Глава 45 - Карты раскрыты. Специальная тренировка начинается!

Ну а теперь настало время вернуться к тому месту, где состоялся первый разговор между Птолемеем Бледнокрылым и Псатри Бледнокрылым на тему пересмотра приговора Глу Шеридьяр, и раскрыть читателю отрывок, который был утаен прежде.

— А теперь позволь, — сказал Птолемей, когда его брат наотрез отказывался всерьез прислушиваться к его словам, — рассказать тебе еще кое-что. Уж это-то окончательно убедит тебя в том, что Глу Шеридьяр не должна быть казнена.

Псатри кивнул и, как и подобает актеру-неумехе, прогундосил:

— Вот те на...

Второй Вещатель выдержал напрягающую паузу и молвил:

— Соуллайн. Она и Гори Водяной — ее демон — на мгновение сумели слиться в нем.

— Ты… шутишь?

— Определенно — им удалось сплести настолько прочную связь, что войти в этот режим составило для них едва ли хоть чуточку труда.

— Надеюсь, ты клонишь не к той глупости, о которой я думаю. Соуллайн, в теории, могут освоить все. Однако использовать его можно лишь единожды в жизни. Да и то на пару минут. Но ты ведь задумал пропихнуть эту девчонку в Греховные Игрища, я прав?

— Это очевидно.

— Сомневаюсь, что это хорошая идея, — не очень убедительно (впрочем, как и всегда) усомнился Псатри и покачал своим гребнем. — Вот если бы мы нащупали связь между ней и ее демоном до того, как они слились, можно было бы порасчитывать...

— Брат, — уверенно перебил его Птолемей, — между этими двумя возникло такое единение, какого мне еще нигде не доводилось встречать. Даже среди самых древних баек Хэллинга тебе не сыскать мифа, повествующего о том, что человек и демон могут полюбить друг друга, точно представители одной духовной расы. Это невозможно.

— Однако нашим голубкам это оказалось под силу. Так?

— Представь только себе: ее демон (Птолемей вспомнил сцену, в которой Гиорова рука едва не выбила из Глу душу, но в решающий момент была перехвачена)… собирался напасть на меня, когда почуял, что я рядом. Несмотря на смирение грешницы. Несмотря на свой до ужаса низкий уровень силы. Он не смог убить ее. И, сам того не осознавая, попытался спасти.

Брови Псатри едва заметно вздернулись.

— Любопытно...

Как оказалось, Ватер Гиор вовсе не планировал заканчивать процедуру извлечения души из доверенной грешницы — собственноручно лишить жизни свою единственную подругу было вне его сил. Но что самое удивительное — тот его замах (который, думалось, предназначался для Глу) был не чем иным, как сокрытой атакой, направленной на приближающегося Вещателя. Вот так Гиор! Интересно, что бы Глу сказала, узнай она об этом? Неважно, что он и сам не понял, что собиралсясделать — все сработало инстинктивно, — для Гиора это было и без того ни с чемне сравнимым достижением.

— Это говорит только об одном, — подводил итог Птолемей, — Горя Водяной и Глу Шеридьяр — самый непредсказуемый дуэт из всех, что когда-либо принимали участие в Греховных Игрищах. Разумеется, по отдельности они ничего не могут. Однако в совокупности...

Псатри криво и ненатурально усмехнулся и спросил:

— Ты думаешь о Додож?

— Да, о ней. Сестра, безусловно, сможет вылепить из них победителей. — Птолемей отвернулся и с минуту помолчал. — И тогда, наконец...

За него закончил брат:

—… мы осуществим свою мечту.

***

Додож Бледнокрылая продолжала свой рассказ:

— Для достижения цели нам необходима до того большая сумма человеческих денег, что собрать ее едва ли представляется возможным, откладывай мы хоть десять тысяч лет кряду. — Очередная струйка белого дыма выплыла из ее рта и приняла очертания бегущего гепарда. — Но тут брат наткнулся на тебя — и мысль о Греховных Игрищах и невероятной ставке пришла сама собой.

Глу стояла на прежнем месте и всячески кривила лицо, будто бы ей это могло помочь получше разобраться во всем, что она услышала.

— О том, что ты и твой демон слились в соуллайне (о существовании этой техники Додож поведала ей перед этим — когда рассказывала об открытии Птолемея), не знает никто, кроме вышеупомянутых, а также еще одного Вещателя, который и помог навязать Совету идею о том, что единственный способ разрешить проблему, связанную с твоей добродетелью, это записать тебя на Греховные Игрища. Благо, среди его скромного арсенала способностей имелось умение внушать другим свои мысли. Ему хватило и легонького толчка, чтобы заставить остальных коллег уверовать в его задумку. Мы были уверены, что у него все получится, и наш план не раскроется.

