Глава 53 - Мей Анубис, грешница под номером два

В целях экономии времени Олбин Вихревой, не дожидаясь, пока выигравший участник покинет аквариум, пригласил внутрь следующего. Номер второй, прежде чем подойти к кубу, привлек к себе внимание скользким продолжительным хихиканьем вполголоса. Разгуливающее эхо тихого смеха заставило поежиться большинство присутствующих. Даже демону-проводнику сделалось как-то не по себе от того, как веселилась поднимающаяся по ступенькам барышня.

Между тем она наконец достигла стены и произнесла:

— Мей Анубис. Четыре тысячи.

Это была немолодая женщина лет тридцати пяти — сорока, невысокая, с коротко остриженными волосами как у мальчика, слегка вьющимися и неряшливо раскиданными по голове. Кулаки ее были сжаты до того, что вены на руках проступали как у мужика, ежедневно груженного тяжелой работой. Она беспрестанно таращила свои глаза, сияющие красным (даже издалека Глу могла рассмотреть ее полыхающие очи), и не спускала с лица сумасшедшую улыбку.

Когда База проходил мимо — Мей Анубис поднялась к аквариуму с той же стороны, с какой покидал его бывший бандит, — она глухо похихикала и сказала:

— А ты неплох. Подраться не хочешь?

Но тот на нее даже не взглянул — так молча и прошагал дальше. Неправильным было бы сказать, что База ее намеренно проигнорировал — он обошел ее с таким видом, словно и не было никакой Мей Анубис и никто с ним не говорил; или же так, как если бы он был слеп и глух и потому не специально не заметил ее.

Женщина раздраженно прицокнула языком — на мгновение она перестала улыбаться — и, войдя внутрь, прошипела:

— Какие мы гордые. Я до тебя еще доберусь, молокосос.

А тем временем многие из зрителей стали угадывать в ее лице, голосе и повадках некую знаменитость, чье имя было известно всем, кто хоть раз включал канал новостей.

Вот что стало доноситься отовсюду:

— Мей Анубис? Вы серьезно? Или я ошибаюсь, и это не та самая, о которой газеты только и гудели последние пять лет?

— Нет сомнений. Ты слышал ее смех?

— Так, выходит, она, наконец, померла?

— Кто бы мог подумать — все прочили ей еще долгие годы злодеяний.

— А вышло так, что в один чудный день к ней наведался демон и объявил, что очень скоро ей, безумной маньячке, придется уйти с ним в мир иной.

— Ох и разозлилась она, небось.

Так как Глу все свое школьное детство посвятила экспедициям в темные переулки и тренировкам на пустырях, и пульт от телевизора ни разу не был у нее в руках, о грешнице под номером два — Мей Анубис — она, разумеется, ничего не слышала. Впрочем, среди остальных также было немало тех, кто одинаково недоумевал — чему другие так удивляются, с неподдельным интересом глазея на эту женщину?

Глу уже было засобиралась устроить одноруким братьям допрос, но те, только вышеупомянутая грешница встала напротив пушки, хлопнули друг другу по рукам, завязав спор — чем именно она прославилась, и первыми обратились к ней.

— Без понятия! — почесала Глу голову. — Я рассчитывала у вас разузнать.

Братья хмуро переглянулись — и стреканули искать тех, кто был в курсе.

Несмотря на то, что первый, к кому они обратились, послал их к черту, второй пригрозил кулаком, а третий и сам не знал, найти осведомленного грешника и выпытать из него информацию им удалось на удивление быстро. Глу простояла, наблюдая за ними, не более полуминуты, по истечению которой оба (один довольный, другой — раскрасневшийся от гнева) смолкли и продолжили следить за выступлением Мей.

Глу подбежала к ним и поинтересовалась раздобытыми знаниями.

Братец-победитель первым делом похвалился своим очередным успехом:

— Только представь себе — этот чудик, — он большим пальцем через плечо указал на брата, — предположил, что она балерина.

— У нее страшное лицо! — парировал тот. — А все балерины — страхолюдины. Воспитатель заставлял нас смотреть эту муть каждый вечер, уж я-то помню. Это ты спал постоянно, умудряясь делать это совершенно незаметно!

— Признаюсь тебе кое в чем: телевизор я предпочитал смотреть в другое время (конечно, без ведома воспитателей) — и благодаря этим сеансам мне и посчастливилось однажды увидеть рожу этой Мей на экране.

Братец-проигравший так и схватил его за грудки:

— Жулик! Так ведь нечестно! Почему ты мне не сказал об этом?

— Потому что тогда ты бы не стал со мной спорить.

— Что?! И это твоя причина?! Какой вообще смысл спорить, когда наперед знаешь, что выиграешь? Главное ведь азарт!

— Ну, мне просто нравится тебя пинать.

Парни определенно бы устроили драку, если бы не прогремела пушка, и желание посмотреть на то, как покажет себя Мей Анубис, не взяло над их горячностью верх.

