43. Не по зубам Наджелайна

Килора. Шакир. Лар-Халид

А потом отец долго говорил, почти не глядя на меня. И я услышала новости о маме, о Валайяре и о Геянсе. Увидела, как в его глазах поселилась звериная злость, как черты лица немного заострились, когда говорил о Камнах. Мы покинули Дом Высших Наук и пешком прошли по потемневшим шакирским улицам до дворца. Казалось, даже сумерки прислушивались к советнику президента развалившегося содружества неизвестного количества планет. В прекрасном императорском саду, где мы сели прямо на траву под свисающие цветущие ветки ферилии, папа продолжил рассказ и рассуждения к нему. Было от чего ужаснуться:

— Самое страшное, что я не понимаю цели. Если бы Лотояна добивалась вселенского господства, уже бы появилась. Тираны любят, когда им поклоняются. А тут… Я догадываюсь, и мне все больше не нравятся эти догадки.

— Так вот. Малыш, — обратился он ко мне, — ты ведь знаешь этих чертовых эльфов. Я после того, как на Геянсу напали, стал спешно копаться в дикими темпами уничтожаемой информации. Камнах считается поставщиком высоких технологий. У нее, единственной, первая категория. Первый уровень жизни. Даже у нашей планеты — второй. Так вот, за последние десять лет они ничего не изобрели. Тебе не кажется это странным, малыш? Ты — будущий правитель, возможно. Что бы ты подумала, а? Еще факт. Совсем не многие из них… очень давно, лет десять назад, обращались напрямую к Валайяру. Сотрудничать. А потом исчезли куда-то. И их заменили другие — скрытные, безнадежно гордые.

— Слишком гордые, чтобы попросить о помощи?

Папа нехорошо усмехнулся.

— Напоминает кого-то, да? То-то Лотояна по ней ударила. Мама не слишком хорошо понимала, пожалуй, что сделала. Именно с нее все началось. Камнах наводила справки обо мне, о генсанах. Кажется, она хочет не господства.

— Смерти, — подхватила я.

— Теперь понятно! — неожиданно громко сказал Хаталь.

Я обернулась к нему, ударившему себя ладонью по лбу.

— Маг? — подал голос Таонтор. — Объясните же своему императору, в чем дело.

— Мне для этого придется все рассказать, — Хаталь улыбнулся. — Суть в том, что Алтасаф тут изо всех сил пророчит гибель Вселенной. Мол, мы должны наблюдать за перерождением. И твои маги, мой император, туда же.

Я усмехнулась. Горько невозможно. Почти период я учила Хаталя не сдаваться и вмешиваться. А теперь кляну себя на чем свет стоит. Потому, что может он и прав, и все можно спасти. Да только это каждый раз выбор между несостоявшимися еще «нами» и далекими чужими планетами. Но он выбрал. Там, где я вижу отчаяние, он видит возможность.

— Ирилие, ты боишься. Это ж что-то невероятное. Моя безголовая, бесстрашная, и вдруг застыла от испуга. Прекращай. Подумай. Подумай хорошо. Если нам удастся эту Вселенную спасти, зачем новая? Ну?

Незачем. Он видит возможность. Мой личный армагеддон уже несется к маленькой хрупкой планете астероидом по имени Алтасаф. Впервые в жизни, наверное, мне предстоит сейчас опустить руки. Куда ни кинь, цена высока. Очевидно, что без Хаталя мы не справимся с полчищами мертвецов, некромантами, да и с Лотояной тоже. Очевидно, что с Камнах он уже не пойдет, а полетит.

Если все сложится удачно.

Но там мама, там Валайяр. Там тысячи планет в заложниках.

А в его глазах снова танцуют льдинки.

Они говорят о бледной звезде, о ледяной планете, о том, как долог путь туда.

