Глава 16

На просторных центральных улицах чувствовалось оживление. Молодежь собиралась стайками, кто-то затянул негромкий мотив, девушки хихикали и лукаво стреляли озорными взглядами.

Мы с Зиэн шли вроде бы в толпе и всё же — чуть в стороне. Будто на лбу написано, что мы стертые и это заразно. Я уже почти привыкла к такому отношению, но на массовых мероприятиях дистанция всегда немного коробила.

Художница не обращала внимания, неторопливо рассказывала про группу:

— Они отлично играют, очень мелодично. Солист — его зовут Ким Роаден — эдакий живчик, сама начнешь прыгать в такт музыке, когда увидишь. Умеет завести толпу. А иногда может выкинуть на сцене что-нибудь провокационное. Сейчас в каморках много болтают о группе, не слышала?

— Нет, не довелось.

— Ну и ладно, — махнула Зиэн и продолжила. — На гитаре играет Эрин Кирлин, потрясающий красавчик, и часть девушек придет на концерт только из-за него. Но играет хорошо, свободно, как ветер в грозу. Еще кто-то третий есть, но я не помню… Песни интересные, разбирающиеся люди говорят, что в текстах немало фактов, порой спорных. Кстати, у них есть песня про стертую, которая хотела изменить мир. "Дважды пройденный путь", кажется. Так что даже если тебе не понравится музыка, ресурс ты пополнить сможешь.

— Весьма кстати, — отметила я, — Это дело я люблю, сила в любом случае пригодится. И в истории я разбираюсь очень плохо, так что не помешает хоть немного заполнить пробел.

Чем ближе мы подходили к центральной площади, тем меньше сторонились нас горожане. Концерт сплотил всех, и перед входом мы окончательно смешались с оживленной, радостной толпой. Я вдруг ощутила легкое предвкушение чуда — ни разу после пробуждения не была на таком большом и шумном празднике.

Мы вошли, и Зиэн решительно потащила меня к сцене — "Скорей, потом не протиснемся", — возмущенно шипела художница. Я немного тормозила, не нравилось быть настолько окруженной, сдавленной людьми, в желудке поднималось смутное беспокойство, но я заставила себя не обращать на это внимания. Несколько минут ожидания, в течение которых я беззвучно ругала Зиэн за то, что по моим ногам прошлось уже, наверное, человек десять, а чтобы вдохнуть полной грудью нужно упираться руками в спину впереди стоящему парню, а потом на сцену вышли музыканты. Они начали настраивать инструменты, и толпа замерла.

Вокалист — кажется, Зиэн называла его Кимом — встал спиной к толпе и развел руки в театральном жесте. Позади сцены появилось туманное изображение — дорога, уходящая вдаль, нависшее мрачное небо, затянутое тучами. Пейзаж проявлялся и искажался, становился фантасмагорическим и пугающим.

В каморках одна девушка умела показывать пейзажи, короткие диалоги. Правда, хорошо получались только зарисовки реальных событий, произошедших с рассказчицей недавно. Мы все равно платили за демонстрацию информацией и деньгами. Зимой для выхода на улицу нужны были ватники, которых у нас не было. В легкой одежде зимой ходили только аристократы и сотрудники Института, а еще нищие. Мы все-таки больше напоминали вторых, чем первых.

А вот новички часто забывали о сезонной одежде, сказывались привычки из прошлого. Стоили ватники дорого, и обзавестись таким с одной нашей зарплаты было нереально.

Поэтому гуляли реже и в развлечениях нуждались остро.

Тем временем вокалист на сцене застыл в странной и неестественной позе, словно ждал призванных духов. Изображение за сценой становилось ярче, цвета — насыщенными, грозными, как в последнюю минуту перед бурей. И появился звук, отдаленный, но четкий — бряцанье металла, шум тысячи слаженных шагов.

Затем вокалист повернулся к зрителям, толпа взревела, а он заговорщицки улыбнулся, щелкнул пальцами — на раскрытой ладони вспыхнуло пламя. Ким осторожно, как птицу, пронес светящийся сполох к краю сцены на вытянутой руке и оставил здесь, в воздухе, отошел к центру и зажег следующий огонь. Всего он установил их семь, пока остальные настраивали инструменты, и это были странные огни, которые ярко освещали лица артистов и инструменты, оставляя все остальное в тени сгущающихся сумерек. Музыканты теперь немного напоминали кукол знания, которых раскрашивали в цеху, с прорисованными лицами и руками на пустой деревянной заготовке.

Я невольно поразилась мастерству. Сколько же ресурса у этого вокалиста? Не меньше, чем у меня, если не больше, ведь ему еще петь, чтобы было слышно на всей площади, заполненной народом. Может, и я была музыкантом? Фургоны казались уютными, как дом, который я потеряла.