Пылающий желтый шар — вылитое солнышко в миниатюре, — гудя да булькая, выстрелило в скалящуюся женщину.

— Эй, братва, — обратилась Глу к близнецам, — так что там с ее жизнью? Кто она?

— Сумасшедшая, — ответил братец-победитель (второй братец все же был слишком зол, чтобы расщедриться на ровный и быстрый пересказ). — С малых лет такая: помешалась, когда пьяница-отец прикончил ее мать, следом удавил ее любимую собаку и наконец попытался расправиться с дочуркой. Ну и проблем же с ней было у врачей из психушки… В редких случаях на девчушку действовало успокоительное. А поколотить медбратьев она ужас как любила — после пережитого лютой ненавистью возненавидела мужчин. Природа наградила ее завидным телом (мощным, в смысле; от женщины в ней мало чего сохранилось) — и совладать с малолетней дурочкой могла только толпа бравых ребят. Но лишь до поры до времени — пока юная Мей не подросла.

За это время грозно сияющий снаряд, пущенный ужасной пушкой, преодолел больше половины пути — однако грешник под номером два до сих пор даже не шелохнулся. Мей Анубис все так же стояла на стартовой метке и, страшно осклабившись, буквально с распростертыми руками встречала свою погибель.

— В свой семнадцатый день рождения, — продолжал братец-победитель, — она решила устроить себе подарок — перерезала всех работников и сбежала, голыми руками выдрав вместе с рамой решетку на окне. В течение года никто не мог ее найти. Но вскоре пропажа и сама о себе дала знать: в городе, в котором она проживала, стали без вести пропадать мужчины. Немногим удавалось вернуться. Спасшиеся счастливчики — от головы до пят покрытые жуткими шрамами, порой лишенные нескольких конечностей — рассказывали, что их похищала девушка. Мей Анубис — этим именем она сама себя окрестила (в больнице же все ее знали как дьяволенка Лили) — предлагала им честную, как она сама ее называла, игру — выстоять против нее в семидесяти спаррингах, тем самым отвоевав «свое право жить среди женщин». Мей (к слову, похищала она только крепко сложенных представителей сильного пола) давала жертве по три минуты на каждый поединок. И если несчастный оставался в живых после всего этого, она его отпускала. В противном случае беднягу ждала медленная и мучительная смерть. Говорят, что те, кто, серьезно раненный, отчаянно валился на землю, не в силах продолжать бой, а на все ее требования подняться отвечал тяжелым прерывистым дыханием, был в строгом порядке расчленен и по кусочкам доставлен к дверям собственного дома. Уф, — брезгливо скривился парень, — аж противно представить, каково было женам тех, кто проиграл ей… Готов поспорить, четырехглазые ботаники из школ, не блещущие завидной мускулатурой, жутко радовались, что ни разу не посетили спортзал — они единственные могли свободно разгуливать ночью, не боясь, что ужасная Мей Анубис расценит их как достойных похищения бойцов.

— На что ты там готов поспорить? — навострил ушки второй близнец, расслышав призывное слово «спор».

Между тем пушечная атака настигла улыбчивую грешницу, которая — к всеобщему недоумению — так ничего и не предприняла. Золотистый полыхающий шар, не встретивший никакого сопротивления, на всех порах влетел в женщину. Раздался оглушительный взрыв. Весь аквариум наполнился плотной сверкающей пыльцой, перекрывшей обзор.

Глу с разинутым ртом таращилась на свершившуюся расправу. И это и есть та самая Мей Анубис, о которой ей только что поведали? Кроме шуток? Но… что за чепуха!

— Вот так сюрприз, — выдавил братец-победитель, не менее удивленный. — Видать, барышня вконец голову потеряла. И впрямь сумасшедшая.

Как вдруг из толпы раздалось:

— Смотрите!

Все, кто уже успел разочарованно фыркнуть и отвернуться, перебросили взгляд обратно на куб. В клубах пыльцы очертилась — там, где должен был стоять испытуемый грешник — человеческая фигура. Следующие десять секунд окончательно развеяли мешающую глазам золотую пыль и уверенность в глупом поражении Мей Анубис.

Грешница под номером два, вся покрывшаяся ожогами, испуская дымок, как поджаренная котлета, с прежней улыбкой твердо стояла на месте.

Верхняя часть ее униформы полностью погорела. Но не успел никто толком рассмотреть ее наготы, как испепеленная рубашка автоматически восстановилась — начиная с рук и заканчивая шеей, черно-синие нити спутались в головокружительном танце под скрип невидимой иглы, обтягивая крепкое тело женщины, и уже в следующее мгновение на ней сидела новехонькая одежка. Мей похрустела шеей, размяла руки, оценивая комфорт новопредоставленной формы, и наконец коротко выдохнула.

