллектов достаточно долго…

— Сынок, завтрак несут. — Мама потрогала меня за руку. Я всё-таки отключился, дойдя где-то до середины книги.

В российских самолётах, когда подавали кушать, обычно предлагали на выбор два варианта: рыба или мясо. В корейских авиалиниях выбор был похитрее, например, там могло быть три варианта: свинина, говядина и рыба. Не вся корейская еда мне нравилась. Иногда от неё у меня с непривычки скручивало живот. Но в целом кухня на борту была достойная.

Когда мы прилетели в Коломбо и вышли из самолёта, то как будто окунулись в бульон. Если честно, то метафору эту придумал не я, я стащил её из стихотворения одного поэта. Там было что-то типа: «Высовываешь руку в окно и окунаешь её в июль, как в бульон». Правда, в моём случае на календаре был никакой не июль, а декабрь, но метафора как нельзя точно подходит. Попадая из обжигающе-морозного зимнего воздуха в душный тропический климат, по ощущениям — окунаешься в горячее молоко, да простят мне читатели столь избитое сравнение.

Аэропорт Коломбо выглядел гораздо более аскетично, чем «Инчхон». Мне запомнилась статуя бога, возле которой, как сказал папа, нельзя было фотографироваться, иначе по местным законам грозили серьёзные последствия. Запомнилось, как мы покупали чай в одном магазине, и продавщицей была женщина лет сорока, на вид самая обычная, но почему-то от неё исходила необычайно сильная сексуальная энергия. У меня едва не встал, но к счастью, я смог с собой совладать, иначе могло бы получиться очень неловко, тем более, что рядом были родители. Кафе, кажется, здесь имелось всего одно, и то стрёмное. Здание аэропорта мы не покидали, да и не было времени — буквально через час-полтора нас ждал рейс в Мале.

В Мале — это столица Мальдив — лететь приходилось уже не так долго, примерно, как от Владивостока до Сеула. Из аэропорта Мале мы на автобусе ехали в другой аэропорт, где какое-то время, от сорока минут до нескольких часов (как повезёт), ждали гидросамолёт. На гидросамолёте, чем-то похожем на наш кукурузник, но не настолько экстремальном, мы где-то час добирались из Мале уже на тот остров, где располагался отель. Один и тот же остров мог в разное время принадлежать разным отелям — на острове, куда мы приезжали несколько раз, вначале был «Хилтон», а потом какой-то другой китайский отель. Гидросамолёт шёл ниже, чем обычные самолёты, так что в иллюминатор прекрасно обозревалось море, но лететь было почти так же страшно, как на российском Ту-154, потому что ты буквально чувствовал на собственной шкуре, как каждая деталь ходила ходуном. Вдобавок ещё и места было впритык, сидеть неудобно и даже нельзя нормально откинуть голову. В общем, далеко не аэробус. Самолётом управлял местный абориген, чёрный, как тайское травяное желе. Почему я знаю, кто вёл самолёт? Так это потому, что дверь в кабину отсутствовала, был просто проход, и я мог видеть из салона пилотов и даже панель управления. Пилоты, к слову, сидели в кабине босиком.

Но финальный пункт назначения стоил всех страданий. Я буду неоригинален, если скажу, что остров был похож на рай на земле. Песок ярко-белый, как сахарная пудра. Остров из рекламы «Баунти» в сравнении с этим местом нервно курил в сторонке. С пирса было видно, как под водой иногда проплывают скаты — чёрные пятна на огромном белом полотне. Поначалу я их немного побаивался.

На берегу ждала гид по имени Марина. Она была в лёгком платье и шлёпанцах, а мы ещё в тяжёлой верхней одежде. Марина отвезла нас на миникаре в нашу виллу. Вилла — сильно громко сказано, на самом деле это было небольшое одноэтажное помещение. Внутри стояли письменный стол и две кровати: побольше, для родителей, и поменьше, для меня. В целом всё выглядело вполне уютно и симпатично. Во внутреннем дворике был душ. Одной стороной вилла выходила на пляж, к морю. Были ещё прямоугольный бассейн и символическая беседка. По бокам — живая изгородь из пальм и лиан, за которой располагались виллы других отдыхающих.

Помню, как я лежал на кровати, забравшись с ногами под одеяло (в номере работал кондиционер), с планшетом в руках, и переписывался с Сергеем. Сергей написал, что пора бы мне подумать над псевдонимом. Я, не моргнув глазом, ответил, что псевдоним уже выбран — Макар Кислый (на тот момент это был мой самый свежий псевдоним). Кислый по аналогии с Горьким — он как бы ГОРЬКИЙ, а я КИСЛЫЙ. Дело в том, что Горький тогда являлся одним из моих кумиров в литературе. Когда нам в школе задали читать его «Песню о Соколе», я прочитал и подумал: «Вот, так бы я хотел писать!» Плюс к этому, я же ещё по отчеству был Макар МАКСИМОВИЧ, а Горький же тоже как бы МАКСИМ, понимаете, да?

