10. Осломордый баран

Килора. Донк

Перетягивание каната, говорите? Я рванула на себя проклятую веревку и зарычала, готовая, если что, защищаться и дубасить ногами, куда придется. Я знаю, он готов развернуть меня спиной к себе и кувыркать по земле, превращая веревку в подобие дыбы. Не оглянется.

— Слушай, ты, бешеный крутошипник, хватит меня тащить, словно участвуешь в гонках. Ралли: холм хренорепника — Альхау. Видать, выигрыш обещают немалый, раз так стараешься.

— Замолчи.

Кулаки сжаты. Значит, надо продолжить. Пусть дойдет, закипит наконец, выпустит пар и меня выпустит. Страшно как. Но надо.

— Ни в коем случае. От кого ты узнаешь еще подробности своего психотипа? А ты явно похож на трехдомный свеклоид… ну, когда сердишься.

— Алтасаф! А ты сейчас будешь похожа на бездомный пепел!

Он наконец оглянулся. Я-то думала, Хаталь уже багровый и из него только что пар не валит, и свисток, как к порядочному чайнику, забыли прикрепить. Не тут-то было. Благородная бледность капустного листа и совершенно спокойные, безмятежные синие глаза. Он сделал два шага и встал передо мной.

И я, словно заколдованная принцесса из иных книжек с картинками, даже двинуться не могла. Чертов притягательно-страшно-желанный маг. Как можно быть таким: ядовитым, как гриб муходур, и завораживающим, словно распускающаяся синяя роза. Он провел указательным пальцем по коже у самого виска, вдоль, спускаясь к шее. И меня от этого нехитрого прикосновения, а главное, невозможности на него ответить, затрясло, словно больную гриппом в первый день горячки. Хаталь улыбнулся, едва раздвигая губы, а я очень медленно запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Уже зная, что увижу там. Они светлы, значит, он сейчас с чувством полного превосходства от меня оторвется, но… Пусть. Еще одно мгновение, маг. Я буду вдыхать тебя. Ты пахнешь пылью и лесом. И еще немного — скошенными дикими травами. И как же тебя хочется сейчас вдавить в мох.

Хаталь взял мое лицо обеими руками. Стал мгновенно ближе. Ну, маг… я приготовилась к поцелую, закрывая глаза… и вдруг меня выпустили.

Маг зашел за спину, деловито и несколько спешно проверил узлы на руках, затем толкнул вперед.

— Знаешь, я тоже могу тебя удивить. До эпифидо… в общем, до всех названий твоих геянсанских колючек мне далеко, но вот живет в горах преупрямейшее животное. Не признающее даже ту руку, которая дает ему поесть. Осломордый баран. Это четыре копыта, готовые с размаху вонзиться в бок, два закрученных рога, запросто пропарывающие иного быка, и просто непреодолимая жажда разрушений. Такое животное, поселившись на острове, может перерыть его своими рогами вдоль и поперек. А уж человеку точно не даст житья. И горе любому соседу этого монстра.

— Развяжи, — я всхлипнула.

— Нет, — ответил он по-прежнему спокойно. — Из-за твоего упрямства опять ночевать в лесу. Еще несколько восходов в твоем милом обществе, и я все же забуду, что не убиваю женщин.

Я рывком обернулась, топнула ногой.

— Так чего ты ждешь?

— Выглядишь ты забавно. Похожая на попугая и на ребенка одновременно. Такую птичку вполне можно оставить — пока. Если она каркать будет чуть меньше!

Геянса. Дом советника Райндана

Райндан вычислил и собрал у себя всех, кому, по его мнению, могла грозить опасность. Своих друзей, сообщников, зараженных полетами и открытием новых миров. Своих верных и прекрасных. Тех, кого утратить страшно. Правда, сами они об опасности не догадывались. Еще одно приключение? И хорошо!

Доктор Анна в гостиной советника Райндана повела себя непринужденно и по-хозяйски. Она привычным движением скинула туфли на высоченных каблуках и поджала под себя ноги, расположившись на диване. А затем сунула в уголок густо накрашенного рта сигарету, подожгла ее и осведомилась:

— Райндан, ты команду снова решил собрать? С чего это мы снова тебе понадобились?

Советник вздохнул.

— Ну понятно. Предвыборная кампания — такое дело, знаешь...

В гостиную со второго этажа спустился свежевымытый посол Ян. Он, как и прежде, похож на тонкую жердь, как и прежде, улыбается.

— О, доктор. Сколько лет, сколько зим. А где же оба твоих Лаара?