Хаталь злится. Ему хочется прибить Лотояну и каждого проклятого некроманта. Неожиданно понимаю еще одно. Страшное, удивительное и дающее небольшую надежду. Маг стал собой. Сейчас он именно тот, кто бродил по Донку, выкупая рабов. Правда, не так наивен. Но все же — тот. И уже не сможет, наверное, не вмешиваться в людские дела, быть холодным беспристрастным демиургом. Нет, он скорее станет азартным болельщиком. Как Хатта. Говорят, Светлый плетет наши нити. Никто и никогда его не видел. Говорят, он настолько любит Килору, что растворен в ней. Мы вдыхаем Хатта, мы созерцаем Хатта. Он — свет. И это тоже — один из драконьих путей. Я уже не знаю, чему верить и как быть.

Мне ничего не сделать с ним. Почетно, наверное, быть женщиной бога на планете пятого уровня жизни? Но это все — если сложится. Если маму спасем.

А если нет? Какую еще цену нужно будет заплатить?

— Рианони… Прости, я должен тебе сказать. Лаар, он...

Папа затих. Впервые вижу его слабым. Значит, не смерть. Хуже. В горле что-то сжимается. Зажмуриться вот. И тихо зарычать.

— А Анна, как же Анна? — мне вдруг приходит в голову, что ей — куда страшнее, чем мне.

Она родила сына.

— Кто он тебе? — спрашивает Хаталь.

С двойным, а то и тройным подтекстом, хозяйски положив мне ладонь на руку. Мол, ответь, давай. И от этого ответа многое зависит, наверное. Он не утонет в ненужной ревности, просто важно знать. Я подбираю слова. Беспомощное — друг, правдивое — бывший любовник, ну да, было пару раз по глупости, или вот еще не самое верное — сокурсник, наставник.

Мой мозг вдруг обнаруживает определение.

— Он мне… Бренн.

Несколько получасов.

Отец разговаривает с Таонтором в тронном, а Варат усажен рядом: кивать, мучительно взвешивать каждое слово. Он — наследник. Девятый, последний сын.

Шакирский император ненавидит магов. И магию. Люто, бешено. Восемь его детей оставили трон, чтобы выбрать иной путь творения. По законам этого свободного государства, с таким решением нужно считаться даже императору.

С ним остался только Варат.

Мы с Хаталем ушли из тронного, взявшись за руки. Папе сейчас не нужны свидетели.

Хаталь потащил в дальнюю часть сада. Отсюда начинается сотканная из облаков магическая лестница, ведущая высоко к храму Хатта. Укрытый ночным мраком сад поет и стрекочет на разные голоса. Над нежными лепестками аветов и рейли носятся светлячки. И под ветвями ферилии их полно, издали кажется, что цветущее дерево усыпано звездами.

— А что, из тебя бы получился вполне приличный бог.

Хаталь усадил меня на лавку, устроился за спиной и обнял.

— Приличный… — усмехнулся.

Я обернулась, заглядывая ему в глаза.

— Ну вот представь. Вечер вечности, дело к сумеркам, наверное, пятница, и тебе скоро будет пора отдыхать, но по бесконечному чертогу, уходящему тьмой почти в никуда, вьется очередь страждущих. А там, в конце коридора, открыты двери, и за ними видно звездную бездну. И ты спрашиваешь, смертельно усталый: «Следующий? Опять правитель? А вы точно ко мне? По изменам супругов через два чертога направо. Ах, там же неприемные вечности… Придется подождать. Не печальтесь. Разберитесь сами. Вы же правитель. Ну голову ей отрубите, в конце концов».

Хаталь смеется.

— Или вот тот, с порога начинает: «О, великий Хаталь, попирающий своим величием горы, светило, луна и звезды...» А ты, потирая виски: «Ну хватит. Вы из какого мира?» Ты же не любишь предисловий, верно? «Что у вас там? Если измена, сожгу взглядом. Что за правители, не могут справиться с супружеской верностью! Ну?!!» А правитель кланяется и дрожит: «О, мммой господин, ураганы, бури, землетрясения, урожай гибнет десять лет подряд и еще… комары одолели». Ты хмуришься. «Хм! Сейчас проверю». И проверяешь. И тут действительность начинает мигать, чертог озаряется красным, и голос в темноте визгливо заявляет: «Предельно допустимая норма Наджелайна на планете превышена в десять раз!» И ты понимаешь, что выходные не светят, потому что придется спускаться в мир и все решать самому...

