51

…Когда я приехал к Сергею во второй раз, какое-то время всё было более-менее тихо. Я не лез перечить Сергею через каждое слово и, даже если был не вполне с ним согласен в чём-то, предпочитал прикусить язык, а не вступать в спор. Сергей, видя это, тоже подуспокоился. Он предложил мне остаться учиться в Николаеве, привёл к декану института филологии.

— Знакомься, это Александр Викторович Пронкевич.

Декан дал своё согласие на моё обучение. Похоже, они с Сергеем были приятелями в некотором роде. Правда, мне показалось, что Александр Викторович не совсем разделял мой восторг относительно литературного таланта Поплавского…

Родителям очень тяжело далось решение отпустить сына в Украину. Не знаю, каким чудом они согласились. Так как они опасались, что я задумал замаскированный переезд в Николаев под видом учёбы (может, отчасти и было так), то поставили условие, что в зачётке у меня должны быть только четвёрки и пятёрки. Что ж, родители имели право что-то требовать — учился-то я за их счёт. Я, правда, сразу прямо им заявил, что не потяну (хотя и постараюсь сделать всё, что смогу), и впоследствии не раз нарушал условие, да и вообще оно доставило мне массу хлопот и переживаний, но это уже совсем другая история…

Играть перед Сергеем роль пай-мальчика меня хватило ненадолго.

Когда Поплавский узнал о том, что мой старенький пятый айфон, купленный ещё в две тысячи двенадцатом году, уже почти не держит заряд и на холоде моментально садится, то дал совет:

— Я бы на твоём месте сказал родителям, что у тебя сломался телефон, и попросил денег на новый.

— Как же это так, солгать родителям?

Сергей сильно удивился, когда я сообщил, что мама с папой учили меня никогда их не обманывать.

— И что, они прямо сами тебе никогда не врали? — спросил он.

Я призадумался, пытаясь вспомнить случаи явного злонамеренного вранья со стороны родителей.

— Нет, — сказал я.

Так как обманывать маму с папой я отказался, было найдено другое решение проблемы — на уже имеющиеся средства купить дешёвый кнопочный телефон в качестве запасного. Вначале мы очень долго выбирали модель. Сергей считал, что нужно сравнить все преимущества и недостатки разных моделей, долго общался с продавцом, хотя разница в цене была чисто символическая, а набор функций примерно одинаковый. А я терпеть не мог терять время попусту. Телефон выбирался с такой тщательностью, как будто речь шла о супердорогом смартфоне. Но это ещё полбеды. Когда мы пришли домой, Сергей сел и стал вместе со мной «разбираться» в телефоне. По мне, так нечего там было разбираться, обыкновенный «кирпич». Я хотел поскорее пойти в душ. Сергей вообще оказался очень занудным. Он мог полчаса распространяться о тарифах сотовой связи и преимуществах одного тарифа перед другим. Он как будто видел, что мне неинтересно слушать, и продолжал говорить назло. Если б он только так же упоённо говорил о литературе! (Но куда уж мне быть достойным разговора о литературе.)

В «Кентерберийских рассказах» в одной из историй рассказывалось о муже, который подвергает жену разным мучительным испытаниям, вплоть до отлучения от детей, чтобы убедиться, что она беспрекословно во всём будет его слушаться, проверить на прочность её любовь (слушается — значит любит), и в конце, когда убеждается, объясняет, что это розыгрыш, и оборачивается идеальным супругом. Вот Сергей был кем-то вроде того мужа и ждал, что окружающие люди будут послушно исполнять его прихоти.

Когда я всё-таки прервал увлекательнейший процесс копания в настройках телефона и выразил намерение пойти помыться, Сергей обвинил меня в неуважении к нему. Как следствие: крик, скандал…

…Помню, в самом начале, когда только-только зашла речь о том, чтобы я остался в Николаеве, Сергей был настроен чрезвычайно оптимистично. Его вообще постоянно метало из крайности в крайность, из чрезмерного оптимизма в абсолютный деструктив и обратно.

— Жить в одном городе, считай, почти в соседних домах с человеком, которому можно дать почитать свои тексты и получить отзыв — это очень ценно, — сказал он. — Не у каждого есть такая возможность.

Он имел в виду, что если я буду учиться в Николаеве и что-то напишу, то смогу дать ему, Сергею, на оценку. Но я был далёк от оптимизма. Мне уже тогда стало ясно, что, когда перееду в Николаев, мы с Сергеем либо не будем общаться вообще, либо будем видеться очень редко. Так и получилось в итоге.

Один раз, когда Сергей начал кричать, я решил просто встать и уйти. Поплавский тут же бросился за мной вдогонку, и, когда я был уже на пороге, заявил, что, если я сейчас уйду, между нами всё кончено.