Фигура Вещателя, известного читателю из предыдущих глав как автора идеи привлечения Глу к Игрищам, стояла перед глазами Додож все то время, пока она о нем говорила.

— Псатри, — продолжала она, — мой младший брат, вел беседу с Хаей Златокрылой — Вещательницей, заведующей всем Центром (к счастью, эта особа оказалась на удивление наивной и мягкосердечной демонессой; убедить ее взяться за твое дело было проще простого), пока Птолемей встречался с Сахеем Стеклокрылым, членом Совета и по совместительству нашим соратником. Доказать последнему, что в вас с Гори Водяным заложен огромный потенциал, было сложнее всего. Однако все закончилось успешно — и теперь ты здесь, и я говорю с тобой.

Наконец, Додож смолкла, и у Глу появилась возможность выплеснуть все свое негодование:

— Ну, с этим-то все понятно!

«Что-то сомневаюсь, — пронеслось в голове у Вещательницы. Она все еще помнила, с каким глупым выражением лица Глу слушала ее речи. С таким лицом беспросветный тупица сидит на каком-нибудь семинаре, когда вовсю пытается вникнуть в то, о чем говорят преподаватель и студенты».

— Выходит, все еще хуже, чем я думала: попала я сюда не только потому, что спасла (сама того не ведая) какую-то кучку простофиль — благодарить за это мне также следует и вас, чертовых хитрецов, которые что-то там задумали и решили, что было бы очень неплохо выкроить мне дорожку на этот турнир. — Она продолжительным выдохом как будто подвела черту под всем сказанным и разочарованно повесила голову. — Блеск...

Все ее воображаемые заслуги, из-за которых якобы Глу и была приглашена на Игрища и которыми еще совсем недавно так искренне гордилась, разом опустились к нулю под прессом вышеописанного обстоятельства.

Не успела Додож и слова вставить, как Глу внезапно оживилась:

— Так значит, — возбужденно приподняла она руки, — моя победа — в ваших же интересах? По словам Птолемея, среди прочих участников — одни только невероятно крутые грешники, с которыми ставить меня в один ряд не имеет и толики здравого смысла. А потому получается, что единственное, с чем я могу повысить шансы осуществления ваших целей (то бишь, моего первенства) — это соуллайн? — Она осклабилась, точно голодный хищник, заприметивший стадо дремающих жертв. — Ты ведь к этому клонила?

Мысль о том, что ее научат контролировать ту силу, с которой ей удалось одолеть Базу, заставляла трепетать каждый кусочек ее души.

— Нет, — оборвала Додож, — соуллайн доступен грешнику лишь единожды в жизни.

— Вот облом, — насупилась Глу и сложила руки под грудью. — Как знала, что что-то пойдет не так. А я думала, это станет моим непобедимым козырем. Черт, надо было приберечь, а не щеголять им перед Базой.

— Ты все сделала верно. — Додож уперла руку в бок. — Не используйте вы соуллайн, и Птолемей не обратил бы на вас внимания. Разумеется, ввиду своей дотошности, он написал бы отчет о твоей добродетели. Но не прошло бы и двух дней, как из тебя извлекли бы последние осколки — и незамедлительно отправили на плаху. Смекаешь?

Глу сдвинула брови и кивнула.

— Ты до сих пор жива только благодаря нам. Но, как уже было сказано выше, за это придется отплатить.

— Знаю. Так в чем ваш интерес?

— Я говорила: деньги. Много денег. Сахей Стеклокрылый раскрутил тебя так, что теперь ни одна живая душа не рискнет поставить на твою победу хотя бы жалкую монетку. Несмотря на невообразимо высокий коэффициент.

— Ладно, ладно, — помахала Глу ладошкой, — я все поняла. И сколько же вы сорвете деньжат в случае, если я всем задницы надеру?

Додож многозначительно улыбнулась — улыбкой чисто механической, не выражающей, казалось, совершенно ничего — и сказала:

— С той суммы, на которую можно купить конфетку, мы выиграем больше, чем имеет наикрупнейшая страна мира людей. Но мы, конечно же, собираемся поставить гораздо, гораздо больше...

Глу присвистнула, но не особо заинтересованно — деньги ее никогда не привлекали:

— Сколько же вам нужно, черт побери? Да и зачем? Это меня интересует больше всего.