Космос. Антарра

Мне пришлось сжать руку Хаталя, когда нас накрыла тень Антарры, медленно снижающейся над садом Таонтора. Стремительная стальная птица вылетела как раз из-за того самого парящего храма Хатта.

Мой маг ощутимо дрогнул, когда она бесшумно приблизилась к земле и, не садясь, зависла над верхушками самых высоких деревьев в саду, почти касаясь их металлической обшивкой. К нам медленно выехал серебристый трап, он все еще вглядывался в небо, надеясь, видимо, что остроносое чудовище прилетело не за ним. А ведь еще вчера он рассказывал мне, что сам — дракон.

Как говорят геянсане, суть невозможно определить без сравнения. Хаталь быстро-быстро берет себя в руки. Ускоренными, ошеломляющими темпами. Вставший за ним папа кладет руки ему на плечи.

— Первое правило клуба, парень: как бы ты ни упирался, а надо лететь на край Вселенной и немного дальше, если потребуется. Единственное, что ты сможешь, это потом отыграться за все причиненные неудобства. И то, учти, Наджелайна хитры. Они умеют… смотреть в душу глазами раненого олененка. Один раз лапку такому перевяжешь, и, все, пропал.

Я хочу уже возмутиться, но замечаю, что наш прекрасный килорянин тем временем, отвлеченный папой, встал на край трапа, и мы уже едем вверх, где предстоит еще и исчезнуть в брюхе голодного корабля. Хаталь сжимает кулаки. Неведомая мощь чужой планеты пугает его, даже если рядом я и отец. Слишком привык доверять только себе.

Оглядывается по сторонам, на исчезающий там, внизу, сад, на ставшего точкой Таонтора. А потом нас всех ослепляют светодиоды в сером коридоре Антарры. Я все еще наблюдаю за тем, как Хаталь оглядывается на закрывающуюся с шипением дверь, как делает шаг по пластиковому полу и удивляется, когда из пор покрытия встают голограммы цветов, которые он только что видел в саду Таонтора. Интересно, к чему эти навороты?

— Что, интуитивное считывание памяти не выключили? Энергии, наверное, много жрет?

— Не. Это же новая модель, Риэн. Тебе в училище по космолетам таких возможностей делали только краткий обзор.

— Пф! Я еще посмотрю, как эта птичка летает.

Отец усмехнулся.

— Ну давай, у меня тут, знаешь, место второго пилота как раз вакантно...

И замолчал. Потому, что вакантно оно после того, как не стало Лаара.

Я с неудовольствием услышала стук каблучков по коридору. На нас неслась буквально доктор Анна. Не замечая ни меня, ни отца, она подлетела к Хаталю и взяла за руки. Долго в глаза смотрела, не в состоянии и слова сказать. Всхлипывала только. Папа хотел было положить руку ей на плечо, но отдернулся.

Мой маг нахмурился.

— Вы говорите на атальском, нэ? — спросил он у доктора.

Та кивнула и еще раз протяжно всхлипнула.

— Хорошо. Тогда отведите меня. О, не бойтесь, ему не будет больно, обещаю. Идем, Рианони, ты будешь нужна, — командует он настолько естественно, что аж колени подкашиваются.

— Я?

Встаю чуть позади, как-то очень странно себя веду, словно уже все решила, словно эти ритуалы подразумеваются сами собой и что до сих пор не он был ведущим, приказывающим, оно просто ошибка, не более.

— Конечно, ты. Я еще не очень хорошо изучил устройство корабля, но вижу, что потолки тут низкие. И если я вдруг начну превращаться, никому не поздоровится. Посему кто-то должен отнять у меня энергию превращений. Понимаешь, да? Алт-раххи должна уйти в тебя, не в меня.

— То есть я должна принять в себя Лаара Озолу?

— В некотором роде.

На меня оглянулась Анна. От ее взгляда хочется зябко поежиться.

— Это поможет тебе, Хаталь?