Старший как раз подошел к жене сзади. Выдернул у нее из рук сигарету, поспешно затушил под неодобрительный вздох и возмущенно погрозил пальцем. А вот младший, кажется, немного опаздывал. Как и Ринон, впрочем.

Райндан кусал губы, уже не скрываясь. Хотелось убежать от действительности. На случай исчезновения Ринон плана не составлено. Потому, что в случае исчезновения Ринон он и сам исчезнет. И гори она синим пламенем, вся эта Вселенная, все это Содружество...

Ровно в семь, однако, дверь открылась, и жена советника предстала перед ним, как и обещала. В прежнем черном воинственном наряде, да еще с волосами, обрезанными по ухо. Некрасиво.

Советник натянуто улыбнулся вошедшей. Готовый крушить.

— Ринон.

— Простите, господин, никак не могла прибыть раньше.

— Ох, что-то мне все это не нравится, — подала голос Анна.

И тут «виновница торжества» сама нашла, что сказать.

— О, не волнуйся, Анна. Все закономерно. Советник Райндан решил аннулировать наши отношения. Сразу после кампании.

У Анны изо рта выпала чудом добытая сигарета.

— Райндан?

— Ну, право, зачем ему столь неудобная жена? — распалилась Ринон.

Советник прикрыл глаза. Спокойно, Райндан, спокойно. Играть свою роль уже не получится, ты снова влип. Но ничего.

— Нет. Прямо сейчас. Сию минуту. Я больше с этой женщиной, которая неизвестно, что вытворит через час или два, рядом не могу находиться.

— Райндан. А как же...

— Кампания? Пошла она в ад. Мало того, что у меня тут тираны в оппонентах, мало того, что моя единственная дочь куда-то исчезла. Мало. Еще и Ринон Райндола стала снова Ринон Наджелайна. Все, дорогая, хватит. Хочешь на Килору, значит? Иди, давай. Я у тебя, между прочим, помощи просил.

Ринон сжала кулаки, посмотрела с вызовом.

— Я не отказывалась, — произнесла сквозь зубы, с нажимом.

— Не отказывалась? Ты творишь одну глупость за другой! И это когда речь идет о твоей прекрасной Килоре, между прочим. Или ты уходишь, или мне нужны гарантии, что не взбрыкнешь снова.

Пощечиной — каждое слово. Страшно, дико, перед друзьями, застывшими, немыми. Знакомым жестом вскинула голову. Райндан завыл мысленно. Ну, давай же, Ринон. Килора! Килора же тут в заложниках у тебя, ненаглядная Килора.

— Какие… гарантии?

Мертвый совершенно голос. Словно он требует в пропасть ступить. Она понимает. Райндан хочет лишить ее способностей. Ошейник опять. Бешено качает головой.

— Нет, пожалуйста, нет. Тебе же потребуется. Самому. И что я буду делать, если не смогу остановить тех, кто… а? Спокойно смотреть, как ты умираешь? Райндан, не надо. Прошу тебя.

Еще одна выверенная пауза. От которой горло сжимается. Она сейчас так смотрит, так, словно уже почти его. Выиграл. Теперь немного великодушия. Дозированно. Райндан свои потоки, свою приобретенную власть над живым почти никогда не использует. Пришло время.

Ступил вперед, встал с ней рядом, почти вплотную.

— Ну хорошо. Но если хоть раз не послушаешься, лететь тебе на Килору, моя маленькая.

Он плевать хотел на присутствие тех, кто собрался тут. Все они прекрасно понимают, что такое Ринон, кто она такая. Женщина, во власти которой — уничтожать миры, рушить стены, убивать и взрывать. Но она — его. Его. Райндан запустил руку в короткие волосы. Власть… Из-под пальцев потекли рыжие кудри. Такие, какими он их любил.

— Сейчас в платье переоденешься. Завтра у нас вылет, через два дня официальный визит на Тарайне.

— Да… Райндан.

Почти сорвалась. И бегом — переодеваться. Пальцы, наверное, дрожат. У него и у самого дрожат. Райндан наконец обратил внимание на бывшую команду «Антарры». Застывшую запуганными зверьками.

— У нас новый космолет, — сообщил он, пытаясь разрядить обстановку. — В связи с тем, что старый списан, я позволил себе назвать это чудо «Антаррой». Так что все, как в старые-добрые времена.

— Только ты больше не посол, Райндан.