— Так и знала, что будет какое-нибудь дерьмо, вроде этого, — едва слышно прошипела она, покосившись на пушку, и, уже недовольная, медленно поплелась к выходу. — Мужчины не способны придумать ничего оригинальнее.

В то время как большинство свидетелей ее неоднозначного выступления возбужденно гадали, насколько же она должна быть непробиваемой, раз выдержала прямой удар в четыре тысячи хитов, да еще и выглядит ничуть не помятой, Глу оценила ее выход по-своему:

— Как же круто, черт побери! — вскричала она на чем свет стоит, вытягивая кулак кверху. — Вот это я понимаю выход! Так держать, тетенька Мей! — Изумлению ее не было предела.

Быть может, кое-кто еще из оживившейся толпы хотел таким же кличем выразить свое восхищение — но если этим кто-то был парень, мужчина или же старик, наслышанный (или, если нет, успевший разузнать у кого-нибудь у близ стоящих) о Мей Анубис, то становится понятно, почему он сдержался.

Маловероятно, что женщина пришла бы в восторг, получив в свой адрес похвалу от ненавистного ей пола.

Эмоции же Глу, напротив, были встречены ею самым неожиданным образом. Она довольно оскалилась, выходя к ступенькам, опустила веки, протянула руку вбок и оттопырила кверху большой палец.

— Спасибо, сестра, — дружелюбно протянула Мей (впрочем, не так уж и дружелюбно, но в сравнение с ее постоянной манерой говорить, обычно сопровождаемой тихим рыком и леденящим душу хихиканьем, это прозвучало заметно ласковее), — но то ли еще будет…

Оттого, что кто-то настолько крутой, как ей казалось, ответил на ее призыв, Глу даже слезы́ не сдержала.

— Она точно победит! — пальнула она, преисполненная восхищения. Глаза ее засияли звездами.

Близнецы с прищуром покосились на нее:

— Эй, что за вдохновение? Дамочка вообще-то твой соперник, — тихо упрекнул очарованную девушку один из них.

Напрасно, однако, волновались эти двое. Если читатель был внимателен, то наверняка вспомнит, что оставаться верной фанаткой кого бы то ни было больше нескольких минут для Глу было не под силу. Предмет ее восхищения, каким бы невероятным он ей не казался поначалу, уже скоро напрочь забывался, и она снова ставила на пьедестал себя неподражаемую, «с которой было не сравниться ни одному бандиту на криминальном свете».

Единственный человек, перед которым Глу неизменно трепетала — что в первый день их встречи, что в сегодняшний…

Впрочем, человек этот вызывал в ней не тот щенячий восторг, какой бурлил в Глу в данную минуту, пока она не спускала с Мей Анубис завороженных глаз — только глубокое, молчаливое уважение испытывала наша героиня, вспоминая о нем. (Автор не стал вписывать имя того, о ком шла речь, понадеявшись на догадливость читателя.)

Но что-то мы отошли от темы. Отложим эти описания до будущих глав — и вернемся к покинувшей куб грешнице под номером два.

— Чумовая тетка, — усмехнулся Олбин Вихревой и перелег на другой бок, подперев голову рукой. Его цепи снова неприятно грянули. — Совсем с головой не дружит. Но понт все-таки получился отличный, даже мне понравилось. Хотя это и было рискованно. — Затем вскрутил между пальцами пульт и во всеуслышание бросил: — Что ж, давайте продолжим. Грешник с номером три…

— А кто сказал, что я закончила? — вдруг перебила его Мей. Она по-прежнему не сдвинулась ни на ступеньку, вытаращенными глазками глядя на демона.

— Чего? — недовольно искривил тот губу.

Мей спустилась на пару шагов — и, бросив в воздух противный смешок, внезапно запрыгнула наверх. Олбин Вихревой округлил глаза — ничего себе наглость! — и медленно поднял туловище, оставшись в положении сидя.

Не успел он ничего сказать, как женщина хрустнула костяшками пальцев и вызывающе протянула:

— Хочешь сказать, это и был тот самый ужасный отборочный тур, которым нас запугивал Содом Бескрылый? Если так, я разочарована. Да это ж скукота смертная! Уверена: будь организаторами турнира демонессы, вышло бы куда интереснее. От вас, мужчин, ничего другого и не следовало ждать. — Помолчала чуть-чуть и, улыбнувшись еще более безумной улыбкой, чем перед выходом, протянула руку перед собой, растопырив пальцы. — Позволь-ка мне сыграть эту партию по-своему. — Наконец ее глаза блеснули, как у бешеной собаки перед прыжком на прогуливающегося беднягу, и она кончила: — Поднимай свою задницу и дерись со мной. Уж это будет всяко интереснее унылых разборок с той дряхлой пушкой.

Олбин Вихревой приподнял бровь и, напряженно поскрипев зубами, гневно процедил:

— Да ты и впрямь ненормальная…