А потом начался концерт. Тонкий налет цивилизованности слетел с меня вместе с первыми звуками мощных гитарных риффов, я прыгала под барабанный бой, как дикие предки вокруг костра после удачной охоты. Вокалист с заразительной жизнерадостностью исполнил несколько по сути тяжелых, неоднозначных песен о странных подвигах забытых героев и пару не просто двусмысленных, а безусловно непристойных куплетов. Глубокий голос будил какие-то абсолютно дремучие инстинкты. Музыкант прямо на сцене пил эль, но не пьянел. Лишь усмехался и швырял зачарованные на неразбивание кружки в ревущую толпу. Я была частью орущей массы, клеткой большого организма, лишенной смешной и ненужной здесь индивидуальности.

Неожиданно я услышала слова новой песни, которые разрушили уютный транс. Стихи обращались ко мне, напрямую и без эпитетов. Я почувствовала, как засосало под ложечкой от невнятной тоски, которая обитала рядом все время, и вдруг обрела форму, выраженная словами; оказалась невыносимой, болезненной, но в то же время стало легче, как будто вскрылся нарыв.

Закрой свой дом, закрой глаза,

закрой, и не смотри назад.

Иди ко мне, иди вперед,

тебя дорога ночью ждет.

Ким пел резко, почти агрессивно, и гитара играла, как песня ветра, и барабаны звучали, как стук колес, не оставляя выбора. Это была не песня, это был зов дороги, и он как таинственный магнит вытянул весь покой из моей крови, оставив лишь мучительное желание отправиться в путь.

Стабильность испортила меня, расслабила, превратила в комнатный цветок. Страшно представить, я жила на одном месте, ходила на одну и ту же работу, бегала по одному и тому же маршруту больше года. Я покрылась пылью, как бесполезный сувенир, еще немного, и из ног вырастут корни, и тогда я никогда не смогу съехать с проторенной колеи.

Концерт закончился, музыка смолкла. Я осталась на месте.

— Пошли, — тронула меня за плечо Зиэн.

— Подожди, — сказала я. — Возьму отпечаток у вокалиста на память.

В Каморки идти не хотелось. Я уже провела там слишком много времени, и мысль об еще одной ночи на том же месте вдруг показалась невыносимой. В голову приходили безумные мысли о диких поступках, чтобы отсрочить момент возвращения в рутину. Можно украсть повозку и поехать из города в сторону моря сегодня же. Впрочем, я понимала, насколько это глупо и опасно. Меня догонят, как только закончится ресурс, и тогда сегодняшняя обыденность будет казаться сказочным садом. Но я вырвусь из колеи, устроюсь работать в караван торговцев, кем угодно, хоть конюхом и зазывалой. Не останусь здесь. Надо только подумать. Жалко, в Институт идти не с чем, но сидя в цеху много ресурса не наберешь, все равно нужно что-то менять.

Я встала в очередь или, вернее, бурлящую толпу фанатов. Здесь прыгало, толкалось, обнималось человек сто, не меньше. Слышались обрывки уже знакомых песен, исполняемых пьяными голосами, пахло молодостью и элем.

— Я тогда пойду, мне завтра рано вставать, срочный заказ, — виновато сказала Зиэн, оглядывая кипучую человеческую массу. — Ты не задерживайся.

— Конечно, — с облегчением сказала я. Не хотелось разговаривать и обсуждать концерт сегодня. — Все в порядке, у меня полно ресурса, не беспокойся! Передавай Эмми привет и скажи, чтобы ложилась спать, не дожидаясь меня. Приду тихо, будить не буду. Интересных тебе снов!

— А тебе — отлично провести время, — улыбнулась художница.

Я обыскала все свои карманы, не зная, что надеюсь найти. Со времени пробуждения у меня не было ни платков, ни бумаги. Наконец решила — пусть ставит печать на рукав. Вышью, будет напоминать.

Когда подошла моя очередь, я подняла к вокалисту руку. Натянула рукав на костяшки пальцев, зажала ткань в кулаке.

Ким Роаден быстро поставил печать на рукав и наклонился посмотреть на меня. Я улыбнулась, стараясь вложить в эту улыбку всю признательность за то, что проснулось во мне. За то, что в жизни появился смысл, а не только отчаянная цель узнать, кто я. Ким замер на мгновение, наклонился еще ниже и произнес негромко:

— Так вот для кого я пел. Ты мне нравишься.

— Ты мне тоже, — ответила я.

— Хочешь провести ночь со мной сегодня?

— Хочу.

— Так просто? — удивился он.

— А должно быть сложно? — спросила я с вызовом.

Вместо ответа он взял меня за руки и поднял на сцену легко:

— Сейчас я закончу здесь, — сказал Ким, — и ты расскажешь мне о себе.