— К твоему сожалению, говорить об этом я не собираюсь. Запомни: твое дело победить, наше — превратить тебя в сильнейшую участницу и забрать выигрыш. Ничего более. На том и распрощаемся.

Глу смиренно опустила веки, вздохнула и медленно подошла к Вещательнице. Умей та выражать эмоции, наверняка бы удивилась такой смелости — всякому грешнику требовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к жуткой атмосфере, что витала над всеми Вещателями, а над семьей Бледнокрылых — в особенности.

Перед этим Глу подумывала спросить Додож о Лире Блейк — вопрос, наиболее ее волнующий, — но решила, что та навряд ли о ней что-либо знает. Все-таки ее дело — свой грешник. Другими пусть интересуются их Вещатели.

К тому же, ей хотелось растянуть это будоражащее ощущение загадки еще на немного. Кто она на самом деле? Чего хочет? На что способна?

Разберемся на ходу, — постановила Глу.

Она протянула руку Додож, игриво заулыбалась и сказала:

— Хоть я и не знаю, каковы ваши истинные намерения, я помогу. Стану сильнее и обязательно одержу победу! Это… и моя цель. — Вещательница покосилась на ее руку. Что она от нее хочет? Рукопожатие, что ли? Не дожидаясь, пока ее сообразительность сработает должным образом, Глу схватила ее холодную кисть и с чувством пожала. — Расчитываю на тебя, тренер.

Додож среагировала неожиданным образом. Внезапно она до больного хруста сжала розовую ручку грешницы и, словно мягкую игрушку, резким движением вскинула ее кверху:

— Зря ты так, — процедила она и швырнула потерявшуюся Глу в дальний угол. Та влетела в одно из каменных человекоподобных изваний, коих здесь наблюдалось приличное множество, и, на секунду скорчившись, быстро поднялась на ноги. Потревоженный монумент, что странно, не обзавелся ни единой трещинкой — а бросок-то был весьма неплох.

— Ух, вот так подход. Хм… Мне нравится! Эта тетка уж точно плохому не научит, — усмехнулась Глу.

— Ты, должно быть, не уяснила кое-чего. — Додож сделала очередную затяжку, пустила в воздух питона и договорила (сложно было понять, какие эмоции она испытывает в ту или иную минуту — лицо ее оставалось непоколебимым всегда; однако можно было уверенно предположить, что сейчас она злилась): — Греховные Игрища — не место для сентиментальных слабаков.

Глу разинула рот, а ее глаза едва не выскочили из орбит — более всего на свете она не выносила, когда казалась кому-то сентиментальной: ведь это самое постыдное для бандита. Вещательница, образно выражаясь, нанесла ей удар ниже пояса.

— Впереди у тебя, — продолжала она, — страшнейшие, с виду невыполнимые испытания и битвы. И пока ты не поймешь, что вероятность того, что ты выживешь, неуклонно стремится к нулю, мы с тобой не продвинемся ни на шаг. Тебе следует зарубить себе на носу: тот участник, который будет слабее всех остальных, — раз в двадцать сильнее тебя. Осознай же всю сложность твоего положения — и умерь, наконец, свой пыл. Ты — никто. Пылинка, ворвавшаяся в астероидную бойню.

Слова Додож возымели ожидаемый эффект — Глу приутихла, лицо ее посерьезнело. Хотя в душе она все так же была уверена в своей обязательной победе, демонстрировать это снова не стала. Она решила, что лучше бы забыть обо всем на свете на время следующих девяти месяцев, отведенных мудреными правилами Игрищ, и настроиться на тренировки. Выбросить из головы все, что ее так волновало до сего момента: великий турнир, загадочная Лира Блейк, предполагаемая погибель, которую ей прочили все кто только мог...

Стать хоть чуточку сильнее — ключевое значение для нее теперь приобрело одно лишь это стремление.

«Я получу силу… во что бы то ни стало!».

— А теперь живо вытаскивай своего демона наружу, — холодно отчеканила Додож. (Впечатление на Глу производила именно эта, начисто лишенная эмоций манера говорить — казалось, произноси она то же самое, но с прикриком, по-армейски, и грешнице бы тотчас захотелось дерзнуть в ответ на грубость, которая с известным успехом могла спровоцировать ее на драку. Ровная речь и пугающая пустота в глазах Вещательницы не позволяли Глу дать волю страсти — инстинкты самосохранения удерживали ее от глупостей.) — Пора начинать!

Хмурая Глу кивнула и схватила блонк.