Глава 38 - Миллионные Греховные Игрища

Глу подбоченилась и, недоумевая, подняла бровь.

— Чего-чего? В чем я буду участвовать? — переспросила она недоверчивым голосом.

Птолемей не стал отвечать дважды и продолжил с того места, на котором остановился:

— Следующие Греховные Игрища состоятся ровно через год. Ты ведь уже обратила внимание на таймер? — Он кивнул на исполинский экран с ее именем. — Это оставшееся время. До тех пор, пока не останутся лишь одни нули и Игрища не стартуют, ты будешь пребывать здесь.

Глу отвесила челюсть и схватилась за голову:

— Что, целый год?!

Как и ожидалось, Вещатель проигнорировал ее возбуждение и закончил так, как и планировал:

— В общих чертах я обрисовал тебе ситуацию. По мне, так этого пока достаточно. Если у тебя есть какие-нибудь вопросы, я готов ответить. Ежели хочешь сохранить для себя интригу до самого начала Игрищ, я, с твоего позволения, удалюсь.

— Погоди-погоди! Так дело не пойдет, — помахала Глу ему рукой, боясь, что он и впрямь может уйти и оставить ее в неведении. — У меня куча вопросов.

— Я слушаю.

— Фу-ух, — выдула она длинную струю воздуха, когда стало понятно, что Вещатель ее не покинет и теперь можно еще раз проанализировать все, что ей сообщили, — ну ты меня и огорошил… Кто бы мог подумать, что я вляпаюсь во что-то подобное?

— Поспеши. У нас не так много времени.

— Ладно, ладно. Дай только обдумать все еще раз — все-таки не каждый день заслуживаешь помилование после столь дикого приговора. — На это у нее ушло около тридцати секунд. Затем она продолжила: — Ну, во-первых, что это за соревнования такие, в которые меня записали без моего ведома и подписи? Что меня ждет в случае поражения? Победы?

Глу не стала спрашивать о том, может ли она отказаться от участия, так как нутром чуяла: Игрища эти — до жути веселое мероприятие, и только больной на голову бы вычеркнул себя из списка участников.

— Выиграешь — и тебя нарекут синнером. Проиграешь — будешь поглощена Мсье Сатаной, — лаконично ответил Птолемей. Глу жестом дала ему понять, что из сказанного ничего не поняла, и он развил ответ: — Начну с первого.

Глу медленно опустилась на диван, дабы не пропустить мимо ушей ни единого слова, и внимательно прислушалась:

— Полагаю, ты уже знаешь, что едва ли не каждый третий человек способен использовать энергию греха в своих целях. Так, представляется маловероятным, чтобы среди всей трети человечества не нашелся хотя бы один психопат, которому бы вздумалось сровнять с землей тот или иной город. И как же, спросишь ты, мир до сих пор не рухнул — при таких-то возможностях, что открыты перед самыми отпетыми злодеями мира сего? Именно для этой цели, еще давным-давно, была сформирована особая группа грешников — грешников, с чьей силой не сравнится ни единое живое существо на планете, — которым сам Мсье Сатана поручил это дело. Их малочисленный отряд успешно функционирует и по сей день.

Так каждый, кто, освоив грех на высоком уровне, вознамерится навредить вашему миру, незамедлительно будет ими уничтожен; каким бы сильным он не оказался, его, несомненно, ждет плачевный исход.

Их — этих блюстителей всемирного спокойствия — и называют синнерами.

— Поняла! — воскликнула Глу. — Выходит, победитель Игрищ получает возможность примкнуть к их рядам?

— Да. Все ныне существующие синнеры были отобраны именно таким образом. Некогда приговоренные к смерти грешники первого класса — теперь они оберегают мир от буйных нарушителей, верно служа Сатане.

— То есть ты хочешь сказать, что если я выиграю, меня отправят обратно? В мир живых?

— Точно. Тебе предоставят бессмертное тело, и ты будешь до скончания веков работать на благо людей.

Глу присвистнула.

— Недурная перспектива, — сказала она. — Кстати, я тут подумала: если эти Игрища уже миллионные, то сколько ж, выходит, синнеров уже собралось и сейчас живет на Земле?

