Глава 31

Мы долго ехали после Чертова леса, достаточно, чтобы разговоры не затухали в неловком молчании, и прошел синяк на скуле у Эрина. Новые впечатления, чистые, безграничные виды легли на старые пятна, как снег на грязную улицу, скрывая все изъяны. Дорога обладает удивительной способностью полировать воспоминания, как время. Свежий ветер, постоянно бьющий в лицо, вычищает всю затхлость из души, не оставляя пыльных углов и скелетов в сейфовых шкафах. Путь развеивает мрачный прах, оставляя слежавшиеся комья горечи и обид где-то там, в километрах и километрах позади, заставляет улыбаться солнцу, которое светит в глаза, постепенно впечатывая улыбку в губы, в морщинки у глаз, и, наконец, в сердце.

На горизонте появились серо-синие горы с заснеженными вершинами. Треугольные, по странной прихоти природы, облака, играли с горами в грандиозные паззлы. Почти сутки фургоны прорезали две параллельные колеи в травяном поле — огромном пологом лугу. Горячий воздух был насыщен смолистым запахом, жужжали пчелы в лиловых соцветиях. Мне местность казалась девственно-дикой, но музыканты искали кого-то, останавливались, просвечивали ресурсовым зрением высокие, в человеческий рост, заросли сиреневой травы, перемежающейся белой черемшой.

— Нашел, — коротко объявил Рой. — Эт-та, курс на юго-запад.

Фургоны повернули, и уже через полчаса колеса нарисовали на диком лугу полукруг и остановились. Мы расположились у коптящего костра из ароматной древесины, окруженные необычными красноглазыми людьми. — Рагел, — объявил старик с кровавой сеткой сосудов в сощуренных глазах. Обвел рукой вокруг.

— Меня зовут… — я указала на грудь, хотела представиться, но Ким и старик перебили одновременно.

— Здесь не принято называть имен, — тихо предупредил музыкант.

— Тшшш, — замахал руками вампирообразный старец. — Не переживай. Но не называй зря. Рагел — вокруг.

Мистические секреты и жуткие суеверия переплетались с ароматическим дымом. Жители говорили, как дети, нахватавшиеся взрослых слов. Сыпали цветистыми метафорами, пугающими аллюзиями, тяжело качали головами. Солнце клонилось к закату, веки слипались, но тут выяснилась еще одна любопытная деталь.

— Не спи, — прошептал на ухо Ким. — Не стоит огорчать местных.

— Что? — ошеломленно переспросила я.

Даже проснулась на минуту от необычного заявления. Оказалось, дерганые местные жители используют ресурс, чтобы не спать вообще. Умеют видеть в темноте, как кошки, и научат нас, как только последние лучи солнца опадут за горами.

— Скоро будет чай, — пообещал паренек, сидящий справа, заметив мои терзания.

Показал рукой на старушку у котелка. Та деловито распутывала черное, спутанное проволокой корневище. Отрывала и отсчитывала по двенадцать отростков, каждый длиной с мизинец.

— Маралий корень, — пояснил сосед. — Поднимет веки, прибавит дух.

И действительно, мутные облака, собравшиеся между ушами, отступали после чашки терпкого напитка. Даже на третьи сутки бодрствования. Ким снова пел, я танцевала. Чувствовала новую звенящую энергию, непривычную двойственность сознания, обостренную четкость восприятия.

В первую же ночь местные научили нас множеству трюков. Запомнился массаж под коленной чашечкой и «Пощекочи языком нёбо! Язык вверх, веки вверх!»; использование ресурса для создания внутреннего освещения: «Снаружи останется ночь. Но свет выходит из ресниц яркими капельками. Веселее, если разноцветными».

Во вторую ночь жители советовали правильно использовать полученное время — зорко смотреть во тьму в поисках ночных демонов, обострять восприятие, различать степных зверьков по шелесту травы. На вторые сутки без сна задача усложнялась потерей концентрации и мыльным радужным пузырем вокруг головы, смешивающим цвета и звуки в однородную мелодию на двух уровнях осознания.

За границами цветной пленки старики учили оберегать от сна родных и знакомых: «Твой коренастый друг слева закрывает глаза. Хлопни в ладоши перед лицом. Спроси мнение о мироздании. Налей еще настойки левзеи».

Это не была явь в привычном понимании, чувство реальности давало сбой. К концу третьих суток я сама затруднялась ответить на вопрос: «Ты кто?».

— Теперь с тобой можно говорить, — объявил давешний старик с сощуренными глазами. — Вокруг Рагел.

— Рагел, — осмысленно повторяла я. Слово перекатывалось на языке отполированными гранями. Прохладная сторона — утренняя роса, гласное ребро всё в лиловых цветах.

Действительность выцветала, пряный дым танцевал сказочными драконами. Сон стал почти осязаем, вплетался в дым, соблазнял уютом сухих листьев под навесом чуть поодаль. Мы с каждой минутой мимикрировали под местных. Глаза краснели, речь приобретала галлюциногенную отрывистость.

Рой стоял у видимого только ему штурвала и задавал направление по дыму костра. Старики кивали с уважением: «Степь это тоже море. Можно переплыть всю степь, до гор. Подняться к небу по скале и найти старика, который знает смысл имен».

Ким сел спиной к собравшимся, перебирал струны и шептал что-то под нос.

— Я все понял, — сообщил доверительно мне на ухо. — Достаточно написать одну песню, в которую будут вплетены все слова и сюжеты. Мне осталось подобрать двадцать слов и три аккорда.

В ту ночь слова музыканта казались логичными и мурашки бегали по затылку от всеобъемлющих аккордов.

После пары циклов крепкого двенадцатичасового сна, когда мы наконец решились уехать, Ким сбивчиво пел и подбородок дрожал от хохота. Мудрая песнь оказалась пафосной интерпретацией популярной «Пастушки на лугу» со смачными обсценными фрагментами.