— Надеюсь. Я много знаю о силе, Рианони, но предсказать результат не берусь.

Он вдруг улыбнулся: задорно, бесшабашно.

— Но мы же должны, подери нас Лхал, попробовать?

Проклятье! Мы что, совсем поменялись местами? Или это я просто раньше не замечала, как похожи. Очень похожи — если Хаталь без этого наносного равнодушия, без своих триста тридцати трех уровней доспехов.

— Рианони, тебе придется сосредоточиться на энергии. Учись брать. Никакой скорби ты себе позволить не можешь, поняла? Скорбящих без тебя достаточно.

Тон строг, но я чуть не прыгаю от счастья. Заранее, правда, зная, что сейчас будет плохо, очень плохо. Лаар.

Несколько поворотов по круглым, похожим на цветные трубы коридорам корабля. Ветки подвижных переходов между этажами изгибаются то вверх, то вниз. И совсем скоро достигают лаборатории Анны.

Вид заставляет шумно вдохнуть и забыть выдохнуть.

У койки младшего Лаара, привязанного широкими ремнями, стоит Лаар старший. Стоит и смотрит в остановившиеся глаза сына. А сын… Анна, верно, пыталась его сохранить. Окоченевший, страшный серый труп лишь слегка двигается. Совсем немного. Он не гнется почти, и тело лишь немного дергается в путах. Ворочается на подушке голова. Покрытый инеем Лаар Озола. Его кожа неровная, в волдырях. Кое-где — зеленоватого оттенка. Пахнет это так, что лучше не рассказывать. И, конечно, черты лица… Уже совсем не тот, кого я знала. Вывалившийся наружу чернеющий язык и жутковато белеющие над ним зубы...

Я не имею права плакать. Анна, всегда железная, всегда решительная доктор Анна, она вздыхает со всхлипом. Уставшая уже, видимо, рыдать.

— Клади мне руки на спину, сзади вставай, не смотри. Не двигайся, — снова командует Хаталь.

Я не против, потому что даже кивнуть не в состоянии.

Поседевший Лаар отходит от сына невероятно медленно. Хватает разрыдавшуюся Анну.

— Готова? — спрашивает Хаталь.

— Да.

Ни черта я не готова, конечно. Особенно — к тому, что под руками Хаталя тот, с кем я дружу, сколько себя помню, кружится светящимися пылинками, оседая на пол. Тело исчезает. А Хаталь сгибается пополам. И я вижу, как это — превратиться. Страшно. На руках отрастают когти, чешуя… Он стонет, рычит, он, верно, ненавидит меня сейчас. Потому что я обхватываю его, не обращая уже больше внимания ни на кого, я прижимаю к себе так близко, как возможно. Забрать, нужно забрать лишнее… Когда чешуя, режущая пальцы острыми краями, снова становится кожей, обнаруживаю, что раскачиваюсь вместе с Хаталем, тихо шепча на том, древнем языке слова успокоения. А он лишь слегка кивает.

Ладони оказываются в его руках, перецелованы, прижаты к лицу.

Какие-то вечно странные у нас места и пейзажи для нежности. И Лаар еще. Теперь же можно немного поплакать, верно?

Упереться вот лбом в его неровную спину и чтобы беззвучно, Анну не беспокоя.

***

Райндан опасался, что дочь не оставит его удивительного гостя ни на секунду одного. Но, как выяснилось, зря. Она тихо что-то зашептала старшему Лаару, не выпускающему из рук жены, и почти сразу удалилась на мостик, оставив мага Райндану. Что было с ее стороны более чем разумно. Ведь она-то превращение трупов в светящуюся пыль и людей — в ящериц уже видела. А вот Райндан до сих пор пребывал в некотором подобии шока. Именно потому повел Хаталя не смотреть в проносящуюся мимо звездную вышину, а сюда, в посольскую каюту, больше похожую на зал для приемов.