Килора. Донк

Когда нескладные арненты сменились тонкими арагами, а затем и вовсе поползли вперед желтые поля, поросшие колючками и иссохшей травой с редкими вкраплениями занесенной непонятно откуда ретельи, стало не по себе. Валуны, на которых мирно покоился сожженный светом Эды мох, лежали там и тут, и на несколько сотен метров вдаль было видно только желтые поля и вьющуюся впереди между ними дорогу. По ней иногда проходили путники. Одинаково в серых шерстяных плащах, одинаково не обращающие ни малейшего внимания на ведомую на веревке девушку. Все равно. Только раз кто-то показал на меня пальцем. Кажется, мальчик лет десяти. Но на него тут же зашипели взрослые.

Когда стало темнее, Хаталь отвел меня подальше от дороги, к лесу. Темное небо не показало ни одной звезды. Все заволокло облаками, а вокруг луны образовался зловещий красный ореол. Маг дернул веревку вниз, усаживая на землю. Будет костер? Тут он примотал меня к камню — и как только пут хватило, и ушел — добывать дрова, не иначе.

Оставалось только прислониться к шершавой твердой поверхности и ждать, пока мучитель появится снова. Ненавижу! И еще эти чудовищные светлые глаза и пряные запахи… Я дернулась. Маг. Ррр! Проклятье, ты — приворотное зелье, дурман, семена папоротника, размолотые прямо в душу. Когда по ногам дохнуло холодом, а по земле отчетливо потянуло зеленым дымом, стало жутко. Я тщетно вырывалась из пут, зажмуривалась. Дым становился все явственнее, хотелось ныть.

— Хаталь! — наконец позвала я в отчаянии.

Даже если освобожусь, куда я пойду?

Зеленый дым стал еще ближе. Он заполонил все, я почувствовала отчетливо запах мертвечины. Ни с чем его не спутаю. Дрожь длилась, страх заставлял холодеть и вырываться из пут. Бесполезно. Отчаяние поглотило. А затем на рот мне легла ладонь. Крепкие пальцы закрыли саму возможность орать и сопротивляться.

— Что ты кричишь?

Я укусила прежде, чем поняла, кто передо мной. Маг вскрикнул и отдернул руку. Он осмотрел при свете луны свои пальцы. По ним стекала кровь.

— Прокусила, — без выражения произнес он.

И поразил меня до глубины души. Не реагирует. Почему? Все больше вопросов, все меньше ответов.

— Кажется, понял, чего ты орешь. Это?

Он вытянул руку и показал мне источник зеленого дыма. От подбитого им зверька с длинными ушами, похожего на кролика, вернее, от его почти в кашу разбитой головы тянулся яркий шлейф зелени. Я попыталась подавить очередной приступ рвоты.

***

От крови тошнит. От вида мяса над костром становится ничуть не легче. Хаталь порылся в сумке и достал все же краюху хлеба.

— О, есть и для тебя кое-что.

— И как же я буду есть-то...

Лицо мгновенно залила краска. Чертовы намеки. Я-то знаю, что мне больше всего здесь по вкусу. Явно не бешеный заяц. Может, это чудовище решит меня еще с ладоней кормить, с него станется, пожалуй. Только, пожалуйста, не как утром с этой флягой. Я тепла хочу. Отчаянно хочу твоего, самого что ни на есть человеческого тепла. Настолько, что мне абсолютно все равно, обнимешь или просто свалишь на песок, забивая насмерть страстью. Эй, ну посмотри на меня, шляпколомкая поганка! Ну посмотри!

Но Хаталь нахмурился и сделал вид, что усиленно наблюдает за прожариванием своей добычи с раздробленной башкой. Интересно, чем он его так? Камнем каким? Сопротивлялся? Драку в лесу устроил, да? Это тебе, зайчик, повезло, что вчера пива не выпил.

Тонкие пальцы мага затрепетали, будто над музыкальным инструментом каким. Хаталь сел возле огня в самой расслабленной позе. И зашептал. Я видела, как ветра вокруг него остановились, прислушиваясь, как огонь замолк, перестал трещать, переваривая древесину. И все вокруг стало вмиг спокойно.

Хаталь приблизил руку к моему лицу. Оттянул прядку волос у самой челки.

— Синие. Почти как море в бурю. И темные, и яркие одновременно. Это и есть наследственные признаки Наджелайна? Девочек Наджелайна.

Я отодвинулась, вернее, попыталась. Похититель снова потянул за волосы.

— Возможно, если их не собирать в хохолки, они даже ничего...

— Хохолки? И что же повелитель намотанных на запястья веревок и король среди кактусов и эпифиллумов прикажет сделать с волосами? — спросила я ядовито.

Маг отпустил прядку.

— Вредина! Ты напросилась. Так и знай. Что, как думаешь, мужчина делает с женщиной, которая его достает так, что можно было бы ее уже убить, и не жалеть?