На вопрос, почему он только со мной разговаривает в повышенном тоне и оскорбляет, Сергей ответил:

— Неправда! С Надей я вчера так разговаривал. — Кроме жены, он назвал имя ещё одной общей знакомой.

Больше мне возразить было нечего. Я только стоял со скрещенными на груди руками и саркастической улыбочкой и слушал его излияния.

— Вот эта твоя улыбочка тебе не идёт, — сказал Сергей. — У тебя и так крысиная мордочка, а тут ещё эта улыбка…

Вообще, надо сказать, Сергей постоянно критиковал мою внешность. Не так хожу, не так смеюсь, не так улыбаюсь. «Научись нормально смеяться». Я вроде бы ни разу не позволял себе отпускать замечаний о его внешности, хотя уж он-то был весьма далёк от общепринятых стандартов красоты. Мне казалось, что третировать человека из-за внешности или, например, лишнего веса — это что-то за гранью добра и зла.

— Тебя послушать, так я уж прямо совсем урод какой-то… — однажды сказал я Сергею.

— Ты не урод, но ведёшь себя, как урод.

В конце концов, я начал подозревать, что Сергей просто-напросто завидовал мне. Не знаю, возможно, он думал, что если бы в молодости выглядел, как я, то имел бы несравненно больший успех у девушек. Неслучайно же он сказал как-то: «Я был один по объективным причинам, а ты по своей вине». Ещё, скажем, я привык вытирать посуду полотенцем, потому что родители всегда так делали, а Сергей считал, что посуду не надо вытирать, она сама высохнет. Полотенце?! На нём же куча микробов собирается! Сергея сильно раздражало, если он видел, что меня в чём-то родители с детства учили делать по-другому, а не так, как привык Сергей. Видимо, он втайне завидовал тому, что я вырос в более обеспеченной семье, и у меня были финансовые возможности, которых не было у него. Я бы на твоём месте не покупал новую сковородку в магазине, а купил на блошином рынке! Сладости здесь покупать нельзя, они очень дорогие! Я знаю, где подешевле! И вообще, ты же веган, какие сладости! Его злило, что я обычно не сравнивал цены на конфеты в разных магазинах и не трясся над каждой копейкой. Это в его глазах выглядело непозволительным расточительством. Он всё время называл меня мажором. Только потому, что я вырос в обеспеченной семье, Сергей считал меня тепличным ребёнком, маменькиным сынком, но не потому, что я был им на самом деле, а потому, что Сергею хотелось меня таким видеть, беспомощным, избалованным. По правде же говоря, он не посетил и десяти процентов от того количества городов, которые объездил я, он не грёб на байдарке по реке, не погружался под воду на тридцать метров, не катался до рассвета на квадроцикле, не рассекал на снегоходе. Он ошибочно принимал мою стеснительность (что не означает скромности) и замкнутость (вообще постоянный ор не располагает к особой откровенности) за симптомы того, что я не нюхал настоящей жизни.

Принято считать, что обычно люди ссорятся и расходятся из-за каких-то непреодолимых идеологических разногласий. Но на практике те же ватники могут спокойно уживаться с либералами. А самые громкие скандалы происходят из-за на первый взгляд незначительных бытовых мелочей, вроде хлеба в мокрой тарелке или привычки вытирать посуду красным полотенцем, а не, например, синим.

Ещё один инцидент произошёл из-за того, что Сергей скинул мне ссылку на «умные часы» в интернет-магазине и посоветовал купить. Я, исходя из своего бюджета на тот момент, счёл подобную трату нерациональной. Я вполне мог обойтись и без умных часов. А раз я мог без них обойтись, значит, они мне были и не нужны. Особенно учитывая, что денег у меня тогда было не сильно много, родители переводили ровно на месяц, я не голодал, но и не шиковал, старался тратить в меру.

Когда я отказался покупать часы, Сергей отреагировал так: «Воистину, не всем дано видеть дальше своего носа».

Я ответил что-то вроде: «Без традиционной порции хамства, конечно же, не обошлось».

Сергей ответил: «Идиот! Хотя бы сегодня мог промолчать. Сегодня пятница 13-е!»

На следующий день, когда я заглянул к нему, Сергей прямо с порога сунул мне какие-то вещи второстепенной важности, которые остались с того времени, когда я ещё жил у него дома, а не снимал жильё у дедушки.

— А что, это обязательно забирать сейчас?

— А больше ты не придёшь.

— Почему?

— Потому что надо было вовремя остановиться.

Я обратил внимание Сергея на то, что конфликт начал он, когда сказал, что мне не дано видеть дальше своего носа. Тот ответил:

— Я предупреждал, что я так иногда иронизирую.

Почему-то, когда иронизировали в его адрес, Поплавскому не нравилось.