Здесь он предложил магу еды и питья. От алкоголя гость не отказался: слишком много произошло за последние несколько дней. А вот к еде в белом контейнере сначала осторожно принюхивался, хотя Райндан старался выбрать ту пищу, где были прекрасно видны ингредиенты и приправы. Прозрачный пластиковый стол вызвал у Хаталя бурю эмоций. Ну и стулья, конечно. Сначала маг даже спросил, насколько хрупки их стеклянные ножки. Райндану пришлось продемонстрировать запуск мебели в стену. Вспомнив, что Ринон в свое время более всего приятно поразила душевая кабина, советник показал и ее. И, действительно, увидел неподдельный восторг на лице гостя. Он все трогал, что-то — даже нюхал, много спрашивал и еще больше — рассказывал. Понимая только сейчас мотивы некоторых поступков своей маленькой риану. Вот, хотя бы, вспомнить первое купание в реке. Если уж она привыкла к этому… как же его? К душу...

Райндан налил Хаталю пятидесятиградусного пойла, похожего на килорский зхарт, только, конечно, и лучше очищенного, и пахнущего — пряными травами.

— А она всегда такая была?

— Рианони? Почти всегда. По крайней мене, с тех пор, как появилась первая необходимость ее обучать. Это произошло рано. Рианони от природы довольно подвижна. Ну и получилось так, что воспитатели почти все настаивали на соблюдении ею правил, которые претили, были непереносимы. И конечно, чем ее можно удержать? Рассказами о том, какие приличные у нее родственники. Мне ничего не говорили. Первое время доводы действовали. А потом Рианони плюнула… Нет, не на нас с Ринон, хотя этого бы вполне можно было от нее ожидать, а на многочисленных своих учителей. Авторитетов у нее осталось… Я, Ринон, Валайяр, да вот Лаар с Анной. А от остальных она переселилась за колючую проволоку. И спорила, и дерзила. И выгоняли ее, и били. Но уж со старшими разговаривать так, чтобы они считали ее или равной, или опасной, поднаторела. Редко о ком отзывалась с уважением. Пару раз, слава богу, ей встречались настоящие учителя. Как ни странно, Валайяр вот упал эту категорию — настоящих. Она с ним на мечах вот лет с семи, наверное. Или с десяти, может. Так что да, всегда такая.

— Странно. Я думал, такие дети не рождаются в благополучных семьях.

— Дикие? Там же наследственность, — Райндан вздохнул. — Понимаешь, Наджелайна… Я бы даже не сказал, что это проклятие, печать. Это способ жизни такой. То есть даже если ты обожаешь свою девочку и двадцать лет проходят абсолютно спокойно, на периферии сознания все время крутится мысль: сейчас жахнет. Точно жахнет. И когда случается, то испытываешь вместо напряжения — облегчение. Слава богам, вот теперь можно не бояться, что ее снесет очередным ветром. Спокойно решаешь проблемы. Любого уровня. Конфликт? Межпланетный? Хорошо! Гибель всего живого? Да отлично! Если не сдохнем, то такая победа гарантирует еще три-четыре года спокойствия. За это стоит бороться. Ну так вот. Понимаешь, в чем дело: разгребать в любом случае — тебе. И это не потому, что она безответственна. Вселенная очень хочет доказать девочкам Наджелайна: есть нечто им не по зубам. Но они же, черт их возьми, упертые. И сломанные зубы их не волнуют. Не останется зубов, будут грызть челюстями. Нет, опять все не то...

— А почему же вы с ней тогда, господин посол?

— Райндан. Не, можно сразу «отец». Я серьезно. Моей девочке — только дракона. Не смейся. Почему я с ней… Я тоже вхожу в перечень того, что им не по зубам, этим маленьким… ах, ладно, потом эпитетов напридумываем. Еще будешь?

Изрядно уже налакавшийся советник налил гостю. Да, хотелось, очень хотелось расслабиться. Он и сам не замечал, как тяготит случившееся с Лааром. И как же он благодарен этому странному дикарю, которого слушается его дочь, за свободу от смертельно тупиковой ситуации.

— И ты, — тихо сказал он, как особое таинство. — Не по зубам. Я же вижу. Говорю, это клуб. И мне ну тааак хорошо, что я в нем не один теперь.