Глава 37 - Новый приговор

За исключением длиннющего тонкого шарфа, новоприбывшие были наряжены в те же одежды, что и их третья коллега, которая, к слову, так и не назвала своего имени (но Глу и сама успела в мыслях дать ей прозвище Бубушка). Однако и у этих было кое-что свое, с чем они могли бы серьезно выделиться на фоне прочих хранителей комнаты ожидания. Та, что держалась правее — обе левитировали, — обладала ярко-розовыми курчавыми волосами и зрачками в форме сердечек. Вид у нее был такой, словно ее только что вырвали из постельки и под страшными угрозами заставили явиться на работу — словом, жутко недовольный. Рассмотреть лицо ее спутницы и вовсе было невозможно — длинная пятнистая змея обвилась вокруг ее головы, не оставив щели даже для поступающего воздуха. И было неясно, как же эта бедная Плюфка до сих пор жива. Пресмыкающееся разумным взглядом с интересом рассматривало Глу и тихонько шипело. Малышка, судя по всему, играла лишь роль транспорта, поскольку разговаривала тоже змея.

«Надо же — говорящая змея! — про себя восхитилась Глу».

— Уже? Так быстро? — залепетала Бубушка. — Я думала, ей здесь еще как минимум несколько часов сидеть.

— Нет-с, уже пора, — прошипела гадюка.

— Глу Шеридьяр, ты готова? — басом спросила вторая гостья (впрочем, не таким уж и басом — голосок ее был сродни голосу пятилетней человеческой девочки; но в сравнение с писклявыми Плюфками звуки она все-таки издавала грубые и некрасивые).

— Готова для чего? — азартной улыбочкой улыбнулась Глу и принялась разминать кулаки. — Встретиться с Вещателями и хорошенечко им наподдать? Хе-хе. Всегда готова!

Девочки, которые виделись с ней впервые и потому не знали всех ее причуд, переглянулись (нет, с одной стороны оглянулась только змея), пожали плечами — и поманили ее за собой. Сами же двинули в сторону бассейна, из которого вышли.

Глу подошла к самому краю и присвистнула:

— Я думала, что это купель. А тут, оказывается, портал самый настоящий.

Дно бассейна светилось ярко-голубым, было упругим (точно резина под воздействием тепла, его поверхность то холмиками, то впадинами покрывалась; уровень воды, однако, не изменялся ни на йоту) и полупрозрачным — на той стороне отчетливо просматривался туннель, уходящий глубоко вниз. Светильники в виде живых глаз выглядывали из стен через каждые несколько метров.

— Стоп. Так это что получается — я могла вас не дожидаться и сама отсюда свалить? — сказала Глу.

— Нет-с, это возможно только-с в сопровождении одной из нас, — ответила змея.

— Ух, как же у вас здесь все сложно!

Глу попрощалась с Бубущкой, пообещав, что они еще встретятся, и она ее обязательно познакомит с Ватер Гиором, который ту так заинтересовал (грешница испытывала что-то вроде гордости, зная, что Ватер Гиор может быть кому-то интересен, пусть и как объект для унизительных подшучиваний и удивлений). Обе Плюфки схватились за края ее майки.

— Я иду, Вещатель! — прокричала Глу — и прыгнула в воду.

Когда троица исчезла, и бассейн притих, Бубушка напряженно промолвила:

— Как… она меня назвала? — Ее глаз задергался, точно от нервного тика. — Бу… Бубушка? — Помолчала. — Как же… унизительно. — И сокрушенно повесила голову.

***

Когда водный барьер и тягучий портал были преодолены, и Глу очутилась в огромном туннеле без лестниц и чего-либо еще, на чем можно было бы спуститься вниз, Плюфки кивнули друг другу — и отпустили ее. Глу не сразу сообразила, что больше ее ничего не удерживает от того, чтобы камнем полететь навстречу далекому дну и наконец превратиться в блин.

— ВЫ ЧЕГО УДУМАЛИ?! — заверещала она, набирая скорость. Пока было неясно, зачем ее проводницы так поступили, но то, что подхватывать ее обратно они не собирались, со временем стало очевидно.

Глу зло оскалилась и через кувырок перевернулась головой кверху.

— Не больно-то и надо, — огрызнулась она. — Как-нибудь да приземлюсь.

Дно не показывалось еще с минуту. До приземления оставалось всего ничего.

Глу полностью освободила легкие от воздуха и задержала дыхание — в какой-то глупой передаче по телевизору услышала, что так падать с большой высоты менее опасно. Однако под конец не выдержала и заорала на чем свет стоит. Произошло так потому, что твердым (как предполагалось) дном, на которое Глу вот-вот должна была свалиться, оказался гигантский живой глаз. Существующий сам по себе, отдельно от чье-либо тела, он медленно приподнял свое огромное веко и засветился. Сие зрелище произвело на девушку неизгладимое впечатление. Ей была настолько противна мысль, что придется падать на эту гадость, что она, будто бы и в самом деле находя свои действия разумными, замахала руками, пытаясь взлететь.

К счастью, Плюфки ее перед этим нагнали и таки поймали.

— Прости-с, но так быстрее, — пояснила их поступок змея. — Ты тяжелая-с, и спускать тебя через весь тоннель мы бы не смогли.

Глу промолчала, чувствуя, что если только откроет рот, ее тут же стошнит.

Прямо за глазом наблюдался проход в большой темный зал — туда малышки и понесли ее. Внутрь попадало совсем немного света из туннеля, и Глу было сложно рассмотреть фигуры людей, коими были исписаны все стены, пол и потолок.