…Ещё в тот раз, когда Сергей начал скандал, я порывался уйти, а он догнал меня в коридоре и продолжал орать, я спросил:

— Вот ты столько раз твердил, что я мудак. А сам-то ты сейчас разве не ведёшь себя, как мудак?!

— Что? Ты назвал меня мудаком…

И конечно, после он рассказал нашим общим знакомым, как сильно я его обидел и каким именно словом назвал. Хотя я прежде не цитировал никому из этих знакомых нелестные эпитеты, которыми Сергей щедро меня одаривал, предпочитая не вмешивать других людей в наши отношения. Сергей много и часто любил всем расписывать, сколько он делает для Макара, какое хорошее жильё для съёма ему подыскал и т.п.

В глазах непосвящённого наблюдателя правым обычно выглядит тот, кто более горячо доказывает свою правоту, или тот, кто имеет больший авторитет. Сергей пользовался тем, что я был неуверенным в себе. Уж ему-то уверенности, там, где она не нужна, было не занимать. В глазах обывателя: не уверен, сомневаешься — значит, лузер по жизни. За это Сергей мне мстил беспощадно. За то, что я не выглядел, как человек, который добьётся оглушительного успеха в жизни. Он-то возлагал на меня очень большие надежды и думал, что за счёт моего успеха оправдает все свои собственные жизненные ошибки, а не тут-то было. Я приехал, и оказалось, что я робкий, вежливый, спокойный мальчик, которого родители учили каждый раз, вставая из-за стола, говорить «спасибо».

С точки зрения Сергея я не выглядел, как человек, который обладает качествами, необходимыми для того, чтобы добиться успеха. В каком-то смысле я его «кинул». Когда мы общались по переписке, у Сергея сложилось одно впечатление обо мне, а в реальности я произвёл на него совсем иное. Впрочем, и он также меня обманул, искусно ввёл в заблуждение.

Как-то раз я спросил у Сергея:

— Давай я тоже буду на тебя орать, раз ты всё время так разговариваешь?

— А тебе-то с какой стати на меня кричать? — живо поинтересовался он. — Это ты ко мне приехал. Я у себя дома, делаю, что хочу.

Сергей был прав. Я вспомнил, что сказала та девочка из школы: «Ты не там ищешь друзей». И вдруг понял, что столько лет, по сути, навязывался к постороннему взрослому человеку. По своей инициативе приехал к нему в гости. Он не возражал, но и не зазывал меня в Николаев. Я первый написал ему во «ВКонтакте». Это я захотел писать вторую книгу в соавторстве. Я считал Сергея лучшим другом, но хотел ли он сам, чтобы я так считал? Часто ли признавался в дружеских чувствах ко мне?

Проблема заключалась в том, что если бы я решил закончить общение с Сергеем, то, вероятно, сделал бы ему очень плохо, больно, а, учитывая болезнь, Поплавскому нельзя было сильно расстраиваться. Он говорил, что по прогнозам врачей вообще должен был давно умереть. Но, общаясь со мной, он тоже постоянно расстраивался. Как тогда, когда он стал кричать, а я ушёл, и Сергей через два дня сообщил, что у него после моего ухода случился приступ, вызывали скорую. Чтобы его не расстраивать, мне нужно было не просто не спорить с Сергеем, а стать Сергеем. Но это невозможно. Получается, что неважно, ушёл бы я или остался — Сергей в любом случае страдал бы.

Чего я ждал от него? Чтобы человек в пятьдесят лет изменился и понял, что хлеб в мокрой тарелке — слишком незначительный повод, чтобы ругаться и злиться? Люди в таком возрасте уже не меняются. А каким бы я стал, если бы никто, ни отец, ни бабушка никогда со мной не спорили, а наоборот, с четырнадцати лет все окружающие потакали мне из-за болезни, мнимой ли, действительной ли… В какое чудовище я бы превратился?

У меня возникло также предположение, что Сергей сначала рушит всё, портит отношения с человеком, а потом, чтобы искупить вину, пишет книгу. Что чувство вины выступает как бы топливом для творчества, стимулом. И если это действительно правда, то пытаться сломать паттерн, по которому Сергей существовал всю свою жизнь, пытаться разрушить налаженную систему, было бы по меньшей мере наивно. Исходя из всего вышесказанного, становилось очевидным, что продолжать общение с Сергеем не имело смысла. Общение исчерпало себя. Дальше оно пошло бы только во вред обоим. Ну не переделаю я Сергея, а если даже и переделаю, и он перестанет кричать по любому поводу, то это будет уже не он, не настоящий Сергей, а какой тогда смысл? Просто нужно смириться с тем, что он — не мой человек.

Иногда, если мы по-настоящему хотим помочь кому-то, то единственная вещь, которую мы можем сделать для человека — это оставить его…