Вообще псевдонимы — это отдельная история. В детстве выдумывание псевдонимов было моим излюбленным занятием. Я придумывал какие-то совершенно невероятные псевдонимы, вроде Джерри Каратаев (имя мышонка из мультсериала «Том и Джерри» плюс девичья фамилия моей бабушки), Джерри Моргиавола, Майк Сортино, Джулиус Крут и другие. Чем заковыристее, тем лучше. Почти каждую свою «книгу» я подписывал новым псевдонимом.

К сожалению, Сергей меня огорчил и заверил, что на обложке с Поплавским не будет Кислого (но почему?!). По поводу гонорара он сказал, что, конечно же, «не обидит ребёнка». Сказал, что, если всё произойдёт как надо, то в восемнадцать лет я получу литагента и смогу публиковаться самостоятельно. Я спросил, надо ли мне сейчас подписывать договор с издательством. Он ответил, что вообще-то договор в таких случаях обычно заключают, но, поскольку мне нет восемнадцати, то это дополнительные трудности, а, учитывая текущую ситуацию на рынке, все трудности сразу отметаются на фиг издателем. В общем, насколько я понял, можно будет добавить вторую фамилию на обложку без договора!..

Это меня обрадовало, потому что если бы пришлось подписывать электронный договор, скорее всего, без помощи мамы я бы не обошёлся, а мне пока не хотелось ничего рассказывать родителям.

После обсуждения технических нюансов я задал ещё один вопрос, который меня волновал: почему Сергей выбрал в соавторы именно меня, несмотря на столь юный возраст? Поплавский сказал, что ответит на него один раз, и больше к этой теме возвращаться не будем.

«Вы мне напомнили самого себя в молодости, — сказал он. — Я был таким же ничего не понимающим, но отчаянно рвущимся туда, наверх… Если смогу вам помочь не тратить время на хождение в тупики, то попытаюсь. Но не ждите, что вас будут водить за ручку».

Потом мы ещё разговорились, и довольно душевно. Я рассказал ему, что у меня дома есть собака Чара. Когда мы с родителями бывали в отъездах, за ней присматривала бабушка Люда. Оказывается, у Сергея тоже были собаки, и даже целых две. Тут мама позвала меня кушать. Принесли ужин, который мы заказывали в номер. Я написал Сергею, что мне пора идти. Как ни странно, уходить не хотелось, хотя я был голоден, и разговор всё не заканчивался и не заканчивался, так что маме пришлось позвать меня три раза. На третий раз я был вынужден подчиниться, так как моя паста с морепродуктами почти совсем остыла.

Ужинали мы на улице, в беседке. Постепенно смеркалось. Родители пили вино и разговаривали. Когда папа на что-то отвлёкся, подлетевшая ворона тихонько склевала половину его салата. Оказалось, птицы здесь ведут себя довольно уверенно и надо быть внимательнее. Папа потом вволю посмеялся над этим конфузом.

Уже ближе к концу отдыха (мы провели на Мальдивах чуть больше недели), как-то утром, когда мы с папой в очередной раз пошли на дайвинг, мне в голову пришла какая-то очень важная мысль, и захотелось во что бы то ни стало ей поделиться. Но папа, похоже, с утра был не в настроении, и перебил меня. Однако я чувствовал, что непременно должен довести мысль до конца, и сделал ещё одну попытку. На этот раз отец опять грубо заткнул мне рот. Я остановился и серьёзно спросил у него, почему он меня перебивает.

— Ты хочешь поговорить? Пошли домой, поговорим, — ответил он тоном, явно не сулящим ничего хорошего.

Мы пошли обратно в номер, не успев даже толком от него отдалиться. Я был твёрдо уверен, что ничего неправильного не сделал, а значит, бояться нечего. Но внутри у меня всё равно почему-то похолодело. Когда мы вернулись, мама лежала на кровати с планшетом. Она собиралась на массаж, но ещё не успела уйти. Отец без предисловий взял ремень и принялся стегать меня им пониже спины. Мама, конечно, офигела от такого поворота событий, ведь только что, когда мы уходили, всё было в порядке. Она пыталась остановить отца окриками: «Максимка!», на которые тот не реагировал. Ощущения от ремня мне не понравились, и, так как я был уже ростом с отца, то попытался перехватить его руку. Мы начали не в шутку бороться и повалились на кровать. Я знал, что отец всё равно победит, но сдаваться так просто не собирался. Мать пронзительно зарыдала, бросилась в коридор и начала биться головой о дверь ванной, после чего закрылась в ванной, разражаясь оттуда такими воплями, как будто случилось что-то на самом деле непоправимое. Это отвлекло отца, и он, оставив меня в покое, пошёл стучаться к маме:

— Алиша! Открой, пожалуйста!..