Впереди тускло мигал маленький глазик. Когда троица причалила к нему, Глу заметила, что он мигает над большим зеркалом, закрепленным в каменной оправе. Кроме него, по всей видимости, здесь больше ничего не было — хотя места было столько, что сюда свободно вместилась бы профессиональная волейбольная площадка — с трибунами и всем остальным.

Некоторое время глазик изучал Плюфок и затем произнес:

— Мари и Кобра. Принято.

Теперь Глу знала их имена. Какое кому принадлежит, определить уже было несложно.

Девочки кивнули сами себе — и пролетели через стекло.

В следующее мгновение перед глазами грешницы предстала совершенно другая картина. Она покинула тот темный, холодный зал, и очутилась в новом — светлом (свет, идущий неизвестно откуда, был так удачно отрегулирован, что глазам становилось приятно как от массажа) и теплом (температуру выставили на такой градус, что тело расслаблялось само по себе, будто его натерли специальным маслом, от которого хочется лечь — и лежать до скончания веков).

Как только ее спустили на ковер, коим был устлан весь пол, Глу первым делом подбежала к большому мягкому дивану и развалилась на нем. Другой мебели здесь не было. Как и чего-либо другого.

Хотя нет, не совсем так. Было еще кое-что.

Не в силах оторвать глаз от столь чудесной софы, Глу не сразу заметила, что перед ней, на голубой стене (впрочем, здесь все было голубым, разве что разных оттенков), висел огромный экран. На нем значилось ее имя, написанное причудливым шрифтом, а под ним — символ, что был у нее на майке, и запущенный таймер. Судя по цифрам, до окончания отсчета оставалось чуть меньше года.

— Знаете, что-то не очень похоже на место, где людей стирают с лица бытия. Так в чем дело? — спросила Глу и обернулась. Но Плюфки внезапно куда-то исчезли. — Мм-м? Вы где? Ау!

Без ответа.

Глу хмыкнула, подозрительно прищурилась и медленно, все еще оглядываясь, повернулась обратно к экрану. Как вдруг закричала и перепрыгнула за спинку дивана.

Высокий, бледнотелый Вещатель, что отправил ее сюда, стоял прямо перед ней. Он возник буквально из ниоткуда.

Недолго думая, Глу весело осклабилась и запрыгнула обратно. Она ткнула в Вещателя пальцем и протараторила:

— Пришел, значит, кончать со мной? Ха! Знай же: так просто я тебе не дамся! Приготовься к серьезной взбучке! — И подняла кулаки к груди. — Будем биться, товарищ-палач.

— Мое имя — Птолемей Бледнокрылый, — как ни в чем не бывало ответил тот. Глу вся продрогла, как только он заговорил. Но тут же справилась с дрожью — встряхнула головой, растерла плечики и, готовая к поединку, вновь заняла стойку бывалого бойца.

— Ага! Испугался, выходит. Пытаешься ослабить мою бдительность, зубы заговариваешь, — похихикала она. — Но меня этим не проведешь! Так что давай не будем тянуть — и закончим как можно скорее. Мне, как видится, со многими еще придется сегодня смахнуться. — И тихо кончила: — Нападай!

Вместо того чтобы последовать ее словам, Птолемей немного помолчал, не спуская с нее оценивающего взгляда — так покупатель смотрит на дорогую машину, которую уже давно решил приобрести и на которой вот-вот впервые прокатится, — и сказал:

— Твоя казнь была отменена.

Глу как знала, что он снова скажет что-нибудь эдакое, дабы отвлечь ее, заставить расслабиться на момент, и потому загодя приготовилась одернуть его. Но не смогла. Прозвучавшее известие — даже с расчетом на то, что оно могло быть ложным — поразило Глу с немалым размахом.

На вопрос «обрадовалась ли она, когда услышала это?» преисполненный уверенностью автор может твердо заявить, что нет. Напротив — Глу даже расстроилась. Первое, о чем она подумала в тот момент, был бой с Вещателем: окажись новость насчет отложенной казни верной — и схватка очевидно отменяется. А ей бы так хотелось скрестить кулаки с теми, кто пользовался необъятным авторитетом в самом аду.

— То есть как это отменена? — развела Глу руками.

— Перед смертью ты сотворила добродетель. И все изменилось.

— Да ну! Что-то не припомню. Ах, ясно! Вот ты и раскололся! — расхохоталась она и спрыгнула на ковер. — Уж кому как не мне знать лучше, чем кому-либо другому — делала я добро или нет! Всю последнюю неделю я только с бандитами дралась, и ни о какой добродетели не может быть и речи! Так что заканчивай болтовню — все равно я тебя уже раскусила — и атакуй. Ты же Вещатель! Смелее.

Птолемей Бледнокрылый сохранял изначальное равнодушие ко всем ее выкрутасам — за все это время ни одна черточка в его лице не изменилась ни на йоту.

— Последний грешник, с которым ты сражалась, — мерно начал он, и Глу вспомнила о Базе, — после победы над тобой намеревался убить сто человек. В его планы входили еще некоторые злодеяния, но в свершении их он не был уверен — берег время. Но что несомненно — благодаря тебе, несчастная сотня по сей день продолжает топтать Землю — и даже не подозревает (равно как и ты), что если бы не одна девушка, ужасный бандит забрал бы у них самое ценное, что только бы мог — их жизнь. — Вещатель смолк секунд на десять, дожидаясь, пока Глу осознает услышанное. — Мы не могли закрыть на это глаза. И потому было решено изменить твой приговор.

— Изменить? — резко спросила Глу. Она опустила руки и смела с лица улыбку — больше она не думала, что Вещатель ее обманывает. — И что же теперь меня ждет?

— Ты примешь участие в миллионных Греховных Игрищах — величайшем боевом турнире для грешников первого класса.