— Пятеро.

Глу, озадаченная, призадумалась. Пятеро — это в смысле пять? Пять человек? Пять победителей за почти миллион турниров?

— А ты ничего случаем не перепутал? — с показушным сомнением спросила грешница.

— Будущий синнер — фактически могущественнейший человек в мире. И по-твоему, такие рождаются каждое десятилетие? Одержать победу в Игрищах — практически невозможно. Шанс до смешного мал. Всего пять раз за всю историю поклонники этого турнира встречали своего победителя.

Глу широко улыбнулась, хмыкнула, скрестила руки на груди и, как никогда уверенно, заявила:

— Будь уверен, Вещатель, — на сей раз объявится шестой!

Девушка ждала, что демон по закону жанра тут же всплеснет руками — дескать, какая же она самоуверенная, — и тогда она повторит свое обещание снова: мол, пусть не сомневается, она обязательно добьется своего. На удивление, от этого слушателя не последовало совершенно никакой реакции. Ровно столько же умиротворенный, он продолжил тихо и не торопясь:

— Спешу тебя огорчить: на Игрища официально приглашаются только те грешники первого класса, которые при жизни добились небывалых высот в управлении грехом. В случае с тобой — мы просто не знали как быть. Твоя добродетель — как кость поперек горла (выражаясь тебе понятным языком). Именно поэтому ты здесь. Так что приготовься к тому, что прочие участники будут смотреть на тебя свысока, глубоко презирая: ведь ты — слабейшая из всех, допущенная на турнир из-за нелепого стечения обстоятельств. Короче говоря, твои шансы не особенно велики.

Глу недовольно нахмурилась:

— Хочешь сказать…

— Именно. Ты — никак не полноценный участник Греховных Игрищ. И сунули тебя туда лишь от безвыходности ситуации. Запомни хорошенько (ведь это может тебя спасти): ты не игрок, а случайным образом попавший на поле ребенок. И чтобы тебе посчастливилось уйти обратно к трибунам живой, должно произойти чудо.

— Ладно, ладно, можешь не продолжать, я все поняла, — прервала его Глу. Вид, с которым она это сделала, выбил бы из колеи кого угодно, кроме Птолемея — Вещатель даже губ не поджал, когда грешница зевнула и, точно ей какие-то небылицы пересказали, скучно помахала ладошкой. — Это будет мне на руку. Тот, кто недооценивает противника, заведомо побежден.

— На Игрища приглашают лишь самых маститых…

— Так это же чудная новость, — довольно протянула Глу. — Будет веселее.

И оба смолкли на полминуты.

— Будут еще вопросы? — спросил затем Птолемей.

— Что случится с проигравшими? Чем испепеление отличается от того, чтобы быть поданной к ужину господину Сатане?

— Казни мы тебя привычным способом, от тебя бы просто ничего не осталось. Абсолютно ничего. Ни воскресить, ни установить контакт, ни заставить тебя осознать произошедшее никто был бы не в силах. Безграничное ничто, другими словами. Но сожри тебя Мсье Сатана — и ты погрузишься в вечные мучения. До тех пор, пока не погибнет сам Сатана, ты будешь пребывать у него во чреве, зная, что еще жива и что можешь выбраться. Но этому никогда не бывать. Тебя будет окружать лишь бездонная мгла и болезненная тишина. И так — будучи в полном одиночестве — ты познаешь истинный ад.

— Черт. Дерьмовые условия. Определенно — уж лучше быть изничтоженной. — Глу проговорила это с веселой улыбочкой на лице — словно ей это и не светило.

— Разумеется. Еще что-то?

— Хм-м, дай-ка подумать…

Вещатель тем временем подошел к ней поближе и протянул ей тонкую дощечку, размером с альбомный лист, и короткий карандаш со сверкающим грифелем. Глу и не заметила, что он все это время держал вещицы при себе.

— Вот, заполни пока.

— Мм-м? Это еще что? — спросила грешница, беря в руки предложенное.

— Участникам дозволено приглашать на Игрища даже тех, кто понятия не имеет о существовании силы греха и мира демонов. К тому же, билеты бесплатные. Ты можешь написать десять имен — тех, кто будет болеть за тебя.

