Глава 19

Постепенно я нашла свое место в группе и стала помогать Киму с созданием спецэффектов на концертах. Управляла светом, создавала туман, теплый снег и ветер, усиливала голоса исполнителей или ведущий инструмент. Ким хотел, чтобы я защищала публику от ветра и от дождя, акцентировала звук барабанов и помогала с созданием движущихся картин на заднем плане. У Кима был миллион идей, и мы порой до рассвета обсуждали, продумывали детали и эффекты, а потом он рассказывал удивительные и странные истории, чтобы хватило ресурса все это реализовать. Мы обсуждали научные парадоксы и философские вопросы, и порой я даже забывала о своей беспрестанной гонке за силой и слушала просто так, задумываясь о вещах, которые раньше никогда меня не волновали. Это странно, как я могла собирать тысячи историй, лоскутное одеяло рассказов, внимательно изучать текстуру и цвет ткани каждой байки, упуская подчас самое главное. Порой, сидя за рулем, я вспоминала старые истории и изучала сюжеты под новым углом. Вот, например, рассказ странника о мудреце, получившем ресурс из огня. Ким сказал, что это может быть правдой. Встречались аналогичные слухи с участием восточных монахов. И правдой может быть исчезновение новоявленного бога. Есть ощущение, что Институт контролирует все королевство, избегая появления любой конкурирующей силы — и доброй, и злой.

Вечерами мы сидели у костра в сосновом лесу, так похожем на первую ассоциацию, что выведала у меня Зиэн. Часто удивительные странники — старики с узловатыми посохами и волшебными историями — присоединялись к походному ужину. Сидели с кружкой горячего чая, делились мудростью. Возможно, художницы правы — нарисовать прошлое не так уж и сложно. Раз я на второй день смогла представить будущее.

Едва стемнело, мы остановились на заброшенном лугу недалеко от дороги. С противоположного края слепо смотрели разбитые окна темных покосившихся домов и мужчины, не сговариваясь, пошли проверять — не остался ли там кто.

Ким рассказал историю заброшенного поселения еще в дороге. Когда музыканты только начинали путешествовать в этом направлении, здесь жило человек десять-одиннадцать, все в преклонном возрасте. Они с тоской вспоминали прошлое, когда в пяти километрах отсюда работала школа, по поселку бегали дети, а на лугу колосилась пшеница. А потом что-то изменилось, за урожай стали меньше платить, и заготовители из города стали все реже приезжать по разбитым дорогам. Старики постепенно перешли на сбор ягод и грибов, молодежь начала подрабатывать перевозом старших в города. Когда закрылась школа, детей в поселках уже не осталось. Кто мог — переселился в Нелоудж, остальные нашли подработку в крупных окрестных селах. Изредка, кажется, раз в пять лет, в деревеньку с помпой прибывали сотрудники Института, выслушивали жалобы и переписывали оставшихся. А остались только одинокие старики, которые не могли так просто бросить обжитые дома и луг, на котором прошла вся жизнь.

В прошлую поездку из одиннадцати осталось только две старушки. Музыканты привезли им тогда из города солонины и ржаного хлеба, чтобы хватило на зиму. Везли и сейчас.

Но сегодня в домиках уже никого не было.

В ледяных завываниях ветра чувствовалось дыхание надвигающейся зимы. Селена разводила костер, и резала тонкими ломтями темный хлеб. Эрин медленно перебирал струны, гитара тоскливо прощалась с кем-то.

Рой выбрался из фургона в высоких болотных сапогах, за спиной красовался любимый телескопический спиннинг и котомка с прочими снастями. Ловля рыбы с использованием ресурса попадала под закон о браконьерстве, и мне всегда казалось, что Рой любит рыбалку именно за это. За необходимость вручную крутить металлическую катушку, распутывать леску и часами сидеть у холодной воды. За оправданную возможность отпустить мысли на волю.

— Здесь это… Ручей есть за поворотом, — прокомментировал барабанщик. — Как бы может, уха вечером будет.

Ким проводил Роя задумчивым взглядом, поднял глаза на меня.

— Завтра, — сказал он, — мы приедем к стагерам. Это племя, отказавшееся от использования ресурса в принципе. Они не пускают никого на свою территорию, поэтому технически мы будем выступать не на их земле, но рядом. На концерт придут, разумеется, стагеры как и все люди любят музыку и развлечения. Кори, нужно как следует продумать эффекты, они не должны быть вызывающими.

— Поняла, — сказала я, — ни дождя, ни смерча.

— Именно, — подтвердил Ким, — ни движущихся декораций, ни огней. Освещение должно присутствовать, но выглядеть естественно. Усиление звука не чрезмерное, только чтобы было комфортно слышать.

— Мне всегда казалось, что ты слишком деликатничаешь, — сказал Эрин. — Мы выступаем на свободной земле, почему бы не показать стагерам, что использование ресурса может быть прекрасным? Может хоть молодежь задумается, что они теряют.

— Они в своем праве, — негромко сказала Селена, — мы лишь гости.

— Кори? — спросил Эрин.

Это был старый спор, музыканты играли по знакомым нотам. Я же исполняла новую партию, которая могла подкинуть дров в этот затухающий костер.

Вернулся Рой, с интересом прислушиваясь к беседе. В садке билась крупная, с мужскую руку, темная и сильная щука, открывала испещренный мелкими зубами рот.

— Не знаю, — призналась я. — Эффекты красивые, но сказать, что использование ресурса может быть прекрасным… Мне кажется, это не то слово. Картины прекрасны, музыка, и рассвет в лесу. Ресурс имеет больше отношения к силе, к безопасности, к власти, возможно, иногда, к комфорту.

— Ты, это… Как все в Нелоудже, — резко сказал Рой. — И в Институте.

В этом заброшенном поселке упоминание об Институте звучало почти обвинением. Мне было неуютно здесь и не хотелось спорить, поэтому я промолчала.

— Рой, передай, пожалуйста, садок, — сказала Селена, освобождая пространство для разделки рыбы. Она посетовала, что закончился перец, и поэтому жаркое будет лишено привычной остроты, и Эрин заметил, что у стагеров перца тоже не купить. Барабанщик похвастался, что сработала приманка в виде окуня, которую он закончил на прошлой неделе — небольшая серебристая рыбка с оранжевыми полосами на спине. К разговору о ресурсе больше не возвращались.

Утром Ким еще раз зашел в домики и оставил небольшой узелок с провизией в самом дальнем. Там, где еще сохранились стекла в двух окнах из трех.