— Жарит? Как зайца? Предварительно голову смолов в муку. Видимо, чтобы заставить замолчать.

И снова глаза его стали светлее, прозрачнее и куда злее.

— Нееет, это было бы слишком легко.

— А что, у тех, кого доводят, мания — выбирать пути посложнее? Может, тогда к Аталу через горы, а? Или, не знаю, океан вплавь штурмовать — не?

Хаталь наконец мягкой кошкой приблизился вплотную и рывком схватил меня в обе свои длиннющие лапы. Глаза его так близко сейчас. И губы — тоже. Насмешка и превосходство сменяются тенями тепла и какого-то отчетливого ощущения, что не страшно. Хоть он и решил пугать. Смирять, раздражать, намекать на свою совершенно неминуемую роль господина. А нет. Я улыбнулась.

— Ой, как страшно.

Хаталь тоже рассмеялся.

И отпустил. Странно, но вместо ожидаемого ощущения свободы во мне поднялась буря недоумения… и досады. Ах, ты ж, дикарь. Снова, значит, нос от меня воротить. Убью же… Хаталь развернул меня к огню спиной, вероятно, чтобы развязать.

Но вместо ожидаемого уже возмущения получил крик ужаса.

Из травы смотрели глаза мертвой рабыни. Девушка медленно поднималась и тянула ко мне руки, несмотря на то, что в шее у нее все еще торчала рукоятка дешевого ножа. На бледном обнаженном теле сохранились черные кровоподтеки. Лицо прекрасно. Если не считать вспухших губ и странной усмешки, скользящей по ним полунамеком жизни. И дым, зеленый дым. Изо рта по подбородку потекла черная струйка крови. Крик застыл в горле. Она в полнейшей тишине приблизила ко мне полыхающие зеленым, перекореженные уже после смерти долгой дорогой пальцы и парализующе точно положила тонкую серокожую руку на плечо… холод вечного сна соприкоснулся с живым. И вокруг зашептало. Словно рождалось на свет таинство. А я смотрела, смотрела в бездны ее темных безумных, остановившихся еще там, во время смерти, глаз.

Как оно, смотреть на мир глазами, которые уже все свое увидели? Что за противоестественная сила выломала из нее жизнь и вселила внутрь то, что я вижу? Как же жутко, если зрачки, остановленные не тобой, разъедают тебя, твое спокойствие и разум. Нет! Держаться. Я попыталась отползти, на самом деле теряя сознание от этих липких объятий… Не хочу, не тяни меня к себе. Покойся!

— Ааааа… алтасаф, — сказала я тихо на том самом языке. Уверена, что на том самом.

Ее рука фактически сразу превратилась в пепел, будто обгорела. Но пламени не было… Ни пламени, ни искр… Девушка осела в траву кучкой пепла, зеленый дым взвился в небо.

— Алтасаф, — повторил эхом Хаталь ошеломленно.

Его голос и вернул к действительности. Меня затрясло. Почувствовала, как мой бережливый во всех отношениях похититель режет веревку на руках. Наверное, последнюю. Ну, не считая пояса.

Хотелось живого. Сразу, бездумно, до жути, сейчас. Я посмотрела ему в глаза. Что-то в них промелькнуло, такое, особенное. Что-то настолько ужасное, что с шумом выдохнул, заскрипел, как плохо смазанная дверь и все же придвинулся… и обнял.

— Ну все, все.

— Но она, она...

— А я тебе говорил, что она приготовлена для некроманта.

Я разрыдалась. По-настоящему. Хаталь снова выдохнул. Но терять ему было уже нечего, прижал к себе сильнее. Интересно, почему он так? Есть у меня на этот счет одна теория, есть… Может, когда-то давно он тоже встретил кого-то знакомого… таким. И тогда, если бы его кто-то обнял, то стало бы легче, так? Наверное. Я вдохнула пряный аромат, который теперь уже не оставит меня до того момента, как все же однажды сладко и больно не вдавлю этот гордый кактус в мох, в одеяло ли — неважно.

А сейчас можно уснуть у него на плече. Пока он стирает мои слезы и шепчет что-то совершенно на него непохожее на древнем, как сама Вселенная, языке. На языке творения.

Надеясь, что его не поймут.

— Тише, риану, тише. Все уйдет, не останется. А я буду тут. Все хорошо, дойдем до Атала. Если ты плачешь, значит, жива.

А слово «живой», словно бриллиант, развернулось, ярко заплясало в свете костра всеми своими гранями и смыслами. Совсем новыми, чуть шероховатыми, тающими на языке и горькими, как зверобой.