— Что-то вроде персональных приглашений? — уточнила Глу, выводя уже третье имя. Кончик карандаша был горячим, как красный уголек, и буквально выжигал буквы.

— Да, что-то вроде.

Девушка закончила и небрежно бросила дощечку Вещателю; карандаш же зажала в зубах и отдавать не стала.

— Мне и звать-то почти некого. Те, кого записала, навряд ли придут (если только мама). Так что можно было и без этого обойтись.

— Еще мне нужно узнать: кто будет платить за твою униформу?

Глу часто заморгала, и карандаш выпал у нее изо рта. Она шустро поймала его и возмущенно прорычала:

— Я что, еще и платить должна за участие? Что за фигня? Да и зачем вам вообще деньги?

— Человеческие деньги — одно из отражений ваших грехов. На этих бумажках энергии — что в душе у жестокого насильника. Именно поэтому они так важны в нашем мире. Билеты на Игрища стоят тоже весьма немало; но, несмотря на это, зрителей собирается несчетное множество. Те же, кто участвует, должны купить специальную форму. — Он помолчал чуть-чуть, но Глу, разинувшая рот, так и не дала ответ. Птолемей переспросил: — Ну так что? Родителям сообщить? Они оплатят?

— Бредятина какая-то, — раздраженно фыркнула Глу. — Даже скупые людишки ведут себя поскромнее, чем вы. Может, окажется, что мне еще за что-нибудь отвалить надо будет потом?!

Вещатель всерьез воспринял ее вопрос и всерьез ответил:

— Нет. Это все.

— Ну, хоть это радует. — Далее она что-то пробубнила себе под нос (должно быть, ругательства — как видно, с деньгами вопрос обстоял туго; а поучаствовать-то так хотелось), чего автор расслышать не смог, и затем договорила громче: — Ладно, у предков проси. Все равно вариантов больше никаких. Не у деда же, в конце концов, клянчить! За это он меня даже отсюда достанет — и уж тогда наверняка прикончит. О, кстати, — посерьезнела вдруг она. — Я ведь, если подумать, на призрака не очень-то и похожа, хоть и умерла. То же самое тело, только заметно ослабленное.

— Разумеется. Дух не может существовать отдельно. Здесь, в мире демонов, мертвецу просто предоставляется другая физическая оболочка. Без этого дух бы скукожился и растворился в воздухе в ту же минуту.

Глу прикусила карандаш и молча кивнула: понятно.

— Полагаю, на этом все?

— Еще вопрос.

— ?

— Чем мне заниматься весь следующий год? — с надеждой на то, что ей предложат боксерскую грушу или игровую приставку, осведомилась Глу. — И что насчет еды?

Не говоря ни слова, Вещатель ткнул пальцем между страницами своей книжищи, поковырялся там недолго и, как он это уже делал, направил воображаемый пистолет на грешницу. На кончике «ствола» держался маленький желтый шарик с парой толстых иголок по бокам; он напоминал миниатюрное солнышко.

Глу лишь успела вытаращить глаза и приоткрыть рот, как светящаяся пуля втемяшилась ей в лоб. К счастью, на этот раз никаких дыр выстрел после себя не оставил. Пуля расплющилась, подобно переспелой вишне, а пораженная мишень опустила веки, внезапно потяжелевшие, рухнула на диван и глубоко уснула.

— До тех пор, пока таймер не отсчитает заданное ему время, ты будешь спать. В пище и питье твое новое тело не нуждается — ведь оно рассчитано на вечное пребывание в этом мире и потому срока годности не имеет. Равно как и привычных для тебя потребностей. Ну, за исключением разве что воздуха.

Птолемей Бледнокрылый еще с минуту глазел на посапывающую Глу, размышляя о чем-то своем. Затем медленно обернулся, и пренеприятные на вид крылья выросли из его спины.

— Что ж, увидимся через год, — Вещатель расправил их, приготовившись к взлету, и многозначительно кончил: — дорогая освободительница…

Взмах — и его как не бывало.

Но что бы могли значить его последние слова?